рудия расчехлены, личный состав дивизий обеспечен трехдневным сухим пайком, а фляжки наполнены крепким шнапсом и корном. Командиры воинских частей вермахта заняли свои места на наблюдательных пунктах и с нетерпением ждали наступления часа «Ч».
То, что они видели в субботу на советской территории, вызывало у них неподдельное изумление. Опытный взгляд не замечал ни малейших признаков подготовки частей Красной армии к предстоящим боевым действиям. Служебно-хозяйственная деятельность подчинялась установленному распорядку. В спортивных городках на турниках крутились подтянутые парни, у бань царило веселое оживление. В бинокль можно было разглядеть афиши, приглашавшие в клубы, стайками бегала неугомонная ребятня.
В половине девятого вечера горны заиграли вечернюю зорю. В частях завершилась поверка, личный состав направился в казармы. Уставшие за день солдаты уснули крепким, безмятежным сном. Впереди ждал выходной, а кого-то и увольнительные.
Июньская ночь накрыла землю бархатистым темным одеялом. На небе проступила волшебная россыпь звезд. Все вокруг дышало покоем. В июне, однако, ночи короткие, а уж на солнцестояние тем более. О приближении рассвета возвестил озорной ветерок. Он смахнул молочно-белую пелену, стелившуюся над Бугом. Зеркальную поверхность реки местами сморщила мелкая рябь. Тревожно зашумел у берега камыш. Звезды трепетно мигнули напоследок и растворились в бездне небесного купола. В кустах робко защебетали птичьи голоса. На мгновение хрустально-чистый воздух, напоенный запахами полевых цветов, стал недвижим, и могло бы показаться, что предрассветные сумерки сгустились. Но уже через пару секунд яркая вспышка озарила восток: из-за горизонта появилась кромка алого, как кровь, солнечного диска. И сразу все живое затрепетало и запело на разные голоса.
Почти идиллическая, пасторальная благодать была и в деревне поблизости от границы. Петушиная разноголосица прорезала воздух, но летом петухи обычно опаздывают с побудкой, местные жители встают куда раньше. Пришло то время, когда день целый год кормит. На заливных лугах в пестрых рубахах рассыпаются косари. В огородах окучивают картошку и снимают первый урожай огурцов. Скоро на сходнях у реки появятся женщины, будут стирать и полоскать белье. А на мелководной заводи с визгом плескаться беззаботная ребятня.
Командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Гот приник к стереотрубе. В окуляре отчетливо просматривались огневые точки Брестской крепости. На берегу Буга сквозь маскировку проглядывала паутина траншей и окопов. Гот внимательно вглядывался в оборонительные позиции русских, но так и не обнаружил никаких признаков усиления боевых постов. У русских все было как обычно.
Личные наблюдения генерала подтверждали также данные воздушной разведки и сообщения германской агентуры: русские не подозревают о грядущей войне.
Генерал гордился тем, что ему было поручено овладеть приграничной крепостью на западной границе СССР, и овладеть не просто так, а с использованием новых секретных военных приемов. Обеспечить быстрое и уверенное продвижение частей вермахта должны были группы специального назначения «Бранденбург-800». «Бранденбуржцы», переодетые в форму бойцов Красной армии и вооруженные советским оружием, прекрасно владели русским языком, и все это должно было дезорганизовать противника. Также на границе ждали своего часа «подводные танки». Герметичные бронированные машины, снабженные специальными воздушно-газовыми механизмами, должны были форсировать реку и, не привлекая внимания танковой и артиллерийской разведки, внезапно оказаться перед «рубежами большевиков», обеспечив успех боевым действиям штурмовых подразделений.
Гот видел предстоящий блицкриг очередным триумфом германского военного гения и своим личным триумфом, который поднимет его на еще большую военную и политическую высоту. Позже в своих мемуарах он так опишет тот последний мирный субботний день:
«… 21 июня я находился в передовых частях моих корпусов, проверяя их готовность к наступлению. Тщательное наблюдение за русскими убеждало меня в том, что они ничего не подозревают о наших намерениях. Во дворе крепости Брест, который просматривался с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра они проводили развод караулов. Береговые укрепления вдоль Западного Буга не были заняты войсками».
