Рябов неопределенно пожал плечами.
– Вот то-то и оно, Иван Васильевич. Что будет завтра, трудно сказать. Пойми, отказ от возвращения в СССР – это сильнейший репутационный удар по политическому престижу нашего государства! Ты понимаешь, что для нас это сейчас значит?
– Понимаю, товарищ майор, – с тоской в голосе произнес Рябов.
Мечту о скором возвращении на родину, которой он жил все последнее время, на неопределенный срок придется отложить. То есть мечта останется, но…
Эти чувства были написаны на его лице и не остались незамеченными Храмовым.
– Иван Васильевич, есть такое слово «надо». Ты человек военный, тем более особист, и все должен сам понимать, – мягко произнес майор.
– Раз надо, так надо, – вздохнув, согласился Рябов.
– Вот и молодец! – закончил разговор Храмов и поторопил: – Давай уже твой прицеп!
За обедом они больше говорили не о войне, а о той новой жизни, которая настанет, когда война закончится. Расстались на дружеской ноте.
После отъезда Храмова Рябов не стал ждать приказа о своем назначении и, будучи человеком ответственным, сразу приступил к работе. Первым делом из числа своих подчиненных он сформировал команду будущих сотрудников. В последующие дни объехал окрестности городка в поисках подходящего места для сборного пункта. Гораздо сложнее было отыскать на огромной территории Северной Франции советских граждан, освобожденных из лагерей, и тех, кого угнали на принудительные работы. Мало того что людские потоки были огромные, так еще надо было учитывать, что среди честных людей скрывалось немало скрытых пособников фашистов, предателей и карателей, у которых были руки по локоть в крови.
Об этом очередном, невероятном повороте в своей судьбе Рябов сделал запись в дневнике:
«28 сентября.
Пошел шестой месяц, как Красная армия пересекла границы своей Родины. Теперь уже недалек тот день, когда она начнет сражаться на немецкой земле. Приближаются к границам Германии и союзники. И это нас радует. „Еще чуть-
чуть, – думает каждый из нас, – и враг будет повержен, мы выедем на Родину“. Однако после очередной встречи с майором наши иллюзии на этот счет бесследно улетучились.
Оказывается, везти нас на Родину по суше пока нет никакой возможности. Война в Европе полыхает вовсю. Не подошло время отсылать нас и морем. На Атлантическом побережье немцы упорно удерживают такие порты, как Дюнкерк, Сен-Назер, Ла-Рошель, Ла-Паллис, Руайан, мыс Грае, полуостров Киберон, прибрежные острова. На итальянской границе в их руках находится еще большая часть французских укреплений. Отдельные группы противника действуют в районах От-Морьен и Барселонетты. Нацисты свободно перебрасывают свои войска из Лориана на мыс Грае под защитой дюжины подводных лодок, базирующихся в Ла-Паллисе. Опираясь на эти базы, передвижные колонны противника предпринимают набеги на окрестные районы. Эти базы играют также роль перевалочных пунктов на пути в Испанию, Аргентину и Северную Африку, где подвизаются нацистские службы. Нужны они и для тех банд, которые продолжают скрываться в различных районах Франции, совершают нападения и диверсии в тылу союзников в Западной Европе.
Так что с нашим отъездом на Родину придется подождать…»
Глава 10Долгий путь домой
9 сентября 1944 года
В тот день, 9 сентября, приказом руководителя советской миссии во Франции при Управлении уполномоченного СНК СССР по делам репатриации генерал-майора Василия Драгуна лейтенант Иван Рябов был назначен заместителем начальника структурного подразделения – сборного пункта в Энен-Льетаре. Во время фашистской оккупации в окрестностях этого небольшого городка на угольных шахтах в рабских условиях трудились тысячи советских военнопленных и гражданских лиц, угнанных на принудительные работы. Теперь, когда линия фронта откатилась далеко на восток, к границам Германии, а Энен-Льетар стал глубоким тылом, Иван Рябов направлял все свои усилия на подготовку к оправке в СССР получивших свободу людей.
Боевая деятельность его отряда подошла к концу. О том, что было сделано за это время, Рябов написал подробный отчет генералу Драгуну. А на общем собрании бойцов и командиров отряда было принято решение направить телеграмму-рапорт о борьбе против фашистов на территории Франции в адрес высших партийных и советских органов.
Рябов написал об этом в дневнике:
«28 октября.
Наконец-то мы подвели итоги своих боевых дел… Центральному Комитету Коммунистической партии, Советскому правительству был послан рапорт, подписанный бойцами и командирами батальона. В нем говорится, что „немцы завезли к себе в тыл не дешевую рабочую силу“, а боевые кадры партизан, которые никогда и не думали сложить свое оружие в борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины…»
Опираясь на поддержку своих товарищей по отряду и друзей из Сопротивления, Иван энергично взялся за выполнение новой и ответственной задачи. Большую часть времени он проводил в поездках по северным и восточным департаментам Франции в поисках граждан СССР, ранее содержавшихся в гитлеровских концентрационных лагерях. Подобно раковой опухоли, этих «фабрики смерти» были разбросаны на огромной территории. Остывшие печи крематориев заставляли сжиматься сердце, а беседуя с недавними узниками, Иван снова и снова вспоминал все круги гитлеровского ада, которые он и сам прошел.
