– К ним бы и податься! – загорелся Геращенко.
– И где они, эти отряды? – уточнил Рябов.
– Дальше на севере. Есть даже Центральный комитет советских военнопленных во Франции! Все советские партизанские отряды и подпольные группы под его крылом действуют. Комитет издает свою газету, называется «Советский патриот». У меня есть несколько номеров.
– Саныч, что тут думать! Мы ж про Комитет от Алексея слышали, – воскликнул Орлов.
– Всему свое время, Коля! – не спешил Рябов. – Для начала нам надо оружие добыть.
– Так у фрицев и заберем!
– Голыми руками? Нет, Коля, так не пойдет. Мы на чужой земле и ходов не знаем.
– Французы нам здорово уже помогли. Они и с оружием помогут.
– Андрей, что ты по этому поводу думаешь? – спросил Рябов.
Петриченко, помявшись, признался:
– Помогут-то помогут… но, хлопцы, имейте в виду, воюют тут не так, як у нас.
– А как? Расскажи, – попросил Рябов.
– Днем все где-то работают или по хатам сидят. А ночью собираются и колошматят фрицев. Но колошматят тоже не больно шибко, не по-нашему. А потом прячут оружие и снова расходятся по хатам.
– С нашими физиономиями после лагеря много не навоюешь, – заметил Орлов. – Да и документы, что Алексей дал, хлипкие, он же предупредил.
– Придется подождать, пока нормальные сделают, – кивнул Рябов и обратился к Петриченко: – Ты сможешь собрать наших ребят, что по фермам сидят?
– Собрать могу, а куда потом их вести?
– Давай сюда, если надежно.
– Вполне. Фрицы здесь редко бывают, и с хозяином можно договориться.
– Хорошо, Андрей, – улыбнулся Рябов. – Навались, ребят, а то жаркое стынет!
После обеда Петриченко ушел, а Рябов, Геращенко и Орлов, забравшись на сеновал, отсыпались после изнурительного перехода. Они не слышали, как внизу батраки ремонтировали перегородку, а надсадный рев трактора, вскрывавшего силосную яму, казался легким стрекотанием, совсем не мешавшим видеть мирные сны.
Рябов проснулся, когда начали сгущаться сумерки. Он не стал будить товарищей – вернулся в мансарду и принялся наводить порядок. Вытер пыль со шкафа, по-деловому принялся прикручивать разболтавшиеся ручки на выдвижных ящиках стола. В одном из них обнаружились стопка тетрадей и коробка цветных карандашей. «А почему бы не вести дневник?» – подумал он, выбрал остро оточенный карандаш и открыл тетрадь.
Первая запись была сделана по памяти:
«Наконец-то мы вырвались на свободу. Идем на запад, к Атлантическому побережью, в район города Дуллан. Там формируется база будущего партизанского отряда. Собираются русские парни, бежавшие из лагерей для военнопленных и для так называемых перемещенных лиц… Нас ведет француженка Андреа, связная, проводница местного подполья. Идем медленно, обычно по утрам и вечерам. Мои спутники Николай
и Геращенко ворчат: „Плетемся как черепахи“. Однако я думаю, что время для нашего передвижения Андреа выбирает не случайно – именно в эти часы на дорогах особенно многолюдно, и мы меньше привлекаем внимания…»
Шум на лестнице, ведущей в мансарду, заставил Рябова прерваться. В проеме возник Петриченко, за его спиной стояли еще трое. Когда свет упал на их лица, Рябов узнал Загороднева. На него еще в лагере возлагалась важная задача. Никифоров и другие руководители советского подполья рассчитывали, что Загородневу с его ораторскими способностями и знанием французского после побега удастся создать отряд, в который смогли бы влиться узники, бежавшие из «Острикура» и других лагерей. Интернациональный отряд…
Загороднев был бодр и энергичен, на впалых щеках появился здоровый румянец. Они крепко обнялись, затем Загороднев представил своих товарищей, также бывших узников. По словам Загороднева, на соседних фермах скрывалось больше двух десятков бывших бойцов и командиров Красной армии, готовых с оружием в руках сражаться с фашистами.
– Здорово! – обрадовался Рябов и поинтересовался: – А как у них с оружием?
– Да негусто. Как говориться, одно дедовское ружье на троих, да и то стреляет только раз в году, – с горечью произнес Загороднев.
– А сколько всего в этих местах партизанских отрядов?
– Один, и тот французский, – с раздражением произнес Загороднев.
– А почему нет нашего? – недоумевал Рябов. – Сам сказал, больше двух десятков на фермах сидят.
– Есть причины, но… – Загороднев развел руками.
– Одна из них объективная. Тут практически нет лесов, – отметил Петриченко, – так, перелески.
– Но отряд же есть?
– Есть-то есть, только французы, они ж по-своему воюют. Бойцы по хатам сидят и на операцию собираются по команде командира. Ну, я рассказывал…
– Кто у них командир?
– Луи Бернар. Боевой хлопец! Батя у него крупный фермер, а сам он…
– Выходит, этот Бернар буржуй! – с удивлением перебил Рябов.
– Да какой там буржуй! У него в отряде всех хватает, и буржуев, и социалистов, и коммунисты есть.