Война уже давно стояла на пороге СССР, но Сталин продолжал находиться в плену своих иллюзий. Постоянно прокручивая в мозгу сложные политические комбинации, он был почти уверен, что до решающей схватки с фашизмом у него в резерве остается пять-шесть, а возможно, и десять – двенадцать месяцев. Неуемные в своей профессиональной активности сотрудники разведывательных структур, хотя и боялись гнева Вождя, все же продолжали класть ему на стол материалы, в которых указывались близкие даты начала войны. Но они никак не вписывались в глубинные планы Сталина по подготовке к отпору агрессору. Более того, разноголосица дат в сводках закордонных резидентур неистово, до бешенства раздражала Вождя, и тот грозил разведчикам страшными карами – не напрямую, конечно, а через их руководителей.
И для многих профессионалов тайной войны эти вспышки ярости действительно обернулись кратковременными или продолжительными проблемами. Репрессивная машина работала безостановочно. Потом, когда спохватились, самые ценные кадры были возвращены в строй. Но не все: многих успели пустить в расход, а некоторых каток репрессий достал уже после Победы, несмотря на героический вклад в разгром нацистского государства.
Позже, в августе 1942 года, на вопрос Уинстона Черчилля «о неизбежности войны с фашистской Германией» Сталин сухо и сдержанно ответит: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого».
Но этих шести месяцев, чтобы лучше подготовиться к войне, Сталину так и не удалось выиграть. Накануне решающей схватки его, человека искушенного в многолетних политических и военных интригах, Гитлер начисто переиграл в дипломатическом и военно-дезинформационном плане. Фюрер сделал несколько беспроигрышных ходов и усыпил бдительность Вождя.
Четырнадцатого мая 1941 года специальный курьер из Берлина доставил в Кремль личное, строго конфиденциальное послание Гитлера. Тот хорошо знал, на какой струне советского руководителя надо сыграть, – на его маниакальной подозрительности.
В памяти Сталина были свежи воспоминания о «военно-фашистском заговоре в Красной армии», разоблаченном органами НКВД в 1937–1938 годах. Поэтому он с внутренним пониманием отнесся к «опасениям и тревогам», изложенным Гитлером в его «доверительном послании»:
«… Пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе – не только для нас, но и для будущих поколений – без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства…
Вы наверняка знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии…
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений…
Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы…
Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы.
Ожидаю встречи в июле.
Искренне Ваш
В тот важнейший исторический момент Сталин, похоже, больше поверил «искренности» Гитлера, чем донесениям собственной политической и военной разведки. Резиденты советских секретных служб – Рамзай (Рихард Зорге) в Токио, Старшина (Харро Шульце-Бойзен) в Берлине, да и не только они докладывали об активной подготовке Германии к нападению на СССР. Назывались сроки, и эти сроки постоянно корректировались. Весной 1941 года один только Рихард Зорге шесть раз передавал данные о возможных сроках начала войны с СССР, как только ему удавалось получить новую информацию.
Сталин, который прекрасно разбирался в вопросах нелегальной работы и курировал практически половину коминтерновских секретных служб, ежедневно оказывался в состоянии принятия или непринятия окончательного решения о наиболее вероятной дате нападения. Однако советский вождь упрямо верил, что ему в любом случае удастся оттянуть начало неизбежной войны. Страна, таким образом, сможет должным образом завершить масштабное перевооружение Красной армии и Военно-морского флота для достойного отпора врагу…
Полностью полагаясь на прозорливость товарища Сталина и несокрушимую мощь Красной армии, советский народ продолжал жить самой обычной, полной повседневных забот жизнью. В ту последнюю мирную субботу на московских стадионах и на пляжах кометами летали футбольные и волейбольные мячи. В кинотеатре «Ударник» яблоку негде было упасть – шла знаменитая комедия «Волга, Волга», снятая Григорием Александровым еще в 1938 году.
Свет в зале погас. Яркий луч разрезал темноту и упал на экран. Приключения героев фильма перенесли зрителей в счастливый и безоблачный мир. Полилась чарующая музыка Исаака Дунаевского. Влюбленная пара – письмоносица Стрелка (неподражаемая Любовь Орлова) и счетовод Алексей Трубышкин (Андрей Тутышкин) все время спорили, какая музыка лучше: народная или классическая, – но зрители знали, все равно победит дружба, то есть любовь, и, конечно, все смеялись до коликов над бюрократом Бываловым в исполнении Игоря Ильинского.
Фильм не оставлял у зрителей сомнений в том, что они живут в самой лучшей стране. Что никто не отважиться напасть на СССР, а если найдется «урод», то под руководством великого товарища Сталина «несокрушимая и легендарная Красная армия, в боях познавшая радость побед» разобьет противника наголову «быстро и на его же территории».