– Неужели война? – нарушил затянувшееся молчание Валяев, и на его скулах заходили желваки. Участник боевых действий на реке Халхин-Гол в Монголии, он не раз смотрел смерти в глаза и знал цену жизни.
Колпаков бросил взгляд на Рябова, чье лицо затвердело, потом, обращаясь к Валяеву, с металлом в голосе произнес:
– Василий Константинович, не нагнетай обстановку.
– А я и не нагнетаю, Александр Георгиевич. Я просто констатирую факты, – буркнул Валяев.
– Какие? Те, что в шифровке? Так в ней ясно говорится о провокации. Если речь идет о наших отношениях с Германией, то партия на этот счет четко высказалась в передовице газеты «Правда».
– Александр Георгиевич, я сужу не по газетным статьям, а по фактам. С чего бы это нас в пожарном порядке перебросили из Забайкалья к западной границе?
– Ну, Василий Константинович, ты даешь… Ты что, подвергаешь сомнению оценки партии? – вспыхнул Колпаков. Грозно сверкнув глазами, он добавил: – Извини, но твои рассуждения попахивают настоящим троцкизмом!
– Я… Я – троцкист?! Да я в партии… – взорвался Валяев, и его пальцы сжались в кулаки.
– Прекратите, товарищи! Прекратите! Вася, успокойся, не лезь в бутылку! Александр Георгиевич, а ты не спеши наклеивать на боевого товарища такие ярлыки! Ну какой Василий Константинович троцкист. Мы же его не первый день знаем. Не время сейчас искать врагов там, где их нет, – погасил конфликт Волков и потребовал: – Василий Константинович, карту и схемы на стол! Будем кумекать, что и как делать.
Валяев разложил на столе документы. Схемы расположения складов боеприпасов и ГСМ, автопарка, особо охраняемой зоны, в которой размещались артиллерийские орудия, пестрели обозначениями, понятными только военному человеку. В кабинете было слышно только тяжелое дыхание и шуршание бумаг. В трепетном свете керосиновой лампы лица участников совещания напоминали восковые маски, по стенам метались угловатые тени.
Карандаш Валяева скользнул по общей схеме расположения полка.
– Смотрите, вот здесь, на северной стороне парка артиллерийских орудий, кустарник вырублен не полностью. Предлагаю усилить этот участок парным подвижным патрулем. – Волков кивнул, и Валяев продолжил: – По периметру складов артвооружения, боеприпасов и ГСМ работы по возведению проволочного колючего заграждения завершены полностью. С двадцатого июня на трех сторожевых вышках установлена круглосуточная караульная служба. Однако с учетом значительной протяженности периметра предлагаю на южной стороне дополнительно установить еще одну вышку. За сутки, думаю, справимся. – Кончик карандаша обвел зеленое пятно на схеме.
– Нет у нас этих суток, Василий Константинович! Война уже на… – Волков осекся и посмотрел на Колпакова, тот промолчал, и Волков продолжил: – Хорошо. Бросьте на постройку вышки все силы. К исходу двадцать второго июня выставить пост!
– Есть! – ответил Валяев, и, перейдя к схеме палаточного городка, заметил: – Товарищи, прошу обратить внимание на северную сторону. Здесь лес вплотную подступает к расположению первого дивизиона капитана Линкевича.
– К тому же там есть глубокая и извилистая лощина, по которой легко выйти в расположение дивизиона, – добавил Рябов.
– Верно, Иван Васильевич, – кивнул Волков и распорядился: – Василий Константинович, немедленно на этом участке выставь хорошо замаскированный секрет!
– Есть выставить секрет! За счет кого будем комплектовать, Василий Михайлович? – уточнил Валяев.
– За счет первого дивизиона. Их участок, вот пусть и охраняют! – приказал Волков.
– Есть взять из первого дивизиона.
– Василий Михайлович, с учетом осложнения оперативной обстановки полагаю, что лишним не будет усиление подвижного резерва охраны периметра, – предложил Рябов.
– Логично. Василий Константинович, займись этим вопросом, – распорядился Волков и, завершая совещание, спросил: – Есть еще вопросы, товарищи?
– Василий Михайлович, хотел бы обратить ваше внимание на то, что отдельные командиры под предлогом хозяйственно-строительных работ игнорируют проведение политических занятий с личным составом. С этим надо кончать! – решительно заявил Колпаков.
– Конечно, Александр Георгиевич! Возьми этот вопрос под личный контроль. Все, товарищи, расходимся! Завтра у нас напряженный день. В полку будет работать командир дивизии полковник Краснорецкий, – напомнил Волков.
– Извините, Василий Михайлович, я еще задержу ваше внимание на несколько минут, – обратился к нему Рябов.
– Слушаем тебя, Иван Васильевич.
Рябов достал из кармана листок бумаги со списком фамилий и положил на стол. В нем значилось пять человек. Волков, задержав на них взгляд, спросил:
– И чем же они провинились перед Особым отделом?
– Извините, Василий Михайлович, по соображениям конспирации я не имею права раскрыть существо полученных на них оперативных материалов.
– Конспирация, говоришь… А мне-то что с ними делать?
