Но здесь не поле боя, и эти двое пытались, как могли, выжить.
Рябов смягчил взгляд и распорядился:
– Сережа, опусти ствол!
Гусев выполнил команду, из груди задержанных вырвался вздох облегчения. В глазах Рябова они искали ответ на вопрос, что их ждет дальше.
Он расправил складки гимнастерки под ремнем и потребовал:
– Доложите, кто такие?
– Стецко, – выдавил из себя младший сержант.
– К-красноармеец К-Козлов, – запинаясь, пролепетал рядовой.
– Какие вы, на хрен, красноармейцы! Дезертиры и мародеры! В расход вас пустить! – с презрением бросил Сизов.
– Саша, уймись! – осадил его Рябов и, задержав взгляд на Стецко, спросил: – Где ваше оружие, младший сержант? Где документы?
Стецко суетливым движением достал из кармана гимнастерки красноармейскую книжку. Козлов понурился, он боялся поднять голову.
– А ты чё, глухой, дезертирская морда?! Где твои документы?! – рявкнул Сизов.
– Я… я их потерял, – промямлил Козлов.
– Потерял он! Ты, гад, эти сказки кому-нибудь другому рассказывай! Небось к немцам намылился.
– Ну хватит, Саша! Помолчи! – начал терять терпение Рябов. Он пролистал красноармейскую книжку Стецко и потребовал: – Назови фамилию твоего командир!
Лицо младшего сержанта искривила гримаса, голос задрожал:
– Н-нема командира! Нема и части! Немцы гусеницами всё перемесили… Два дня утюжили наши позиции! Два дня, товарищ лейтенант! От целого батальона меньше взвода осталось! Батальонного и ротного убило в первый же день! А потом и взводного… – Он всхлипнул и сорвался на крик: – Да как так можно, товарищ лейтенант?! За все время ни одного нашего танка, ни одного нашего снаряда! Одно только «держитесь да держитесь»! Когда все патроны закончились, мы голыми руками дрались! Из батальона остались я да Вовка Козлов! Четвертые сутки по лесам бродим. Ничего не ели!..
– Заткнись, дезертир! Драпанул, а теперь сказки рассказываешь, слезу вышибаешь. Не выйдет! Да чего с ними говорить, Василич?! К стенке, и весь разговор! – напирал Сизов.
Стецко и Козлов вдруг как-то подтянулись, глядя на стоявшего перед ними офицера.
– Не стреляйте, товарищ лейтенант! Правду говорим! А курицу споймали, так ведь четвертые сутки, кроме коры, не жевали ничего, – глухо проговорил Стецко.
– Пуля вас, гадов, пожалеет! – не унимался Сизов.
Хозяйка, бросив кур, в ужасе всплеснула руками:
– Хлопцы, родненькие, да шо ж вы такое робыте?!
– Лейтенант, да бес с ними, с курями! Як жэ можно людыну за кур вбывать! Цэ ж грэх вэлыкий! – вступился за Стецко и Козлова подошедший хозяин.
Наступившую тишину нарушали лишь нервные всхлипывания Козлова. Все смотрели на Рябова, в глазах у одних полыхал гнев, у других – мольба, а у третьих – сострадание. Последнее слово оставалось за ним. То, что Стецко и Козлов не сдались в плен немцам, говорило в их пользу, но…
«А если это агенты Абвера? – заговорил в Рябове контрразведчик. – Здесь?.. В богом забытом углу? Ерунда… Перестань накручивать себя, Иван! Проверим их в деле, а там видно будет», – решил он и объявил:
– Младший сержант Стецко! Рядовой Козлов! Вы поступаете в мое распоряжение! Оружие добудете в бою! Вам все ясно?
Стецко и Козлов в один голос воскликнули:
– Так точно, товарищ лейтенант!
– Товарищ командир! Товарищ командир! Так и слава Господу! Давайте уж в хату, а то борщ стынет, – захлопотала хозяйка.
Ее муж, с облегчением выдохнув, предложил:
– Командир, так я ж баньку стоплю, а?
– Баньку – это хорошо, – улыбнулся Рябов.
Следующий день группа провела на хуторе, набираясь сил. Но они подвергали смертельной опасности приютившую их семью и задерживаться не имели права. К тому же линия фронта все дальше отодвигалась на восток. Уже не было слышно артиллерийской канонады, а в воздухе перестали появляться самолеты с красными звездами на крыльях.
Ранним утром группа покинула дом и двинулась дальше на восток. Шли в основном по ночам, по-прежнему избегая дорог и населенных пунктов. На четвертые сутки вышли к реке, но не решились переправиться на другой берег. По мосту непрерывным потоком двигались колонны немцев, что говорило о близости фронта, и это поднимало настроение. Они надеялись, что в ближайшее время пробьются к своим, но надежде этой не суждено было сбыться.
В те августовские дни 1941 года, когда на Юго-Западном фронте шли тяжелейшие оборонительные бои, ни высшее политическое, ни военное руководство, ни тем более лейтенант Рябов с товарищами не знали, что вскоре их постигнет еще одна чудовищная катастрофа. К тому времени войска Юго-Западного фронта потеряли до восьмидесяти процентов бронетехники и авиации. Из 4000 танков и 1759 самолетов в боевом строю оставалось всего лишь несколько сотен. Бойцы на передовой были измотаны физически и морально непрерывными атаками противника на земле и с воздуха. Почти во всех частях потери превышали больше половины личного состава.
