Власть Изабеллы основывалась на несокрушимых бастионах — статусе королевы-матери, а также любви и преданности сына. Она старалась проводить с мальчиком как можно больше времени и оказывала на него сильное влияние. А власть Мортимера держалась в основном на интимных отношениях с королевой, хотя сам он любил подчеркивать свое происхождение от короля Иоанна, чему свидетельствами служат несколько современных документов, где его именуют «родичем короля».{1355} Однако многие другие лорды могли указать на более близкое родство с королем, и высокое положение Мортимера в тот период целиком обуславливалось тем, что он был любовником королевы.{1356} Найтон утверждает, что при разъездах они всегда жили в одном доме, но, судя по хвалебным отзывам об Изабелле, высказанным в то время папой и другими, любовники, похоже, старались соблюдать приличия.
Парламент продолжал заниматься реабилитацией: возмещались потери Ланкастеров и их друзей, восстанавливались права «несогласных» на их земли, вознаграждались те, кто оказывал поддержку королеве в трудные времена.{1357} Существенный вклад Генри Ланкастера в успех предприятия королевы был достойно вознагражден. Приговор над Томасом Ланкастером признали недействительным, и его брат получил формальное право наследовать ему{1358}, а вскоре после этого Эдуард III, по подсказке матери, послал в Рим запрос на канонизацию Томаса, расхвалив его добродетели{1359} — Изабелла знала, что это добавит ей популярности и укрепит преданность Ланкастера. Позднее Иоанн XXII отклонил этот запрос, как и три последующих, сделанных от имени Эдуарда III возможно, потому, что помнил о подлинных — личных — мотивах поступков Томаса.
Другим «популистским» шагом королевы было принятие акта, ограничивающего число местностей, подпадающих под действие жестоких законов о пользовании лесами.{1360} Меры, принятые Эдуардом II против Орлитона, были аннулированы, а Эйрмин 6 февраля наконец получил свои доходы за Норвич. Тогда же королеве были даны все сеньериальные права в ее поместьях.{1361} Генри де Бомонту и его жене Эдуард III, по просьбе матери, 15 февраля даровал два имения Деспенсера.{1362}
Изабелла позаботилась о том, чтобы Мортимер был щедро вознагражден «с учетом его службы королеве и королю, здесь и за морем».{1363} Того же 15 февраля ему вернули доходные должности опекуна над наследниками Уорвика и Одли, добавив еще и наследника лорда Гастингса (в октябре он стал также опекуном наследника Пемброка),{1364} а 20 февраля он был назначен юстициарием диоцеза Лландаф. 21 февраля Парламент отменил приговоры, ранее вынесенные Мортимеру и Черку, издал формальное помилование Мортимера за побег из Тауэра и «другие проступки», и восстановил его в правах на отцовские имения. Затем он был назначен пожизненным юстициарием Уэльса, юрисдикцией, распространяющейся на все земли Короны в этой области.{1365} Королева также обеспечила Мортимеру получение владений Черка.{1366}
В конце февраля и в начале марта Ланкастер, Кент, Норфолк, Уэйк, Орлитон и Бергерш в ознаменование их верной службы Эдуарду III и королеве Изабелле{1367} получили дары в виде земель, арендных держаний и доходов, а сэру Джону д'Эно был назначен пенсион.{1368} Эдуард III подтвердил пожалования, сделанные его матери на сессии Парламента в дни Богоявления, и подарил ей еще 1000 марок на продовольственные расходы;{1369} в марте она наконец вступила в полное владение своими землями и движимым имуществом.{1370} К этому моменту у Изабеллы уже было заведено свое хозяйство, отделенное от двора короля.
Парламент также постановил простить город Лондон, получивший новую хартию вольностей, и многих прежних сторонников Деспенсеров. Казначей Изабеллы, Уильям де Будон{1371}, получил повышение по службе, а ее клерк, Роберт Уайвил, был освобожден от обязанностей хранителя Малой Печати и по ее протекции стал каноником в Личфилде. Завершив пространную программу награждений и реабилитаций, Парламент окончил свои заседания 9 марта.