– Тут во Франции все очень относительно. Есть такие пролетарии, что не приведи Господь! В урожай корки хлеба не выпросишь! Но не сомневайся, Бернар действительно наш человек! – заверил Загороднев и предложил: – Тебе лучше поговорить с Жира, а он сведет с Бернаром.
– Жира? А это еще кто такой?
– Заместитель начальник штаба в отряде Бернара.
– А с чего это он станет откровенничать со мной?
– Так он же наш.
– В каком смысле?
– В том смысле, что Жира – это его подпольный псевдоним, а на самом деле он лейтенант Красной армии Дмитрий Гирин. В сорок втором после ранения попал в плен, сидел в лагерях в Германии. Осенью сорок третьего ушел в побег, пробрался сюда, во Францию, и сейчас отлично партизанит. У французов он в большом авторитете.
– Хорошо! Очень даже хорошо! – обрадовался Рябов. – Так кто из вас сможет организовать мне встречу с Жира?
– Андрей, наверное, это проще сделать тебе. Ты лучше, чем я, знаешь Дмитрия, – предложил Загороднев.
– Да не вопрос, – охотно согласился Петриченко.
– Договорились!
После ухода товарищей Рябов был в приподнятом настроении. План создания партизанского отряда приобретал зримые очертания. В голове роились мысли, как лучше организовать боевую деятельность.
Спустя несколько дней он извлек тетрадь и внес следующую запись:
«10 января 1944 года.
Хозяйство у господина Болена солидное. Десятки гектаров пахотной земли. Крупный рогатый скот, свиньи, сыроваренный заводик. Поэтому дел его батракам хватает. Петриченко обычно покидает мансарду чуть свет. Вот и сегодня он ушел на зорьке. Мы остались вдвоем с Геращенко. Вчера у нас была вылазка в окрестности хутора. Ходили на рекогносци-
ровку местности. Перелезая через ограду, Геращенко порвал брюки. Проснувшись сегодня утром, он прежде всего принялся за их починку. А я занялся изучением крупномасштабной карты департамента Сомма, выпущенной в качестве приложения к настенному календарю. Ее мне принес Загороднев.
Волнуют меня все одни и те же вопросы: как собирать отряд, где взять оружие? Наконец, как сложатся наши взаимоотношения с французами? Сейчас, когда ребята работают батраками и выдают себя за поляков, отношение к ним фермеров неплохое. А каким оно будет, когда те узнают, что их батраки – русские партизаны?
На некоторые из этих вопросов вразумительные ответы, наверное, мог бы дать Виктор Жира. Фамилия у него как у истого француза. Но это, понятно, лишь псевдоним, а парень он русский. Как заместитель начальника штаба отряда франтирёров, несомненно, он многое знает из того, что меня сейчас тревожит. Нужна, очень нужна встреча с ним…»
Долго ждать не пришлось. На следующий вечер Петриченко привел Гирина.
В мансарду вошел молодой мужчина высокого роста, на лице с правильными чертами выделялись небесной голубизны глаза. Дмитрий Гирин – Виктор Жира – оказался земляком Рябова, проживал в соседнем районе. Они быстро нашли общих знакомых, и разговор стал дружеским. Дмитрий бегло говорил по-французски, у него были отличные организаторские способности, и за короткое время он установил широкие связи в местном Сопротивлении. Его оценки – оценки человека, владевшего оперативной обстановкой в департаменте Сомма, знающего проблемы партизанского движения, – были крайне важны для Рябова.
На встречу Гирин – Жира пришел не с пустыми руками, а с картой, на которой были указаны места дислокации гарнизонов и отдельных частей вермахта; наиболее крупные силы располагались в городах Амьен, Фреван и Аррас. Дмитрий посетовал, что в округе мало лесов и это существенно затрудняет боевую деятельность партизан; на результатах он не стал останавливаться. Рябов подумал, что будет лучше создать свой маленький мобильный отряд, а не сливаться с отрядом Бернара – Гирина, но для проведения операций им нужно оружие. Гирин пообещал переговорить на эту тему с Бернаром, но сразу предупредил: по первому требованию все выданные автоматы и пистолеты придется возвратить обратно, с оружием было плохо у всех. Тут действовал принцип: один автомат на всех.
Теперь, когда связь с местными партизанами была налажена, Рябов попросил Петриченко и Загороднева собрать на первую встречу-знакомство надежных ребят. Чтобы не привлекать внимания посторонних глаз и не раздражать Болена, местом сбора было определено гумно. На следующий день, ближе к вечеру, начали подходить люди, в общей сложности набралось 25 человек. В их числе были как юноши, угнанные на работу в Германию, так и обстрелянные бойцы и командиры Красной армии. Среди них Рябов увидел несколько знакомых еще по «Острикуру» лиц.
Петриченко представил Рябова как одного из руководителей подполья «Острикура». Разговоры и шутки стихли, все взгляды обратились на Ивана. Он не стал сыпать пропагандистскими лозунгами, а сразу заговорил понятным и ясным командирским языком. Одобрительный гул голосов говорил, что предложение об организации советского отряда находит полную поддержку.