– Знаю, Саша. Нужно собрать немецкое оружие и все доступные боеприпасы. Андрей, возьми пару ребят и займись этим. Осторожно только, чтобы не нарваться на недобитых фашистов.
– Есть, командир, соберем. А дальше что? – задал вопрос Ищенко.
Вопрос повис в воздухе. С теми силами и с тем оружием, что остались, защищать позицию было равносильно самоубийству. Следующая атака немцев станет для них последней. Но без приказа Волкова они не имели права покинуть поле боя. Последний раз с командованием полка связывался капитан Белый, но теперь связь со штабом пропала. Попытка восстановить ее не дала результата. Посыльный, направленный на КП, назад не вернулся. Рябов не хотел верить в худшее – в гибель командования полка – и разрывался перед выбором.
– Иван Васильевич, с ранеными надо что-то делать. Сычев и Грачев потеряли много крови, – напомнил Ищенко.
– Да, – встрепенулся Рябов и распорядился: – Младший сержант Грибов, берешь четырех человек! Задача – доставить Сычева и Грачева в медсанбат.
– Есть доставить Сычева и Грачева в медсанбат! – козырнул Грибов, забыв о непокрытой голове.
– Всем остальным, слушай боевой приказ! – В голосе Рябова зазвучал металл. – Сержант Сизов, подготовить орудия для транспортировки к КП полка! Лейтенант Ищенко, собрать все доступное оружие! Сбор здесь через тридцать минут! Выдвигаемся к штабу и дальше действуем по его приказам и согласно боевой обстановке!
Но приказов Рябов и оставшиеся бойцы так и не получили. На месте штаба 404-го полка дымились развалины. Немцы, смяв оборону 109-й дивизии, все дальше продвигались в район Шепетовки. Об этом говорили всполохи, озарявшие горизонт на востоке, и звуки артиллерийской канонады. В ту ночь у Рябова и его товарищей не нашлось ни сил, ни возможности, чтобы попытаться прорываться на соединение с частями Красной армии. Они отошли в лес.
Выставив часового, Рябов расположил бойцов на привал. Прошло несколько минут, и все уснули мертвым сном.
На ноги их поднял гул моторов, доносившийся с дороги. Взяв с собой Сизова, Рябов отправился на разведку. Продравшись через густой подлесок, они залегли в нескольких метрах от обочины. По дороге непрерывным потоком двигались колонны немецких войск. В небе гудели самолеты люфтваффе. И да, пленные… На глазах Рябова и Сизова конвой безжалостно добивал тех, кто не мог идти. Иван от бессилия кусал губы, пальцы сжимались в кулаки, а по их небритым щекам катились слезы.
Глава 4Горькая чаша
Из дневника командира полка полковника Артура Бойе: «История 134-го пехотного полка, или Борьба немецкого мастера против Советов».
«Рай Советов…
Все мы удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом „раю“. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, пары курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!
Церкви разрушены или служат амбарами. Культуры не видно и следа. Тупо сидит население у своих разрушенных домов. У каждого из нас лишь одно чувство – это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему.
Победа, сохрани нашего фюрера…
Выходные дни…
Нечасто выпадают выходные дни в войне против Советов. Принимаем выходные как лучшие дни. Как быстро в шутках забываются упорные бои. Теплое солнце светит с неба. Все ходят в спортивных брюках. Солдаты занимаются своим любимым занятием – заботой о желудке. Это удивительно, сколько может переварить солдатский желудок. Утки, курицы и гуси – ничто не может скрыться. Их ловят, гоняют и стреляют».
Бойе поставил жирную точку в конце предложения, придирчивым взглядом прошелся по последним двум абзацам и остался доволен. С каждой новой записью в дневнике ему все лучше удавались лирические отступления, исторические, политические и социальные экскурсы. Подобно ярким мазкам на полотне художника, такие вставки оживляли летопись похода славного 134-го пехотного полка.
Но если от своего литературного творчества полковник испытывал нарастающее удовлетворение, то в том, что касалось самой военной кампании на Восточном фронте, – здесь его оптимизм заметно поубавился. Разве это похоже на то, о чем доктор Геббельс так красиво вещал в Рейхе? В душе Бойе росло раздражение. Война с большевистской Россией была совершенно не похожа на победный марш по старушке Европе.
После 10 мая 1940 года, когда вермахт выступил против Франции, 134-му полку понадобилось всего полтора месяца, чтобы пройти от границ Рейха до берегов Ла-Манша. Лягушатники и пришедшие им на помощь «островные снобы» – англичане, которых Бойе ненавидел еще со времен Первой мировой, не смогли оказать серьезного сопротивления.
Двадцать второго июня 1940 года, на сорок второй день войны, Франция прекратила сопротивление, потеряв убитыми и ранеными свыше трехсот тысяч человек, да еще около двух миллионов французов безропотно сдались в плен. Потери немецкой стороны составили 45 218 человек убитыми и пропавшими без вести, 111 034 человека были ранены.
