Его прервал дежурный по эшелону. Он появился на платформе и, энергично размахивая руками, позвал:
– Товарищ лейтенант! Иван Васильевич, вас ищут из железнодорожной комендатуры!
– Все, ребята, поговорим позже, – закончил разговор Рябов и отправился на встречу с комендантом железнодорожной станции.
Им оказался американец. Он не стал трепать нервы и быстро все организовал. Пополнив запасы продуктов и воды, через четыре часа эшелон покинул станцию и продолжил движение на восток, в сторону советской оккупационной зоны.
Рябов вернулся в купе и открыл журнал маршрута следования, но у него никак не получалось сосредоточиться на записи. Из головы не шел крепыш. Мысль о том, что они где-то встречались, сверлила мозг.
«Так где же?.. Где?..» – напрягал память Рябов и, не найдя ответа, обратился к картотеке репатриантов.
На столе росла гора карточек, и наконец среди фотографий мелькнуло лицо крепыша. Рябов пробежался взглядом по записям.
Величко Петр Серафимович, 1916 года рождения, уроженец Полтавы, украинец…
Запись мало что говорила, и Рябов обратился к копии картотеки, полученной из американского лагеря для перемещенных лиц. Она была в образцовом порядке, и в разделе на букву «V» он быстро обнаружил учетную карточку Величко. Знаний английского языка, полученных еще во время учебы во 2-м Ленинградском артиллерийском училище, хватило, чтобы понять написанное, но ничего нового он не обнаружил.
Еще раз перечитав карточки, Рябов пришел к выводу, что до войны они с Величко вряд ли встречались. Во время службы ему не приходилось бывать там, где проживал Величко, – в Полтаве. После окончания школы-семилетки тот работал автослесарем в артели «Коммунар». В мае 1940 года был призван в армию. Служил хорошо, меньше чем за год вырос в звании до старшего сержанта, а в должности – до заместителя командира авторемонтного взвода 10-й танковой дивизии Особого Киевского военного округа.
«Стоп… 10-я танковая дивизия! Она действовала на левом фланге нашей 109-й моторизованной дивизии, когда мы сражались против 11-й танковой дивизии немцев», – оживился Рябов.
Это была зацепка. Память возвратила его к трагическим событиям лета 1941 года, к ожесточенным боям с гитлеровцами под Острогом и Киевом.
«Вот там-то, Петр, мы и могли встретиться! Вероятно, где-то между 26 июня и 17 сентября сорок первого…»
На лице Рябова появилась гримаса. В тот день, 17 сентября, немцы взяли его в плен. Он зябко повел плечами и обратил взгляд на соответствующую графу в карточке репатрианта. С Величко это произошло почти на два месяца раньше: он попал в плен 27 июня 1941-го в боях под Радзеховым.
«Да, парень, за четыре года хлебнул ты горя. Так, в каком лагере ты сидел?.. Под Уманью. В это время мы не могли встретиться, от нашего до вашего лагеря не меньше ста верст. Сколько же ты в нем провел?.. Ого, до середины марта. Самое гиблое время. Дальше понятно – концлагерь в Германии… А вот и нет! Заводы по производству танков в Кзерице и Фалькензее. Интересно, это за какие же заслуги?.. А, ну ясно, ты же автослесарь. У фрицев ничего даром не пропадает. Мертвый и тот будет работать».
Дальше внимание Рябова привлек неожиданный поворот в судьбе Петра Величко. В апреле 1944 года его отправили в концентрационный лагерь за сотни километров на запад, во Францию.
«Любопытно… А это за что?.. Совершил побег?.. А может, за саботаж?» – пытался понять Рябов.
– Товарищ лейтенант! Иван Васильевич, обед готов! Вас ждут! – просунул голову в купе дежурный по эшелону старшина Морозов.
– Через пару минут подойду, – заверил Рябов, сложил карточки в сейф, закрыл его на ключ, вышел, опечатал свое служебное купе и направился в конец штабного вагона.
В последнем купе, служившим одновременно местом для совещаний и приема пищи, собрались свободные от нарядов работники комендатуры. Запахи наваристого борща будили аппетит. Но Рябов ел неохотно, из головы не шел Величко.
Неординарное событие заставило его на время отвлечься от этих мыслей.
Примчавшийся дежурный по эшелону доложил, что у одной из женщин начались роды. Рябов быстро организовал поиск людей с медицинским образованием. Сотрудники пробежали по вагонам и в одном из них нашли репатрианта-врача. Его тут же повели в купе к женщине. Как по мановению волшебной палочки появились чистые простыни, теплая вода. Прибежали и еще медики: штатный фельдшер в составе команды эшелона и медицинская сестра из числа репатриантов.
Для мамы и родившейся девочки все завершилось благополучно.
Рябов не без гордости внес запись в маршрутный журнал, а пока шел в купе, выслушал немало шуток. Одни называли его отцом-командиром, другие – крестным отцом, третьи, многозначительно подмигивая, предлагали сыграть свадьбу, но Иван лишь добродушно посмеивался.
По расчетам Рябова на территорию советской зоны эшелон должен был въехать на рассвете следующего дня. Он достал из чемодана парадный мундир, привел в порядок и ненадолго прилег вздремнуть.
