– Не, хлопцы, я как баран не пойду на убой, – пророкотал Геращенко.
– У тебя есть варианты? – спросил Орлов.
– Только один – прирезать «Фона».
– Чего?! Поди до него доберись.
– И доберусь.
– Володя, не говори глупости. «Фон» только и ждет инцидента, а тут ты такой, – остудил его Рябов.
– Ребят, три дня еще, успеем что-нибудь придумать, надо сохранять спокойствие, – вставил Орлов.
– Ага, будь спокоен и жди, когда тебя вздернут! Лучше уж сразу кинуться на сетку, – буркнул Геращенко.
– Сетка… – задумчиво повторил Рябов.
– Пятьсот вольт – немного поколбасит тебя, зато сдохнешь быстро.
– Сетка… Сетка… – продолжал твердить Рябов.
– Ты о чем, Саныч? – посмотрел на него Орлов.
– Интересно, а сетку отключают, когда над лагерем пролетают самолеты англичан и американцев?
– Ну… если вырубают подачу тока во всем лагере, то и сетка должна быть обесточена, – предположил Орлов. – Зачем тебе это, Сань? Ты думаешь… – Орлов осекся, лицо его просветлело, и он воскликнул: – Ну ты и голова, командир! Так это ж наш шанс вырваться за колючку!
Оживился и Геращенко. Побег из лагеря становился реальностью. Налеты англичан и американцев на позиции немцев происходили регулярно – видимо, у них был график. На это время в лагере отключали электроэнергию, и вся территория погружалась в кромешную тьму. Проделать проход в заграждениях было вполне достижимой задачей, и даже через трехметровый забор перелезть можно было попробовать. Но сетка… Когда сетка под напряжением, тут и пробовать нечего – верная смерть. Однако если ее действительно обесточивают во время налетов… Это все меняло. Если повезет, они смогут сбежать из лагеря, но дальше без помощи местных подпольщиков не обойтись. Единственной связующей нитью с подпольщиками из Сопротивления был Антуан. Но из-за драконовских мер, принятых «Фоном», восстановить с ним связь было практически невозможно. Дерзкий план, вызревший в голове Рябова, мог провалиться. И тогда ему в голову пришла отчаянная мысль: а что, если использовать Корнелюка для восстановления связи с французом?
– Окстись, Саныч! Он же нас с потрохами сдаст! – взвился Геращенко.
– Рискованно, Сань, – усомнился Орлов.
– А что, есть другие варианты? – не сдавался Рябов. Ответом было молчание, и он решил: – Будем рисковать!
– Придется, – согласился Орлов и, помявшись, заметил: – Только мне бы не хотелось, чтобы Корнелюк узнал про связь Антуана с Сопротивлением и про то, что мы собрались бежать.
– Да к черту Корнелюка! Самим надо прорываться! – вставил Геращенко.
– Ну, допустим, вырвались мы за колючку. А дальше что? Нас же сразу возьмут! Нет, Володя, это не вариант! – отверг Рябов.
– А вдруг повезет? – неуступчиво буркнул Геращенко.
– Да ладно, Володь, я тут высказался… Но вообще-то Саныч прав: Корнелюк – наш шанс, – сказал Орлов. – Он, конечно, темная лошадка… А что, если попробовать покрутить? Например, написать Антуану записку и попросить срочно достать лекарство. Может, он сообразит?..
– Ага, он прям между строк умеет читать, – усмехнулся Геращенко. – Он буквально все поймет, ну, про лекарство.
– Ключевое слово здесь «срочно». Можно даже подчеркнуть его. Он парень не глупый, сообразит, что нам нужна срочная помощь, и что-нибудь придумает.
– Я б точно не понял.
– А что, если написать две записки? – предложил Рябов. – В одной про лекарства, а в другой о том, что мы задумали. Только эту вторую записку нужно спрятать, чтобы ее не нашел Корнелюк.
– Самое простое – засунуть в буханку хлеба! – предложил Геращенко.
– И самое подозрительное. Нет, Володя, не пойдет, – отверг Рябов.
– Ребята, вы же видели мой деревянный портсигар? – спросил Орлов.
– В нем записку не спрячешь… Если только засунуть ее в сигарету, но где гарантия, что Корнелюк не прикарманит, – усомнился Геращенко.
– Да, рискованно, – согласился с ним Рябов.
– Нет никакого риска, ребята! – просиял Орлов. – Портсигар с двойным дном.
– Ого… Колян, если мы прорвемся, будет тебе после войны от меня золотой портсигар! – воскликнул Рябов.
Они занялись составлением записок. Первая действительно была про лекарства, и слово «срочно» они действительно подчеркнули. Во второй записке они нарисовали схему, обозначив место прорыва, и указали время пролета американских и британских самолетов. Если у Антуана все сложится в голове, он договорится с проводником.
За ужином Рябов нашел Корнелюка и изложил свою просьбу, мол, близкий товарищ тяжело заболел, и ему нужна помощь. Корнелюк, не вдаваясь в подробности, согласился передать записку и незаметно забрал портсигар, который Орлов смастерил уже в лагере, потому его и не отобрали.
Всю ночь Рябов, Орлов и Геращенко провели как на иголках. При каждом скрипе в бараке хватались за ножи, изготовленные из обрезков металла. К утру они были совершенно разбитыми. Еще хуже стало, когда они не увидели Корнелюка за завтраком и на утреннем построении. В забое все валилось из рук, мысли, одна тревожнее другой, не давали покоя.
