«Соответственно мы требуем от вас со всей доступной нам настоятельностью, дабы вы, оставив всякое притворство, отговорки и ложные причины, прибыли к нам как можно поспешнее. Упомянутый наш епископ [Стратфорд] доложил нам, что брат наш король в его присутствии сказал вам, что при поступлении нашей подорожной грамоты вас никто не станет задерживать или нападать на вас по возвращении, как и надлежит жене возвращаться к своему господину. Что же до ваших расходов, когда вы явитесь к нам, как и надлежит жене возвращаться к своему господину, мы проследим за тем, чтобы не было нехватки ни в чем, полагающемся вам по праву, и чтобы честь ваша никоим образом не пострадала. Также мы требуем от вас убедить и заставить нашего дорогого сына Эдуарда вернуться к нам со всей доступной ему скоростью, как мы ему приказывали ранее, и вы ни в коем случае не должны позволять [задерживать] его. Ибо мы весьма желаем видеть его и говорить с ним».{984}
В тот же день король написал также Карлу IV, пытаясь улестить его лживыми уверениями:
«Мы получили и разобрали ваши письма, доставленные епископом Винчестерским, и поняли также то, что епископ сказал мне изустно.
По-видимому, вам, дражайший брат, было сказано особами, коих вы полагаете достойными доверия, что спутница наша, королева Англии, не осмеливается вернуться к нам, боясь опасности для своей жизни, которая, как она думает, исходит от Хьюго Деспенсера. Разумеется, дражайший брат, ей совершенно незачем бояться его или кого-либо другого в нашем королевстве, поскольку, видит Бог, если бы Хьюго или любое другое живое существо в пределах наших владений вздумало причинить ей зло, и это стало бы нам известно, мы наказали бы виновного так, чтобы стало неповадно впредь всем прочим. И такова есть, и всегда будет, наша воля до тех пор, пока, милостью божьей, мы обладаем властью. И знайте твердо, дражайший брат, что мы никогда не слыхали о том, чтобы он — тайно или явно, словом, взглядом или действием, повел бы себя иначе, нежели следовало бы относительно столь дорогой нам госпожи. И когда мы вспоминаем дружеские взгляды и слова, коими они обменивались между собой у нас на глазах, и большую дружбу, которую она выказывала ему в день своего отплытия за море, и добрые письма, которые она посылала ему, а он показывал нам, то мы не в силах поверить, что супруга наша могла сама по себе измыслить о нем такие вещи; и мы также не можем такому поверить о человеке, который, после нас, сильнее всех в нашем королевстве желал бы оказывать ей почести, и всегда выказывал к вам искреннее расположение. Мы умоляем вас, дражайший брат, не давать веры никому, кто заставлял бы вас думать иначе, но доверять тем, кто и прежде правдиво свидетельствовал вам по различным делам и у кого есть все основания знать правду об этом деле.
Посему мы просим вас, дражайший брат, ради чести вашей и нашей, но еще более — ради упомянутой моей супруги, что вы побудите ее вернуться к нам как можно скорее; ибо, признаюсь, нам было весьма не по себе без ее общества, которое доставляет нам много удовольствия; мы никоим образом не допустили бы разлуки, если бы не твердая уверенность, что она вернется, повинуясь нашей воле. И если наших заверений и выданной охранной грамоты недостаточно, тогда отпустите ее, опираясь на свою добрую волю относительно нас.
Мы также умоляем вас, горячо любимый брат, чтобы вы соизволили вернуть нам Эдуарда, нашего возлюбленного старшего сына, вашего племянника; и, из любви вашей и привязанности к нему, отдали ему земли герцогства, чтобы не был он лишен своего удела, чего, по нашему разумению, вы желать не можете. Горячо любимый брат, мы просим вас отправить его как можно скорее к нам, ибо мы часто посылали за ним и весьма желаем увидеть его и говорить с ним, и ежедневно с тоской ждем его возвращения.
Кроме того, дражайший брат, в настоящее время почтенный духовный пастырь, Уолтер [Стэплдон], епископ Эксетерский, вернулся к нам и свидетельствовал, что его особа подвергалась опасности, исходящей от кого-то из изгнанных нами врагов; и мы, крепко нуждаясь в его советах, приказали, полагаясь на его верность и преданность, возвратиться немедленно, оставив все прочие дела по возможности в наилучшем состоянии. Посему мы просим вас извинить указанного епископа за внезапный отъезд по вышеуказанной причине.
