Между тем фея Бурьянница чувствовала себя в новой волчьей шкуре совсем не плохо. «Я могу кусаться, могу кусаться, могу причинять зло, — говорила она себе. — Мими круглая дура: чтобы мне отомстить, меня надо было превратить в курицу или какое другое смирное животное, я бы мучилась сильнее, и наружность больше бы мне мешала; слабые натуры, вроде нее, не умеют мучить. Притом, — продолжала она, — я умнее прочих волков, а я сама видела, как волки становились любимцами королей. Отчего бы и мне на попробовать?» Она тут же пустилась в путь и без особого труда повстречала одного короля — в те времена их было много; король этот как раз охотился, и она с готовностью попросила у него покровительства и защиты от вечных преследований с криками «держи волка, держи волка» — такое с нею уже случалось; и в самом деле, это большая помеха для путешественника. Король взял ее с собой, двор прекрасно ее принял; так она и жила, ластясь к королю и кусая всех остальных, причем особенное зло причиняла бедному люду. Мими, следившая за ее поведением и опасавшаяся, как бы она не сожрала Козленка, решила, что пора положить конец ее бесчинствам и что лучшим средством лишить мерзкого волка, который всех выводил из себя, королевского покровительства будет сделать его паршивым.
Замысел феи удался: едва на волке появилась парша, как все от него отвернулись; хотели даже его убить, но волк, прослышав об этом, смекнул, что пора покидать двор, и сделал это со всем возможным проворством. Теперь вслед ему кричали уже не «держи волка», а «держи паршивого волка», отчего природная его злоба и бешенство удвоились — ведь выслушивать подобные упреки очень неприятно! Фее Бурьяннице оставалось лишь бегать по полям, нападая на людей и животных; особенно ненавидела она маленьких детей и пожирала их прямо сырыми: словом, она превратилась в такого ужасного зверя, что все кругом дрожали от страха. Мими, узнав о причиненных ею бедах и выследив ее на дороге к блошиному дворцу, приказала ее поймать и посадить в железную клетку.
Потом клетку поставили на главной площади, и все маленькие дети приходили туда, постоянно ее дразнили, швыряли в нее камнями и причиняли всякое посильное для них зло. Наконец фея Бурьянница, измученная бедами, что сама же навлекала себе на голову, согласилась на все требования Мими, обещала образумиться, просила избавить ее от парши и выпустить на волю, обещая к тому же на все время, пока ей придется быть в волчьей шкуре, убраться в леса Московии. Мими, даровав ей все эти милости, вернула принцу его человеческий облик и позволила принцессе Белоручке выглядеть перед всеми, независимо от телосложения, такой, какой ее создала природа: юная принцесса сняла свои старые перчатки, и они с принцем отпраздновали блестящую свадьбу, после того как добрая фея расколдовала и короля с королевой. Надобно признать, что превращение наложило на тех неистребимый отпечаток и что все дворы с тех пор отзываются блошиным замком: всякий, кто туда попадает, сразу начинает испытывать неутихающее беспокойство.
Лепренс Де Бомон
Красотка и Чудовище
Жил-был однажды очень богатый купец. Было у него шестеро детей, трое сыновей и трое дочек. Человек он был умный, средств не жалел на их воспитание и приглашал к ним всяких учителей.
Красавицы были его дочери, а уж младшая до того была хороша, что все ею любовались. Когда она еще совсем была маленькой, только и называли ее что Красоточка; это имя за ней так и осталось, и сестры очень ей в этом завидовали. Младшая сестра, которая была красивее других, и добрее была сестер и лучше. Старшие гордились своим богатством, думали про себя, что они важные персоны, и знаться не хотели с другими купеческими дочками. Они все о знатных людях мечтали. Каждый день то на бал поедут, то в театр, то на прогулку; и вечно над младшей смеялись. А она все, бывало, сидит да читает хорошие книжки.
Так как сестры были богаты, то немало к ним сваталось именитых купцов, но старшие отвечали, что уж если пойдут они замуж, то разве за герцога или по крайней мере за графа. А Красотка (которую так и звали), Красотка наша вежливо женихов благодарила, говоря, что она еще молода, и ей хочется еще несколько лет пожить с отцом.
Но вот пришла однажды беда, и купец наш потерял все свое добро, остался у него только один домишко, далеко за городом. Заплакал он да и сказал детям, что надобно им всем туда отправиться за ним да там крестьянствовать, а иначе жить нечем. Старшие сестры отвечали ему, что не желают из города уезжать и что есть здесь у них люди, которые почтут за счастье и без приданного взять их себе в жены. Только умницы эти ошиблись: их друзья и глядеть на них не захотели, когда они обеднели. Никто их не любил за их гордость и так о них говорили:
— И жалеть их не стоит, вот гордость их и наказана; так им и надо, пусть-ка теперь разыгрывают важных барынь, пася овец. — И в то же время все говорили: — А вот Красотку жалко, какое с ней горе приключилось! Уж такая она была добрая! Так с бедными людьми ласково разговаривала! Такая была простая и вежливая!