Достойно выдержать испытания и сохранить доброе имя смогли не все. Таких было ничтожное меньшинство, однако некоторые добровольно пошли в услужение к фашистам и состояли в тайной полевой полиции, Абвере или подразделениях Главного управления имперской безопасности Германии – РСХА. Хозяева-фашисты поручали им самую грязную работу – проводить карательные акции против партизан, подпольщиков и мирных жителей. На руках этих нелюдей была кровь многочисленных жертв. Неважно, какой была причина предательства – ненависть к советской власти, страх за свою жизнь или голод, – важен сам факт, что они не смогла сохранить в себе человеческое. А потом, когда возмездие стало близким, они заметались, делали все, чтобы всячески скрыть свои преступные деяния, иногда для этого рядились в одежды своих жертв, присваивали себе их имена. Здесь Рябову пригодились навыки военного контрразведчика, полученные во время службы в Особых отделах НКВД. По некоторым признакам ему удавалось выявлять и разоблачать оборотней. Выведенные на чистую воду, они делали все возможное и невозможное, чтобы избежать отправки в СССР, где их ждала суровая расплата: длительные сроки заключения или же смертная казнь.
Но не они, а репатрианты, у которых не было причин для опасений, но все же отказывавшиеся от возращения в СССР, стали для Рябова настоящей головной болью. Их число росло с каждым днем. Он искал причину и все больше склонялся к тому, что она – в целенаправленных действиях пока еще союзников, сотрудников западных секретных служб и репатриационных миссий.
Второго марта 1945 года он убедился в этом. Утром, доложив представителю советской миссии подполковнику Алексееву об обстановке на сборном пункте и плане работы на предстоящий день, Рябов отправился с инспекционной поездкой в один из лагерей для перемещенных лиц. Дорога заняла чуть больше часа. После проверки документов на КПП дежурный проводил его к начальнику лагеря. В отличие от своих британских коллег, в последнее время все чаще выстраивавших бюрократические рогатки, француз майор Морель был сама любезность. Помимо кофе, он предложил коньяк и шоколад. Рябов сказал, что с удовольствием выпьет коньяку позже, и попросил предоставить ему место для работы. Ему выделили отдельный кабинет в штабном бараке и передали материалы на перемещенных лиц.
Оставшись один, Рябов вооружился цветными карандашами и стал просматривать документы. Сносное знание французского языка избавляло его от помощи переводчика. Он не стал задерживать внимание на учетных карточках – там все было по стандарту – и сразу же обратился к бумагам на тех, кто не намеревался возвращаться на родину, в СССР. Таких оказалось 27 человек, большинство составляли выходцы из республик Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии. Мотивы их решения были вполне понятны. Два года жизни при советской власти, с 1939 года по 1941-й, когда мелкое сито НКВД отсеивало врагов не только настоящих, но и мнимых, оставили далеко не лучшие воспоминания. Недоумение у Рябова вызывала позиция семерых – все они были русскими по национальности и жили в глубинке России.
Ранее он уже поговорил с ними. Шестеро твердили, что в СССР их ждут сталинские лагеря, «поэтому не надо дурить нам голову». Возвращаться домой они наотрез отказывались и были не особо расположены к беседам. Чуть более открытым оказался молодой парень по имени Анатолий. Ему, выходцу с Кубани, не исполнилось и двадцати. Он был насильно угнан на работы в Германию в самом начале войны. Первое время парень батрачил у немецкого фермера, а в конце весны 1944 года в составе рабочей команды был направлен в Нормандию на строительство оборонительных сооружений. В июле войска союзников освободили его из фашистского плена. Казалось бы, Анатолию нечего опасаться репрессий, он же не по своей воле на немцев работал, но в разговоре с парнем выяснились кое-какие детали, позволившие наконец понять, почему эта семерка не хочет возвращаться в СССР. Некий лейтенант по имени Жак подверг их серьезной психологической обработке, мол, не верьте, все равно вас посадят.
Рябов рассказал Анатолию о себе, что он тоже был в плену, но ему поверили и даже поручили ответственную работу с перемещенными лицами. Парень слушал его внимательно, но показать Жака наотрез отказался.
Теперь этот Жак не шел у Рябова из головы. Как установить таинственного француза? В итоге он пришел к выводу, что в этом непростом деле начальник лагеря может стать его невольным помощником.
Подошло время обеда, и Рябов отправился к Морелю. У него была с собой полевая офицерская сумка, которую он специально прихватил для подарка, – опыт у него был небольшой, но достаточный для того, чтобы подметить, насколько хорошо сближают знаки внимания. Стол ломился от закуски и напитков. Морель и его заместитель капитан Дюбуа основательно подготовились. Рябов вручил подарок, и Морель с искренней улыбкой поблагодарил его – видно было, что сумка ему понравилась. А Дюбуа досталась фляжка со спиртом – «боевые сто грамм».