«Инженер» хмыкнул и, повертев карандаш в руках, с многозначительным видом сказал:
– Не знаю, как в преисподней, а здесь, на грешной земле, все зависит от меня!
– Господин Курт, я вас не подведу! Полагаю, что мои инженерные знания вам пригодятся.
– Тебе приходилось бывать на шахтах? – уклонился от ответа «Инженер».
– Нет, разве что в московском метро.
– О! Московское метро! Гут! – «Инженер» поднял вверх большой палец, и его голос потеплел. – Ваше метро не только уникальное инженерное сооружение, но и настоящий шедевр искусства. Одна только станция «Маяковская» чего стоит!
– А «Площадь Свердлова»! – Стараясь направить разговор в нужное ему русло, Иван поинтересовался: – А вы что, жили в Москве?
– Нет. Бывал проездом, когда занимался поставками и монтажом оборудования на шахте «Кочегарка» в Донбассе. Интересная была работа!
– А чем интересная?
– С вами, русскими, не соскучишься! – обронил «Инженер» и перешел на деловой тон: – Вот что, Александр… – Впервые за время разговора он назвал Рябова по имени. Это был обнадеживающий знак. Выдержав многозначительную паузу, «Инженер» продолжил: – У тебя есть шанс не только остаться в живых, но и со временем выбраться из барака, вернуться к относительно нормальной жизни.
– Я буду вам очень признателен, господин Курт! Что я должен сделать?
– Прежде всего хорошо работать.
– Постараюсь, господин Курт! Но я не шахтер, и как тут быть?
– Но зато механик, а для него в шахте всегда найдется работа. Ты должен стать первоклассным специалистом, иначе тебя выбросят, как ненужный шлак! – подчеркнул «Инженер» и объявил о своем решении: – Займешься освоением специальности горного мастера.
– Как скажете, господин Курт. И у меня следующий вопрос: чем конкретно мне предстоит заниматься?
– В организационном плане ты будешь руководить работой бригады в забое, а в техническом – обеспечивать надежную работу подъемников, конвейеров и систем воздушной вентиляции шахты. Ясно?
– Да! Но… В организационном плане я не вижу больших проблем. Мне приходилось командовать и взводом, и батареей. А вот что касается технической стороны дела, то тут я пас, – честно признался Рябов.
– У тебя будет только одна неделя, не больше, чтобы освоить новую специальность. Поэтому, Александр, не будь дураком – используй свой реальный шанс! – сказал «Инженер» и закончил разговор на пафосной ноте: – Наш фюрер ведет Германию к великой победе! Перед мощью вермахта не устоит ни одна армия мира. Разгром большевиков и крушение Сталина – вопрос нескольких месяцев! После победы мы установим везде наш немецкий порядок. Те, кто примет его, могут рассчитывать на наше расположение. Иди, Александр, и старайся! Твои жизнь и будущее в твоих руках!
Уже в бараке Рябов испытал некоторое облегчение. Смерть, кажется, на некоторое время отступила. Но в этом лагере он, как и тысячи других узников, ощущал себя крошечным винтиком в гигантской машине фашистской Германии, перемалывавшей жизни миллионов людей. У немцев была своя бухгалтерия – привыкшие рассчитывать все до последнего пфеннига, они не собирались выбрасывать деньги на ветер и каждому узнику отводили свое определенное место на конвейере смерти. В особой цене были инженеры и специалисты, для них каторжный режим был смягчен, предоставлялась бóльшая свобода, а в особых случаях даже выделялся улучшенный продовольственный паек.
Военная профессия, давшая также инженерные навыки, спасла Рябова от работы в забое с киркой и лопатой. И прежде чем спуститься под землю, под присмотром такого же узника, как и он, бывшего начальника дивизионной инженерно-саперной службы майора Зуева, Иван изучал схемы и чертежи, вникая в особенности нового для него занятия.
Учетная карточка заключенного Александра Колесника – Ивана Рябова
После завершения недельной подготовки Рябов вместе с бригадой шахтеров занял место в клети, спускавшейся под землю. Стволовой нажал на кнопку спуска-подъема, и клеть, поскрипывая, поползла вниз. Перед глазами Рябова мелькали щербатые стенки, узкому стволу шахты, казалось, не будет конца. Исподволь он бросал взгляды на лица людей, с которыми теперь был связан одной судьбой. Ни страха, ни отчаяния в лицах не было, и Иван приободрился. Это была пусть и тяжелая, опасная, но все-таки работа.
Пронзительно взвизгнув, клеть остановилась. Высокий, плечистый шахтер снял защелку с предохранителя, распахнул дверцу и шагнул в полумрак. За ним вышли остальные. Рябов осмотрелся. От ствола вправо и влево уходили, теряясь в темноте, несколько штреков – горизонтальных подземных горных выработок. Полагаясь на схемы, намертво врезавшиеся в память, Иван последовал за шахтерами. Идти пришлось недолго – примерно через сотню метров они оказались на участке.