С каждым днем возрастала угроза окружения. Чтобы избежать ее, начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Георгий Жуков и командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Михаил Кирпонос предлагали Ставке и лично Сталину оставить Киев и отвести войска на левый берег Днепра, где была возможность надежно закрепиться и дать отпор частям вермахта, сбить наступательный темп врага и сохранить столь ценные жизни красноармейцев и столь важную военную технику. Однако весомые аргументы профессионалов военного дела не были приняты во внимание высшим политическим командованием. Более того, за свою упрямую настойчивость генерал армии Жуков поплатился и был смещен со своей должности; руководить Генштабом Сталин поставил маршала Бориса Шапошникова, который старался не спорить с Вождем.
Кадровая рокировка не способствовала улучшению на Юго-Западном фронте. Более того, положение стремительно ухудшалось и требовало незамедлительного решения. Оказавшись в цейтноте, Ставка лихорадочно искала выход. Но в такой нервной обстановке возобладала мнимая политическая конъюнктура, а не здравый смысл. Как полагали в Москве, и не безосновательно, потеря Киева означала бы потерю всей Украины. В глазах будущих, пусть и ненадежных союзников – США и Великобритании, ведущих свою игру, это, в свою очередь, означало бы, что СССР – уже битая карта, и потому на крупные поставки военной техники, снаряжения, военного сырья с их стороны можно было не рассчитывать. Для сателлитов Германии и особенно для Японии и Турции, мечтающих отхватить лакомый кусок от советской империи – Дальний Восток и Закавказье, – потеря Киева могла стать сигналом к вступлению в войну на стороне фюрера. А для Красной армии тактическое отступление на Юго-Западном фронте самым губительным образом отразилось бы на морально-психологическом состоянии командиров и бойцов.
Поэтому Сталин и поддержавшие его члены Политбюро ЦК ВКП(б) продолжали стоять на том, что Киев ни в коем случае нельзя отдавать врагу. Они полагали, что части Юго-Западного фронта еще могут хотя бы в течение нескольких недель противостоять группе армий «Юг» генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта. Ставка рассчитывала втянуть немцев в затяжные позиционные бои и сорвать наступление войск группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока на главном – московском – направлении.
В схватке за Украину в те трагические августовские дни 1941 года фактор времени становился решающим. Сталин все еще надеялся сформировать на Левобережной Украине боеспособные части и нанести ответный контрудар по группе армий «Юг». По его распоряжению в спешном порядке формировались новые дивизии, поставлялась боевая техника, но активная наступательная тактика противника диктовали свое.
Передовые части 1-й танковой армии генерал-полковника фон Клейста уже 20 августа после упорных боев захватили понтонную переправу в районе Днепропетровска. Одновременно с этим 17-я армия генерала пехоты фон Штюльпнагеля форсировала Днепр у Кременчуга и создала обширный плацдарм на левом берегу реки вплоть до Черкасс. В центре фронта 6-я армия генерал-лейтенанта фон Рейхенау вплотную подошла к Киеву. Клещи вермахта вот-вот грозили замкнуться вокруг войск всего Юго-Западного фронта. Но из Ставки генералу Кирпоносу так и не поступил приказ, позволяющий отвести оставшиеся боеспособные войска на левый берег Днепра для организации обороны и ликвидации гитлеровских плацдармов. От Кирпоноса требовали любой ценой, невзирая ни на какие потери, удержать Киев.
Цена оказалась огромной. Пятнадцатого сентября 1941 года кольцо вермахта замкнулось. Войска Юго-Западного фронта оказались в котле; отрезанные от тылов, они были обречены на полное уничтожение. Двадцатого сентября при попытке вырваться из окружения погиб сам генерал Кирпонос, а вместе с ним, героически сражаясь, погиб весь штаб Юго-Западного фронта. К 24 сентября группировка советских войск фактически перестала существовать. Потери Красной армии только на этом стратегически важном направлении составили свыше 700 тысяч человек, из них погибшими – 627 800 человек. Те, кто чудом выжил и попал в фашистский плен, до конца испили горькую чашу поражения. Последующие запоздалые реплики Сталина в адрес Жукова о правоте опального военачальника в ситуации с трагической обороной Киева уже не могли вернуть погибших бойцов и исправить стратегические и тактические ошибки, так дорого обошедшиеся стране и ее народу.
В полной мере испил горькую чашу и Иван Рябов со своими боевыми товарищами. Чем дальше они продвигались на восток, тем чаще приходилось отсиживаться в укромных местах, чтобы остаться незамеченными. С каждым километром делать это становилось все сложнее. Немцы, казалось, были повсюду: в населенных пунктах, на дорогах и даже в лесах. Перейти дорогу, переплыть реку – все таило в себе смертельную опасность. Накануне группа Рябова едва не угодила в засаду. Сизов вовремя заметил немцев, засевших у речного переката, – их выдал запах табачного дыма. Рябову и его бойцам пришлось спасаться бегством и делать большой крюк. Шальная пуля, пущенная вдогонку, зацепила Козлова, рана на шее оказалась неопасной, но давала о себе знать.