Наконец прозвучал звонок, возвестивший перерыв на обед. На непослушных ногах они прошли к клети. Что их ждет на выходе? Поскрипывая и угрожающе покачиваясь, клеть поползла вверх и наконец, пронзительно взвизгнув, остановилась. Стволовой снял запор с предохранителя и распахнул дверцы. Рябов на подгибающихся ногах сделал первый шаг и, когда глаза освоились с дневным светом, с облегчением выдохнул. Кроме очередной смены шахтеров, на площадке никого не было. Затеплилась надежда, что все получилось и Корнелюк не сдал их.
В столовой Рябова разыскал один из руководителей лагерного подполья, бывший командир Красной армии майор Никифоров, и незаметно передал лекарства. Как они оказались у него, Рябов и не пытался узнать – конспирация есть конспирация.
Получив «посылку» от Антуана, очень хотелось поскорее вскрыть ее, чтобы прочесть ответ. Но сделать это можно было только в забое. Записку они обнаружили в упаковке из-под лекарства. На приложенной схеме был обозначен дом, расположенный в городке неподалеку от лагеря, там они смогут пересидеть после побега. Ждать их будут в предстоящую ночь и в две последующие. Пароль: «Вам привет от Андрея Петриченко». Отзыв: «Спасибо. Как он поживает?»
Близость свободы будоражила сознание. Рябов и его товарищи торопили время отбоя. Наконец прозвучала команда, и барак погрузился в темноту. Разрывали ее лишь отблески огня из буржуйки, плясавшие на лицах дежурных. Рябов ловил каждый звук, доносившийся снаружи, и молился, чтобы авиация союзников не подвела.
Третье января 1944 года навсегда останется в памяти Рябова, Орлова и Геращенко – этот день стал последним днем их заключения. Приближалась полночь. Фонари мигнули и погасли, погасли и прожекторы на сторожевых вышках. Лагерь погрузился в чернильную темноту. Прошла минута, другая, и тягостную тишину нарушил надрывный вой сирен. Затем послышался гул авиационных моторов. Он усиливался, превращаясь в грозный рев, пугающий лагерную охрану. Ивану на мгновение вспомнилось раннее июньское утро 1941 года, когда самолеты люфтваффе летели от западной границы СССР вглубь страны.
Он не стал медлить и тихо соскользнул с нар. За ним последовали его товарищи. Никифоров, которого они посвятили в свои планы, вызвался проводить их, хотя сильно при этом рисковал. Выбраться удалось незаметно для дежурных – один из них куда-то отлучился, а второй заливал из чайника огонь в буржуйке. Беглецы устремились к первой преграде – деревянному забору. Погода благоприятствовала: шел снег с дождем. Им повезло, что в такую погоду летали самолеты. Охрана лагеря и сторожевые собаки никак себя не проявили, напуганные налетом. Ведь все эти бомбы могли посыпаться на лагерь, и что тогда?
Несмотря на кромешную темноту, Рябов – он вел группу – ни разу не сбился. От барака до забора было 250 метров, днем, стараясь не привлекать внимания охраны, он составил план продвижения, и до нужного места удалось добраться за считаные минуты. Орудуя ножами, Рябов и Орлов оторвали две нижние доски. Геращенко отжал еще две. В образовавшуюся щель первым протиснулся щуплый Орлов, а за ним Геращенко, но ему пришлось стащить с себя куртку, так как, несмотря на скудный лагерный рацион комплекция, у него была внушительная.
Крепко пожав руку Никифорову – тот оставался в лагере, чтобы продолжать подпольную работу, – Рябов проскользнул в щель. На следующее препятствие – заграждение из колючей проволоки – у них ушло не больше двух минут. Помогли кусачки, незаметно вынесенные из шахты.
Наконец они вышли к самому опасному препятствию на своем пути – сетке. Пятьсот вольт в мгновение ока могли превратить их в головешки. Отключены или нет? Рябов для пробы швырнул на сетку кусок колючей проволоки. Короткого замыкания не произошло. С облечением выдохнув, он рассек кусачками металлическую паутину, и они выбрались к последнему препятствию – трехметровому каменному забору. Поверх каменной кладки тянулась закрученная в спираль колючая проволока. Орлов забрался на плечи Геращенко и быстро расчистил проход. Геращенко послужил «лестницей» и для Рябова, а потом Рябов с Орловым затащили самого Геращенко. Спрыгнув со стены, спотыкаясь и падая, беглецы стали удаляться от лагеря.
К этому времени осадки прекратились, среди туч проглянул блеклый диск луны. В ее свете маленький городок, к которому они вышли, напоминал декорации из фильмов ужасов. По схеме Антуана довольно быстро удалось разыскать дом связника. Рябов нажал на кнопку звонка. За его спиной Орлов и Геращенко застыли в напряженном ожидании, сжимая в руках ножи.
Послышались шаги, звякнуло ведро, затем проскрипела щеколда, дверь приоткрылась, и в щель просунулось настороженное лицо хозяина. Задержав взгляд на ночных гостях, он произнес:
– Вам привет от Андрея Петриченко.
Рябов с облегчением выдохнул:
– Спасибо. Как он поживает?
Хозяин – его звали Люсьен – кивнул, отступил в сторону и впустил гостей в дом. Сам он какое-то время постоял на крыльце, прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Лагерь вдалеке все еще был погружен во тьму. Закрыв дверь на щеколду, Люсьен проводил гостей в комнату на второй этаж. Только тут беглецы окончательно поверили, что их дерзкий план удался. Работа на немцев, ненавистный «Фон» с его сворой – все это осталось позади. Радость пьянила, кружила им головы. Геращенко даже запел тихо, и ему вторил Орлов, а по лицу Рябова гуляла блаженная улыбка.