– Всех пятерых под благовидными предлогами, так, чтобы не насторожить, надо срочно откомандировать в распоряжение заместителя командира дивизии по тылу. Этот вопрос начальник Особого отдела армии полковник Шилин уже лично согласовал с командиром дивизии полковником Краснорецким.
– Ну, раз согласовал, то выполним. Откомандируем во временную сводную группу тылового обеспечения якобы по приказу командира дивизии, – не стал углубляться в щекотливую тему Волков. Взглянув на стоявшего перед ним Рябова, он заметил его одобрительный кивок. На усталом лице комполка появилась вымученная улыбка. – Все, хлопцы, по коням! – объявил он. – В смысле, по кроватям. Завтра дел невпроворот.
– Погодите, Василий Михайлович! – Колпаков схватил листок с фамилиями и, потрясая им, обрушился на Рябова: – Товарищ лейтенант, вы что же это себе позволяете?! На каком основании в этот ваш так называемый список неблагонадежных включен младший сержант Бельченко? Я, как комиссар, спрашиваю вас: на каком основании?!
– Александр Георгиевич, я же сказал, по соображениям конспирации не имею права раскрывать существо имеющихся оперативных материалов. За разъяснениями вы, как комиссар, можете обратиться напрямую в Особый отдел армии к полковнику Шилину, – сохраняя выдержку, строго проговорил Рябов.
– Знаю я эту вашу конспирацию! В тридцать седьмом она обернулась разгромом командного и политического состава Красной армии! До сих пор расхлебываем и расхлебать не можем! Партия не позволит… – наливался гневом голос Колпакова.
– Отставить! Александр Георгиевич, не заводись! Сейчас не тридцать седьмой год, – по-командирски вмешался в разговор Волков и, пытаясь сгладить, напомнил: – Партия осудила перегибы, допущенные органами госбезопасности. А если говорить об Иване Васильевиче, то он к ним не имел никакого отношения. Он в то время, как и мы с тобой, служил в Красной армии на офицерских должностях.
– А я и не завожусь, Василий Михайлович. Я к тому, что о наших коммунистах и комсомольцах подумают в дивизии, – кипятился Колпаков. – Бельченко избран делегатом от нашего полка на армейскую комсомольскую конференцию. А тут выясняется, что он шпион?! Да после такого заместитель командира дивизии по политической части полковой комиссар Шейко нам житья не даст!
– Ничего, Александр Георгиевич, как-нибудь и это переживем. Бельченко, к сожалению, не первый и не последний из тех, кто может попасть в такие списки. Охолонись и спокойно подумай, кем его заменить на армейской конференции, комиссар. Обстановка, сам видишь какая, вот всякое недобитое вражьё свое гнилое нутро и кажет.
– Нет, это какая-то чудовищная ошибка, Василий Михайлович! Ну не может Бельченко быть вражиной! – упорствовал Колпаков.
– Всё! Всё, Александр Георгиевич, вопрос закрыли! Дискуссию прекратить! Где надо, с Бельченко досконально разберутся. Если не виновен, то отпустят, и он вернется в строй. Отбой, товарищи офицеры! – положил конец пререканиям Волков и поднялся из-за стола.
Офицеры двинулись на выход. Стрелки часов приближались к полуночи. Рябов вернулся в свой кабинет, служивший ему одновременно комнатой отдыха. В последние дни ему удавалось поспать не больше трех-четырех часов в сутки. Наряду с оперативной деятельностью, в которой центральное место занимала работа с агентурой, ему приходилось много времени уделять организационным вопросам, и в первую очередь подыскивать явочные и конспиративные квартиры, где втайне от посторонних глаз можно было бы проводить встречи с резидентами, агентами и осведомителями, получать от них информацию и отрабатывать оперативные задания.
Свой день Рябов обычно начинал с поездки в местный райотдел НКВД. Оттуда, пользуясь специальной связью, он докладывал Шилину о проделанной за минувшие сутки работе и получал необходимые указания. После этого занимался текучкой, проводил беседы с агентами, согласовывал с оперативными сотрудниками мероприятия по проверке связей военнослужащих полка с населением… Дел набегало много, и к себе в кабинет Рябов возвращался далеко за полночь.
Минувшая суббота ничем не отличалась от предыдущих дней, да еще это совещание… С трудом стащив сапоги с гудящих от усталости ног, он не нашел в себе сил раздеться, рухнул на кровать и через мгновение провалился в бездонную яму.
В последнее время ему снился один и тот же сон, возвращавший в места, где прошли детство и юность, – в село Сакмарское Чкаловской (Оренбургской) области. Старая часть села располагалась на реке Сакмара, на высоком мысу. Там стояла крепость яицких казаков, основанная атаманом Василием Араповым в далеком, 1724 году. С годами село разрослось и привольно раскинулось по берегам.
Ивану в Сакмарском все было знакомо до мелочей – а как иначе, ведь он там вырос. Центром притяжения для ребятни всегда была река. Зимой на льду устраивали баталии, а знойным летом купались до посинения. Когда надоедало, выбирались на берег и, прячась от солнца под кустами дикой смородины, предавались мечтам. Буйная фантазия мальчишек была безгранична! С наступлением вечера, накупавшись и наболтавшись, мальцы возвращались домой.