В калейдоскопе сна стремительно кружились события и лица из далекого прошлого. Подсознание вернуло его в роковой день 22 июня 1941 года. С фотографической точностью воспроизводились картинки.
Штаб 404-го артполка. Тесная комната дежурного. Настороженные лица капитана Николая Белого, начальник патруля старшего сержанта Сушко и двух патрульных. Напротив, у стены, застыли трое задержанных: старший лейтенант, младший сержант и рядовой. Крепкого сложения, коренастый, с короткими руками, старлей походил на медведя. На породистом лице выделялись глаза-буравчики, прятавшиеся за выступающими скулами. Во взгляде, да и в самой позе старшего лейтенанта читался вызов…
Яркая вспышка вырвала из глубин памяти фамилию. Елизаров?.. Точно. Он! Так это же тот самый немецкий диверсант! После взрывов его тело не было обнаружено среди погибших. Значит, тогда он ушел…
В следующее мгновение от сна не осталось и следа. Рябов пружинисто соскочил с полки. Первой мыслью было поднять в ружье караул и арестовать оборотня Величко – Елизарова.
«Стоп, Иван! Не пори горячки! Это же американская зона!.. И что?.. Величко – Елизаров – фашист! Это для тебя фашист. А для них он может быть своим. Вспомни, что тебе говорили. – Рябов глубоко вздохнул, сбросил нервное возбуждение и сосредоточился. – Спокойно, Иван. Спокойно. Сейчас главное – не вспугнуть гада. Брать его надо тихо и только в нашей зоне оккупации. Там ему не помогут ни американцы с англичанами и французами, ни сам черт из преисподней. Судя по всему, этот Елизаров – стервятник большого полета, – размышлял Рябов, в котором снова заговорил контрразведчик. – В сорок первом он был командиром специальной группы Абвера, заброшенной на советскую территорию в преддверии войны для совершения диверсий, подачи сигналов немецкой авиации и для дезорганизации тыла Красной армии. Кто же он сейчас?.. Если он выжил в четырехлетней мясорубке войны, не погиб и не был ликвидирован своими нацистскими хозяевами, значит, он был им очень нужен, значит, заработал серьезное положение в гитлеровских спецслужбах. Иначе бы его не перебросили на нашу территорию с новыми заданиями, но теперь уже его хозяева – американцы или англичане. Да, он явно не пешка. Если его перевербовали союзники, то либо для того, чтобы совершить серию крупных диверсий в нашем тылу, либо чтобы создать разветвленную агентурную сеть, рассчитанную на длительное оседание в СССР… А почему создать? Может быть, агенты едут сейчас вместе с ним?.. Выходит, ты, Иван, везешь на Родину целую банду законспирированных шпионов и диверсантов!»
От этой мысли Рябову стало не по себе. Он метнулся к сейфу, быстро открыл его, достал картотеку на репатриантов и принялся искать подтверждение своей догадке. И нашел. Под подозрение попали еще четверо. Все они почти в одно и то же время, что и Елизаров, оказались в американском лагере для перемещенных лиц. Трое были выходцами с Западной Украины, из той ее части, которая до 17 сентября 1939 года входила в состав Польши…
«Поди теперь проверь. Сейчас там орудуют бандеровцы, это факт», – заключил Рябов, утвердившись в мысли, что в лице Величко – Елизарова и остальной четверки он точно имеет дело со шпионско-диверсионной группой противника, перед которой стояла цель легализоваться на советской территории.
Теперь Рябова занимала только одна мысль, как не насторожить Величко – Елизарова и его подельников. В голове один за другим возникали планы нейтрализации. Не вызывало сомнений, брать их надо только живыми, чтобы потом до конца размотать весь шпионский клубок, который американская или английская разведка успели создать на Западной Украине.
Разрабатывая планы захвата, Рябов с нетерпением ждал, когда эшелон въедет в советскую оккупационную зону.
Наконец позади остался американский пост, и эшелон, затормозив с характерным металлическим лязгом, остановился на станции Бойценбург.
Умывшись прохладной водой, приведя себя в порядок и облачившись в парадный мундир, Иван Рябов был готов к встрече с сотрудниками советской военной администрации.
В служебное купе тихо вошли трое офицеров, встречающих специальный эшелон с репатриантами. Два молодцеватых сержанта перекрыли вход в купе, чтобы никто не помешал разговору и ненароком не подслушал его. Контрразведчики-смершевцы внимательно выслушали подробный доклад Рябова о его подозрениях, вытекающих из трагических событий первого дня войны. Просмотрев регистрационные карточки, офицеры молча переглянулись и согласились с планом захвата, предложенным лейтенантом.
Четырех шпионов – каждого брали по отдельности – обезвредили без единого выстрела. Никто из них не успел не то что оказать сопротивление, но даже понять, что с ними произошло.
Вся четверка уже на первых допросах стала вываливать всю имеющуюся у них информацию. Каждый старался выгородить себя и выторговать хотя бы призрачную надежду на жизнь, топя при этом других участников группы и их руководителя. Когда же контрразведчики на одном из допросов свели всех четверых вместе, те раскололись окончательно – раскрыли задания своих новых хозяев, все известные им связи, явки, пароли и шифры…