Прошло несколько часов, и в ночь на 27 июня к батальону Юлборисова присоединились 381-й полк, 2-й батальон 602-го мотострелкового полка, а также батальон 16-го танкового полка в составе 36 танков. Полковник Краснорецкий развернул штаб дивизии на восточной опушке Курганинского леса. Не тратя времени, он провел совещание с командирами частей и подразделений, заслушал доклады об обстановке и поставил задачу сформировать ударные группы, затем, без предварительной артиллерийской подготовки, чтобы не привлекать внимания противника, форсировать реку, нанести по врагу удар и выбить гитлеровцев из города.
В ту ночь, для многих последнюю, ни Краснорецкому, ни его заместителям, ни командирам частей уснуть так и не удалось. Они обходили позиции и проверяли готовность к бою. Время неумолимо отсчитывало минуты до часа икс. Командиры и красноармейцы в мыслях обращались к родным и близким. Все, независимо от возраста, званий и должностей, надеялись в душе остаться в живых.
Короткая июньская ночь подходила к концу. С приближением рассвета на позициях 109-й дивизии началось движение. Ударные группы, а вслед за ними батальоны, пользуясь густым туманом, поднявшимся над рекой Вилия, сосредоточились на правом берегу. Дозоры противника не заметили перемещений. На позициях с той стороны царила сонная тишина. Краснорецкий не стал медлить и отдал приказ перейти в наступление. Первыми его выполнили разведчики. Бесшумно они спустились к воде и без единого выстрела переправились на левый берег Вилии, где принялись рыть окопы и траншеи. Вслед за ними к форсированию реки приступили 381-й полк во главе с подполковником Подопригорой и 2-й батальон 602-го полка под командованием капитана Морозова.
Когда противник обнаружил близкое присутствие частей Красной армии, было уже поздно.
Дерзкая атака русских стала для немцев полной неожиданностью. Несмотря на значительное численное превосходство, они не смогли сдержать натиска ударных групп и начали отступать. Наиболее успешно в боевой операции действовал батальон капитана Морозова. Воспользовавшись растерянностью в рядах противника, Морозов, умело маневрируя, вывел солдат на южную окраину города, успешно подавил пулеметные огневые точки и прорвался к центру. Дальнейшее продвижение замедлилось у костела, где забаррикадировались несколько десятков немцев. Они оказывали ожесточенное сопротивление. Костью в горле для Морозова стал пулеметчик, засевший под крышей костела. Он не давал поднять головы и не позволял выйти на соединение с 1-м и 2-м батальонами 381-го полка. Эти батальоны с севера вгрызались в оборону противника. Огонь снайперов и этот дьявол-пулеметчик выкашивали ряды красноармейцев. Каждый отвоеванный метр давался большой кровью. Подавить огневые точки удалось только личным мужеством штурмовых групп и успешной работой двух наших снайперов.
В наиболее тяжелом положении оказались бойцы 173-го разведывательного батальона. На открытой местности они подвергались непрерывным атакам пехоты и артиллерийскому обстрелу. Пытаясь наладить связь со штабом дивизии и организовать корректировку ответного огня, капитан Юлборисов предпринял отчаянную попытку прорваться на бронеавтомобиле, но попал под перекрестный огонь германских частей и погиб. В помощь разведчикам Краснорецкий направил 3-й моторизованный батальон во главе с командиром полка Подопригорой, а сам занял его наблюдательный пункт на колокольне села Вильбовное, чтобы быть ближе к месту боя.
На часах было ровно десять. К этому времени противник пришел в себя, перегруппировал свои основные силы, подтянул резервы и обрушил ураганный огонь на позиции 109-й дивизии. Бой за Острог стал последним для полковника Краснорецкого. Один из немецких снарядов разорвался в непосредственной близости от наблюдательного пункта, Краснорецкий был тяжело ранен осколками и, не приходя в сознание, скончался от полученных ран. Командование дивизией принял на себя Сидоренко. К тому времени боевая ситуация обострилась до предела. Противник уже ввел в бой основные силы 11-й танковой дивизии.
Крювель в стереотрубу наблюдал, как полки готовятся к очередной атаке. Картина, разворачивавшаяся перед ним, могла порадовать не только его, но и сердце такого признанного мастера таковых ударов, как Гот. Три классических танковых ромба, сохраняя почти идеальный порядок, выдвигались на направления главных ударов. Теплая волна обдала грудь – генерал мог гордиться своими подчиненными: в них был жив германский боевой дух. Он то и дело бросал нетерпеливые взгляды на часы. Стрелки отсчитывали последние минуты до того, как экипажи двинутся в атаку. Острие основного удара будет направлено на плацдарм, захваченный этими упрямыми русскими. Дальше, по замыслу Крювера, 2-му, наиболее боеспособному батальону 15-го танкового полка майора Теодора фон Линденбурга предстояло прорваться к мосту и взять его под полный контроль. В случае успеха подразделения русских, находившиеся в городе, окажутся в полном окружении. Потом в дело вступит пехота полковника Бойе. Огнем пулеметов и огнеметов, гранатами они выкурят тех, кто засел в городских подвалах.