Дано в Вестминстере, в первый день декабря».{985}
Необходимо отметить, что Эдуард не отрицает категорически, что Деспенсер плохо обращался с Изабеллой — но лишь отмечает, что сам лично никогда подобного не замечал, или не мог поверить в это, или обещает, что если Деспенсер все-таки поступит плохо, то будет наказан. В этом письме слишком много повторов, преувеличений, слишком много протестов. Просьба короля, чтобы Карл позаботился о чести Изабеллы, показывает, что муж уже знал о возможной угрозе ее репутации; средневековое общество не одобряло женщин, когда они осмеливались бросить мужей, как бы сильно их ни провоцировали; жена была собственностью мужа, и от нее зависела его честь. Общественное мнение и закон почти всегда становились на сторону мужчины — особенно если жена забирала у него сына и наследника; подобное поведение становилось еще намного более позорящим, когда муж был также и королем. Но Эдуард серьезно недооценил уровень общественного сочувствия к Изабелле. Уже 2 декабря он послал третье письмо, на этот раз сыну. Из него видно, что он осознавал возможные последствия, если мальчик останется в руках матери, и угрожающую ему самому опасность от любых союзов, которые она могла бы заключить.
«Дражайший сын, поскольку вы совсем юны и малы годами, мы хотели бы напомнить о том, что велели и рекомендовали вам, когда вы покидали нас в Дувре, и вы ответили тогда, насколько мы могли судить, по доброй воле, что будете соблюдать все наши распоряжения, не нарушив их ни по какому поводу, ни для кого. И поскольку принесенный вами оммаж уже был принят нашим дражайшим братом, королем Франции, вашим дядей, извольте попрощаться с ним и как можно скорее вернуться к нам, в сопровождении вашей матери, если она сможет собраться быстро; а если же она не пожелает ехать, тогда приезжайте сами без дальнейших проволочек, ибо мы сильно желаем поговорить с вами; посему не задерживайтесь из-за вашей матери, а также из-за кого-либо еще, а мы вас благословляем.
Дано в Вестминстере, во второй день декабря».{986}
Для Изабеллы письма Эдуарда лишь подтвердили то, что она давно подозревала: муж был глух к ее жалобам и решительно хотел лишь соблюсти интересы Деспенсера. Юный принц также оказался в затруднительном положении, разрываясь между долгом относительно отца и сюзерена и повиновением матери, удрученной женщине в трауре. Ясно, что он любил обоих своих родителей — но ему было лишь тринадцать лет; как он мог не слушаться матери, будучи под ее опекой в чужестранном королевстве, где правил ее брат? Он мог только ответить отцу: да, он помнит обещания, данные им в Дувре, но не может возвратиться домой из-за матери и чувствует, что ему следует остаться с нею, так как она очень расстроена и несчастна. Однако сама Изабелла заверила мужа, что если принц пожелает вернуться, она ему препятствовать не будет.{987} Но, разумеется, она постаралась не поощрять сына к отъезду. Карл IV обсудил содержание писем Эдуарда с Изабеллой, которая попросила брата ответить мужу, что она действительно желает быть с ним, как и положено жене; воистину, «она не могла бы желать ничего лучшего, чем жить и умереть рядом с ее милым господином», и была бы с ним, если бы не страх перед Деспенсером. Она также попросила Карла объяснить, почему притворялась дружелюбной с Деспенсером.{988}
Гадать о том, что именно Стэплдон сказал Эдуарду, более не приходилось, и Изабелла, не тратя времени даром, предприняла попытку ограничить причиненный им ущерб, возложив вину за действия Стэплдона на Деспенсера и тем самым отвлекая внимание от своих сторонников; 8 декабря она обрушилась на епископа с упреками:
«Мы разобрали то, что вы сообщили нам в своем письме, и ваши извинения за то, каким образом вы оставили нас. Знайте же, что с тех пор, как возлюбленный наш господин, король Англии, прислал вас с нашим сыном Эдуардом на земли Франции, мы обещали непременно хранить вас от всякого зла и хорошо заботиться о вас. Господин наш король приказал вам совершить заем денег на нужды нашего двора, но — насколько мы понимаем — вы не сделали ничего. И мы воспретили вам уезжать без нашего позволения, вы же дали нам понять, что получили письмо от возлюбленного нашего господина короля с приказом уехать, но не могли показать нам таковое письмо, как нам представляется, и в этом мы уверены.
Проявив непослушание возлюбленному нашему господину, и брату [Карлу IV], и нам, и презрев наш запрет, к великому бесчестию упомянутого нашего государя Англии и нас самих, но к выгоде Хьюго Деспенсера, вы злонамеренно покинули нас, так что мы можем ясно видеть, что вы стакнулись с упомянутым Хьюго и более послушны ему, чем нам.
Посему мы желаем дать вам знать, что мы никоим образом не считаем возможным извинить вас, хотя долг и обязывает нас сделать это.
Дано в Париже, 8 декабря».{989}
Вероятно, именно в те дни Роджер Мортимер вновь появился в жизни Изабеллы. Дядя королевы Карл, граф Валуа, недавно умер, и в декабре его родственники собрались в Париже на похороны. Графиня Жанна д'Эно, его дочь, прибыла для этого из Нидерландов.{990}