Спустя двадцать два года после позора Версаля фюрер отыгрался на французах сполна. Пока что на французах. Он позаботился о том, чтобы капитуляция Франции была подписана в том же самом вагоне, в котором 11 ноября 1918 года маршал Фош принимал капитуляцию Германии. «Какое красивое решение!» – радовался Бойе. Но и это было не все – фюрер показал лягушатникам, кто теперь хозяин. Парижанам пришлось смиренно наблюдать за тем, как колонны вермахта прошлись под Триумфальной аркой, как, печатая шаг, промаршировали по Елисейским Полям. В те полные победной эйфории дни Бойе и его подчиненные выпили столько французского шампанского, сколько не пили за всю предыдущую жизнь.
Бойе зашелестел страницами дневника, чтобы вспомнить приятные моменты.
«15 марта 1941 года, Франция.
На параде знаменитого полка „Дойчмейстер“ в честь его 245-й годовщины вместе со всеми я давал клятву, что полк, несомненно, проявит себя в боях с врагом. Я тогда не думал, в каких обстоятельствах исполнятся мои надежды…
Через десять дней, 25 марта, начинается погрузка… Поезд медленно отходит. Долгая дорога по всей Франции. Тут плодородная почва и безлюдные пространства. Вскоре поезд въехал в пределы Эльзаса. Какой здесь порядок и какая чистота! Германия! Везде видим работу и веселые лица людей. Какая разница! Это высшая точка! Слышны удары пульса новой эры…»
«Новой эры! Эры высшей расы! Расы арийцев! Ей, и только ей безоговорочно будет подчиняться весь мир!» – в этом у Бойе не возникало и тени сомнений.
Откинувшись на спинку плетеного кресла-качалки, он наслаждался воспоминаниями и предавался мечтам о будущем. В них ему виделась блестящая военная карьера, и для этого имелись веские основания. Давний покровитель Бойе генерал-лейтенант Карл Штрекер в последнем телефонном разговоре намекал, что назначение на должность заместителя командира 44-й пехотной дивизии уже не за горами. А там и до шитых золотом генеральских погон всего один шаг. По мнению Бойе, помешать этому могло только слишком быстрое завершение военной кампании на востоке. Но и при таких темпах шанс стать генералом есть наверняка. Подсчитывать, когда закончится кампания, было делом пустым, и он начал обдумывать, как отличиться, чтобы успехи его 134-го полка оценил не только генерал-лейтенант Генрих Дебуа, их непосредственный начальник, но и сам командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рундштедт.
Разыгравшееся воображение рисовало батальные сцены, достойные кисти самого Альбрехта Дюрера. Бойе видел, как он во главе своего полка сокрушает оборону русских и врывается в Киев. Русские пытаются оказать сопротивление, но авиация и артиллерия сметают их. Город объят пламенем. Небо полыхает зловещими всполохами от ударов зениток, и, словно подталкиваемые всесокрушающей десницей Божьей, на землю падают объятые пламенем русские самолеты. Сама земля, как живая, корчится и стонет. И в этот кульминационный момент на востоке на фоне мрачного небосклона возникают силуэты четырех гигантских всадников на огнедышащих конях – это надвигаются предвестники Апокалипсиса.
Порыв ветра смахнул карандаш на колени, зашелестел страницами дневника. Бойе встрепенулся, подхватил карандаш и продолжил читать.
«…Продвижение все ухудшается. Противник укрепляется. Часто в селах дома на постой приходится завоевывать с оружием. Днем и ночью слышны крики и ругань».
Полковник злобно заскрипел зубами. После этой записи от хорошего настроения не осталось и следа. Ожидаемый блицкриг в России, в отличие от Франции, не состоялся. Головокружение от успехов, возникшее в первые дни войны, когда казалось, что Красная армия разгромлена, а сопротивление отдельных фанатиков, как, например, в Дубно и Остроге, это всего лишь агония большевиков и вот-вот она прекратится, прошло. Приближался третий месяц войны, а концом и не пахло. Давно прошли все намеченные сроки, однако Киев по-прежнему не был взят. Красная армия представлялась многоголовым драконом, у которого вместо одной отрубленной головы вырастали все новые и новые. Дивизии и корпуса возникали словно ниоткуда, из воздуха этой огромной варварской азиатской страны. С каждым днем сопротивление русских только возрастало. Оборона Красной армии напоминала пружину, сжимающуюся под прессом вермахта, и о том, что она может внезапно разжаться, думать не хотелось.
Упорство Красной армии, потерявшей почти половину своего состава, не поддавалось никакой логике. Единственное объяснение – фанатизм оболваненных большевистской пропагандой рабочих и крестьян, переодетых в военную форму. Раньше Бойе склонялся к мысли, что все эти подвиги совершаются из страха перед безжалостными комиссарами и сотрудниками НКВД. Одно время он ожидал, что теперь, когда многие комиссары погибли, неопытные бойцы, которыми советское командование затыкало бреши в обороне, будут сдаваться толпами, но почему-то этого не происходило. Упорство русских находилось за гранью понимания. Безусые юнцы, равно как и люди пожившие, расстреляв все боеприпасы, готовы были зубами рвать солдат вермахта или же с последней связкой гранат броситься под гусеницы танков…