Рябову не требовалось командовать – бригада в этом составе работала не первую неделю, и каждый знал, что и как делать. Одни занимались вскрытием шахтного поля – прокладкой выработок: штреков, квершлагов, бремсбергов и уклонов, обеспечивающих доступ к угольным пластам; другие – выемкой угля. Техника на участке была сравнительно новая и пока что работала без перебоев и поломок. К концу смены, когда бригада поднялась на поверхность, Рябов чувствовал себя как выжатый лимон и в бараке с трудом дождался команды «Отбой!». На следующий день все повторилось. Постепенно он освоился и выстроил нормальные отношение с бригадой. Слаженная и результативная работа сказывалась на условиях содержания. Курт не оставил без внимания разговорчивого русского, не хотевшего прежде срока уходить под землю, и теперь Иван питался за отдельным столом вместе с отличившимися бригадирами, а членам его бригады выделили усиленный паек – по субботам дополнительно выдавали по банке тушенки и пачке сигарет.
Но радости Рябову это не приносило. От одной мысли, что добытый его бригадой уголь, брошенный в плавильные печи, превращал железную руду в сталь и алюминий, а из них на заводах Круппа делали пушки, несущие смерть бойцам и командирам Красной армии, – от одной этой мысли в душе его все восставало против. Мириться с этим он не хотел и, горя желанием навредить фашистам, занялся поиском единомышленников. Вместе они могли бы придумать, как насолить врагу.
Самое главное при этом было не попасть под подозрение «Фона» – бывшего царского полковника Косарева. Откуда он взялся в администрации лагеря, никто не знал, да это и не важно было. Скорее всего, пришел из контрразведки. С помощью сети доносчиков «Фон» занимался поиском саботажников, тех, кто в тайне готовил побег или скрывал свои дальние или ближние еврейские корни. Чтобы не стать его жертвой, Рябов внимательно присматривался к своему окружению – нет ли кого, кто тайком бегает к начальству? Таких вроде не было, и он решил действовать.
Первым, на кого он обратил внимание, стал украинец Андрей Петриченко.
В прошлом кадровый командир Красной армии, лейтенант Петриченко во время учений повредил позвоночник и по состоянию здоровья был комиссован из армии. Вернувшись на родину, под Киев, он не затерялся в гражданской жизни. Сельчане избрали его председателем колхоза, и колхоз быстро стал передовым. С началом войны и приближением немцев Петриченко сумел эвакуировать в тыл скот и технику, но сам уехать не успел. Доносчик выдал его оккупантам. Андрея арестовали, и с того времени он скитался по лагерям. Однако трудности и лишения не сломили этого человека.
Общаясь с Петриченко, Рябов не спешил раскрывать свои замыслы по организации подпольной борьбы. Месяцы, проведенные в лагерях, научили его, что под маской друга и патриота может скрываться провокатор, предатель. Он исподволь подводил Петриченко к решающему разговору.
Поводом для разговора послужила публичная казнь трех узников, готовивших побег из лагеря, но попавшихся. На одних казнь оказала гнетущее воздействие, а у других, таких как Петриченко, усилила лютую ненависть к фашистам.
– Сволочи! Таких хлопцев загубили! – не смог он сдержать душившего гнева.
– Тише! Тише, Андрей, а то доносчики услышат! – предостерег Рябов и предложил: – Отойдем в сторонку, поговорим.
Когда Петриченко шел за ним, с губ его слетело:
– Эх, Степан, Степан! Як же так?
– Ты знал кого-то из них? – спросил Рябов.
– Да. Степан Остапенко… Сидели в одном лагере в Польше. Да какая разница, знал – не знал! Хлопца уже не вернуть!
– Жаль, конечно, Степана. Но был бы осторожнее, глядишь, живым остался бы.
– Да на хрена такая жизнь! – воскликнул Петриченко.
– Андрей! Ну что ты такое говоришь?
– Что есть, то и говорю. Чем мы тут занимаем – уголь нагора выдаем, чтоб фрицы наших хлопцев убивали? Бежать надо, Саня!
– Куда, Андрей? Дальше первого встречного не уйдем, это ж Франция.
– Зря ты так, не все французы – сволочи и продажные шкуры.
– Не все, но ты посмотри, сколько их на фрицев горбатится и нами помыкает, – прощупывал дальше Рябов.
– Скажешь, сволочей и тварей среди наших не хватает? Один «Фон» чего стоит! Русский же. Подлюга! Моя б воля, я б его… – Петриченко выругался.
– Доберешься ты до него, ага…
– Не я, так другие доберутся! А нам, Саня, пока не завалило в забое и не повесили фрицы, бежать надо! Бежать, пока не поздно! – твердил Петриченко.
– Андрей, давай поговорим без эмоций.
– О чем?
– О том, как бороться с фрицами, чтобы помочь нашим на фронте.
– Что?!
– Как бороться с фрицами, – повторил Рябов.
– Ты серьезно?
– Да.
Петриченко мгновенно остыл и поторопил:
– Давай выкладывай, чего придумал!
– Самое первое – не трепись об этом кому попало.
– Так цэ ж понятно, не пацан! Я, Санек, могила, не боись!
– Второе. Как ты понимаешь, вдвоем мы много не навоюем, надо подобрать ребят надежных.
– Это само собой.
– У тебя есть кто на примете?
– Найдем!
– Отлично! Кстати, Геращенко, ты как, хорошо его знаешь?
– Да. Надежный хлопец!
– А Орлов?
– На него тоже можно положиться. Горьковчанин, учился в пехотном училище, не успел закончить, направили на фронт. Воевал, правда, недолго.