И хоть не было у нее за душой ни гроша, нашлись знатные женихи, но она им отвечала, что не бросит отца в несчастье, а поедет с ним в деревню, чтобы там его утешать и помогать ему в работе.
Грустно было бедной Красотке потерять все свое приданное, но она говорила себе:
— Коли буду я о том плакать, так ведь слезами горю не поможешь, надо уж мне стараться и без богатства быть счастливой.
Когда приехали они в деревню, отец и сыновья стали пахать землю. А Красотка встанет чуть свет, весь дом приберет да и обед готовит на всю семью. Трудно ей сначала приходилось без привычки, но прошло месяца два, стала она покрепче и как ни уставала, а еще порозовела на работе. Сделает, бывало, все дела и сядет почитать, а то играет на клавесинах или поет себе, вышивая. А сестры ее до смерти скучали; встанут, бывало, к полудню поближе, пойдут гулять да вспоминать, какие у них были платья красивые да какие знатные друзья.
— Смотри-ка, — говорили они одна другой, — младшая-то наша такая грубая да глупая, что даже счастлива в своем несчастье.
Добрый купец так не судил, он видел, что Красотке его больше пристало блистать в обществе. Любовался он добрым ее сердцем да терпеньем, потому что мало было того ее сестрам, что всю работу по дому они на нее свалили, вечно они ее еще ругали и обижали.
Целый год прошел с тех пор, как стали они жить в бедности, и вдруг получает купец письмо. Пишут ему, что пришел корабль из дальних стран и его товары привез. Опять загордились старшие сестры, вздумалось им, что теперь можно будет опять поехать в город, а не скучать в деревне, и, как увидели они, что отец собирается в путь, стали его просить, чтобы он и платьев им привез, и накидок меховых, и шляп красивых, и еще всяких безделок. А Красотка ничего не просила, потому что догадалась, что всей отцовской выручки на подарки старшим сестрам не хватит.
— Что же ты ничего не просишь? — говорит ей отец.
— Если хотите вы мне что-нибудь подарить, — говорит она ему, — привезите мне розу, а то их у нас здесь нет.
Не очень-то Красотке эта роза была нужна, да побоялась она ничего не попросить, а то сестры бы ее со свету сжили, что она им назло ничего не просит.
Пустился старик в путь; только когда приехал он на место, стали его сутяги по судам таскать, и вернулся он назад таким же бедняком, как из дому выехал.
Миль тридцать всего оставалось ему до дому, и он уж радовался скорой встрече с детьми, но пришлось ему ехать густым лесом, и он заблудился. Снег пошел не на шутку, вьюга такая разыгралась, что два раза свалила его с лошади.
Настала ночь, и думал уж он, что смерть его пришла: либо с голоду и холоду помирать либо волки его съедят, а они так и воют в лесу. Поглядел он кругом, да и видит, что далеко-далеко в конце просеки будто большой огонь горит. Пошел он на свет, приходит и видит: стоит громадный дворец и во всех окнах огни. Поблагодарил купец бога, что спас он его, да и пошел скорей ко дворцу. Но каково же было его удивление, когда не встретил он ни души во дворе! Конь, который шел за ним, видит — конюшня отперта, пошел туда, а в яслях нашел себе и сена и овса. Уморился бедный конь, проголодался и с жадностью принялся есть. Привязал его купец в стойле, а сам пошел к дому. По-прежнему — нет никого; идет дальше, входит в высокую залу; огонь горит, кушаний полон стол, и стоит на нем только один прибор, будто одного и ждали.
От дождя и снега промок он до костей, подошел к огню обсушиться и говорит сам себе:
— Не взыщут с меня хозяин да слуги, что сам я распоряжаюсь; ну да, наверно, скоро кто-нибудь и придет сюда.
Подождал он, подождал; вот уж одиннадцать пробило, а все нет никого. Взял он цыпленка со стола, да и съел разом, а самого страх берет. Выпил он тут вина и осмелел, пошел бродить по дому, и что ни комната, то все одна другой лучше. Дошел он наконец до спальни. Было уже за полночь, устал он, притворил дверь, лег и заснул.
Утром проснулся он и видит, что около него лежит чистое платье, а его грязного кафтана и след простыл.
«Ну, — подумал он, — наверно, это дворец какой-нибудь доброй феи, которая меня пожалела».
Выглянул он в окошко — снега как не бывало, цветы цветут, смотреть радостно.
Пошел он опять в большую залу, где вчера поужинал, видит, стоит маленький столик, а на нем шоколад.
— Покорно вас благодарю, добрая фея, — сказал он тогда во весь голос, — за ваше угощенье.
Выпил он шоколад и пошел лошадь посмотреть. Идет он двором, кругом розы цветут; вспомнил он тут свою Красотку да и сорвал с куста веточку. Но только он это сделал, как вдруг раздался великий шум, и появилось перед ним Чудовище, до того страшное, что он едва не лишился чувств.
— Ах ты, неблагодарный! — закричало на него Чудовище страшным голосом. — Я жизнь тебе спас и в дом свой пустил, а ты у меня розы воруешь, которые мне дороже всего на свете. Ты должен смертью искупить свою вину. Даю тебе четверть часа — молись богу.