До начала атаки оставалось три минуты. Крювель еще раз склонился к стереотрубе, чтобы оценить обстановку. Перед глазами возникли редкий перелесок у реки и мост, вблизи которого должны были развернуться ожесточенные бои. Небольшая возвышенность и лощина прикроют его танки от артиллерийского огня, Крювель поморщился, когда взгляд его упал на проклятое поле, истерзанное снарядами и минами. Там догорали танки после предыдущей атаки. Уродливые вмятины, пробоины в броне, комья глины, прилипшей к башням, следы крови и человеческих останков на гусеницах… Все, что осталось от 3-й роты 15-го танкового полка храбреца обер-лейтенанта Бракеля. Еще две машины чадящими факелам догорали у излучины реки.
Крювелем владело только одно чувство – чудовищная ненависть к врагу, не желавшему подчиняться его воле. Отдав команду к бою, он покинул командный пункт и направился к танку. Экипаж, с которым он утюжил дороги Польши, Франции, Югославии, уже занял свои места. Крювель захлопнул люк и опустился на командирское сиденье. Взревел двигатель, корпус сотрясла мелкая дрожь, и танки 11-й танковой дивизии, подняв клубы пыли, двинулись на позиции 109-й дивизии. Экипажи жили только одним – крушить огневые точки противника, добраться до позиций русских, косить из пулеметов, кромсать и давить гусеницами этих непокорных. Прячась за танками, серой мышиной стаей стелилась пехота Бойе.
Позади остались проволочные заграждения, на них повисли истерзанные тела своих и чужих. Перед танком Крювеля возникло пулеметное гнездо. Три тени в русских мундирах замерли на дне окопа. Стрелок-радист яростно вскрикнул и побелевшими от напряжения пальцами надавил на спуск, длинная пулеметная очередь почти смела окопный бруствер. Руки и ноги механика-водителя двигались, как лапы огромного хищного паука. Педаль газа под его сапогом резко ушла вниз, и многотонная машина, подобно громадной лягушке, прыгнула вперед. В рев двигателя и шум боя вклинился скрежет металла и треск дерева. Гусеницы перемалывали в кровавое месиво тех, кто сидел в окопах.
Крювель приник к смотровой щели и похолодел. Боковым зрением он увидел, как из копоти и чада, спотыкаясь и падая, на них надвигалось чудовище. Сквозь грязные, окровавленные лохмотья военной формы просвечивало обнаженное тело, правая рука сжимала связку гранат, перетянутую стальной проволокой. Генерала пробил холодный озноб – большевистский фанатик! Они стали настоящим кошмаром для его танков. Вырываясь из разрушенных окопов, блиндажей, из полуразрушенных зданий и подвалов, а часто просто поднимаясь с земли, эти не страшившиеся смерти солдаты со связками гранат бросались под гусеницы немецких танков, унося в мир иной свою жизнь и жизни немецких танкистов.
Фанатик был уже совсем близко, его рука взметнулась в броске. Крювель на мгновение обреченно закрыл глаза, а ноги, словно он был механиком-водителем танка, надавили на несуществующие педали. Каждый нерв, каждая клеточка тела звенели от напряжения. Машина резко накренилась, двигатель бешено взревел, и через мгновение его шум потонул в грохоте взрыва. Прошла секунда, другая… танк не изменил направления движения. В последний момент механику-водителю каким-то неимоверным чудом удалось ударом корпуса отбросить русского смертника в сторону. Взрыв связки гранат прогремел не под танком, а в стороне от него, обдав корпус множеством осколков и комьями земли.
Дым рассеялся, впереди за редколесьем блеснула река. Крювель с облегчением выдохнул. Справа и слева от него к реке прорвались другие экипажи. На этот раз русские были смяты. Те, кто уцелел, пытались спастись вплавь, но становились легкой добычей пехотинцев Бойе. Те, как в тире, вели огонь по солдатам, единственной защитой которых были редкие камыши и заросли прибрежного кустарника. Вскоре воды реки окрасились в алый цвет.
На противоположный берег удалось выбраться совсем немногим бойцами и офицерам из состава 381-го полка, 2-го батальона 602-го мотострелкового полка и 17-го разведбата. Подполковник Подопригора, получивший тяжелое ранение в живот, до конца отстреливался от атакующего противника, прикрывая отход своих бойцов. Расстреляв все диски ППД и две обоймы пистолета ТТ, он вогнал в рукоять последнюю обойму. Старательно, как на зачетных стрельбах, уложил шестерых гитлеровцев, а затем, не желая сдаваться в плен, последним патроном покончил с собой. Гитлеровские пехотинцы увидели в окопе русского подполковника в залитой кровью гимнастерке. Он сидел, закинув вверх голову. Раскрытые серые глаза смотрели в ясное летнее небо, а на неподвижных губах навсегда застыла полуулыбка непокоренного человека…
К вечеру, подавив последние очаги сопротивления русских в городе, танкисты Крювеля и пехотинцы Бойе взяли Острог под свой полный контроль. На этот раз победа досталась очень большой ценой. Поле боя, перепаханное гусеницами танков, изрытое снарядами и минами, сплошь усеяли тела погибших и раненых. Зыбкую тишину нарушали стоны, одиночные выстрелы и короткие автоматные оч