Еще в феврале в Лондоне имел место неприятный эксцесс: толпа вломилась в дом Орлитона и учинила дикую расправу с Робертом Болдоком, который все еще жил там под домашним арестом. Его потащили в Ньюгейтскую тюрьму и заперли в камере, но перенесенные им побои оказались столь тяжкими, что вскоре после этого он умер.{1372} Позднее Орлитону было предъявлено обвинение в дурном обращении с Болдоком, но он успешно доказал свою невиновность.{1373}
Иногда утверждают, что у Изабеллы не было никакой политической программы, и она думала только об укреплении собственных позиций. Она, конечно, уделила этому внимание, награждая своих сторонников, поддерживая доброжелательные отношения с кланом Ланкастера и раздавая компенсации жертвам режима Деспенсеров. Но следует сразу отметить, что ее чрезвычайно заботило исправление катастрофических ошибок и несправедливостей предыдущего правления, и именно действиями в этом направлении она поддерживала свою популярность.
И все-таки Изабелла, будучи также реалисткой, понимала, что популярность нельзя приобретать любой ценой и иногда необходимо принимать непопулярные решения. Она знала, что перед нею стоят пугающие проблемы, особенно касательно Шотландии и Франции, решение которых откладывали на протяжении десятилетий. Принятый ею курс относительно этих государств наглядно демонстрирует прагматизм королевы и свидетельствует, что она осознавала пределы своих возможностей и, не колеблясь, вела политику здравого смысла, которая могла принести долгосрочные выгоды, но не скоротечную славу и рукоплескания.
С другой стороны, Мортимер был озабочен в основном самовозвеличением, выстраивая для себя прочную базу в Марке и накапливая огромные богатства. Дела большего масштаба его беспокоили мало, если только они не препятствовали реализации его амбиций. Им руководило честолюбие, да еще необходимость сохранить свою позицию.
Тайные мирные переговоры Изабеллы с Робертом Брюсом зашли в тупик, и в день коронации шотландцы напали на замок Норхэм в Нортумберленде.{1374} Затем стали поступать тревожные сообщения, что Брюс, несмотря на преклонный возраст и болезнь, которую многие считали проказой, собирает силы, и 4 марта королева направила посольство в новом составе для заключения мира.{1375} Ранее, 22 февраля, она также вступила в мирные переговоры с Францией,{1376} пытаясь разрешить наконец проблему с Гасконью. Здесь ей удалось достигнуть частичного успеха, и несколько позже, 31 марта, в Париже было подписано соглашение, согласно которому ей возвращалась часть территории Гаскони при условии выплаты контрибуции в 50 000 марок. Это соглашение, однако, не слишком одобрили в Англии, поскольку оно оставляло область Аженэ в собственности Карла IV.{1377} Но Изабелла знала, что ситуация не позволяет даже думать о войне с Францией, да она и не хотела войны. На протяжении всех лет своего правления она придерживалась профранцузской политики.
Как ни занята была Изабелла в первые месяцы этого года, она не забывала писать очаровательные и любезные письма Эдуарду II, интересуясь его здоровьем и удобствами, поддерживая видимость того, что была бы счастлива посетить его, если бы не запрет Парламента. Она также посылала ему подарки: красивую одежду, белье, изысканные деликатесы и прочие мелочи, скрашивающие жизнь{1378} — так проявлялась свойственная ей заботливость, а возможно, и чувство вины.
Но жалобные просьбы мужа увидеться с нею и с детьми оставались без ответа.{1379} Согласно Бейкеру, Эдуард страдал «из-за великой любви» — что является грубым преувеличением, — и якобы Ланкастер сжалился над ним и направил послание Изабелле, «чье сердце было тверже камня, сообщая, что благородный рыцарь изнемогает от любви к жене. Но эта железная женщина не ведала любви, зато умела гневаться». Если даже эта история верна, такую реакцию вполне можно понять, поскольку Эдуард не выказывал никакой любви или заботы о жене, когда Деспенсер разрушал их брак и последовательно лишал ее доходов, свободы и детей. Кроме того, «обдумав это дело, она стала бояться, как бы Церковь не призвала ее вернуться к отвергнутому мужу и разделить с ним ложе». Ее беспокойство вовсе не было беспочвенным, что и выяснилось на одном из заседаний совета в апреле.