— Ну, в смысле баб? — хихикнула Валентина.
Лёлька понятия не имела, как у Михалкова насчет баб, но, возможно, какие-то слухи на эту тему достигли и провинциальных артистических кругов. Поэтому она осторожно покачала головой:
— Не верь всякой ерунде. Уж я-то знаю, какая у него супруга! От такой налево не сбегаешь, держит голубчика в ежовых рукавицах. Да и года свое берут — у него теперь одни творческие планы на уме.
Валентина несколько сникла, но потом сглотнула еще рюмашку и наконец поинтересовалась:
— А что за роль-то?
— Классная роль — главная, можно сказать, героиня в зрелом возрасте, — импровизировала Лёлька. — Юная девушка, дворяночка, встречает в начале нашего века красавца-матроса и они влюбляются друг в друга. Ну, потом революция, гражданская война, она уезжает с родителями в эмиграцию. Там устраивается неплохо — выходит замуж за богатого и знатного француза. Проходит много лет и на приеме у премьер-министра Швеции она встречает советского дипломата, того самого бывшего матроса. Опять разгорается безумный, отчаянный роман. Дипломата отправляют обратно в Советский Союз и там ставят к стенке за связь с иностранной шпионкой, а она уходит от мужа и… — тут Лёлька запнулась, потому что никак не могла придумать финал потрагичнее.
На замутненных глазах Валентины выступили пьяные слёзы, она уже видела себя в шелках и бриллиантах в объятиях статного красавца.
— И она становится бездомной, живет с клошарами под мостом и все ходит к тому фонтану, у которого они с любимым кружились ночью под старинную французскую мелодию. И там она танцует, танцует… — завершила, наконец, Лёлька душераздирающую историю.
На секунду ей стало стыдно, когда она представила, что сделал бы с ней Михалков, услышав подобную муть. Но Валентина с трудом справилась с рыданьями и едва смогла спросить:
— А кто играет главного героя? Меньшиков?
— Нет, скорее всего Домогаров. А может быть, Алексей Нилов. Ну, тот, который в "Ментах". Длинный такой, губки бантиком.
Валентина снова отхлебнула коньяк и Лёлька заволновалась, как бы она не отрубилась раньше времени. В её планы входили отнюдь не одни упражнения в идиотских кинофантазиях. Пора было приступать и к основной цели. Но этому помешал неожиданный приход Валентининого супруга.
Он ввалился в прихожую, и вначале Лёлька даже испугалась. Здоровенный верзила в засаленной куртке с поднятым капюшоном, сбросил огромные сапоги и, ни слова не говоря, устремился к столу, сгреб недопитую бутылку и унес её на кухню.
Хозяйка бросилась за ним. Какое-то время они тихо ругались за закрытой дверью, потом она вернулась и молча поставила бутылку на стол. Через несколько минут мужчина протопал обратно, обулся и снова ушел, громко хлопнув дверью. Теперь Лёлька хорошо рассмотрела его лицо. Оно поражало, во-первых, породистостью, которую не могли истребить неухоженность и усталость, во-вторых, ужасной бледностью. Тёмные круги под глазами и отросшая щетина ещё больше подчеркивали нездоровый цвет кожи.
— Ну, видела? Мсье Соболь собственной персоной! — с досадой буркнула Валентина. — Моя так называемая личная жизнь.
— Похоже, сегодня он у тебя не в духе, — посочувствовала Лёлька.
— Они теперь всегда не в духе. Вбили себе в голову, что неизлечимо больны, вот и бесятся. Нет, если мне роль обломится, я уж постараюсь в Москве зацепиться. И Юльку потом к себе заберу, нечего ей в этом вертепе делать.
— А мужа?
— Нетушки, нафига он мне в Москве сдался? Да он и сам не поедет, непризнанный гений!
Заинтригованная Лёлька принялась выпытывать у пьяненькой Валентины, почему она так отозвалась о муже и выяснила следующее.
Познакомились Валя и Сергей, когда ей было семнадцать лет, а ему девятнадцать. Сергей был в юности настоящим красавцем, а о ней и говорить нечего — поклонники сыпались на прелестную девичью головку, словно конфетти из новогодней хлопушки. Роман был скоротечным и бурным. Поженились они, когда Валентина была уже на пятом месяце. А через год, невзирая на протесты родственников и оставив крошечную Юленьку на попечение мужа, юная мать ринулась поступать в ленинградский театральный институт. Напрасно Сережа надеялся, что она провалится — взяли с первого раза. И все пять лет она прилежно училась, лишь изредка наведываясь домой.
Юля росла болезненной девочкой, и отец часто проводил с ней бессонные ночи. Видимо, тогда он и пристрастился писать стихи. И не просто стихи. В толстеньких тетрадках, покрытых пятнами от кофе и камфорного масла для дочкиных компрессов, плодились страстные поэмы и памфлеты, обличающие существующий строй и партийную систему. И практически ни одной строчки о любви! Что весьма странно, учитывая долгие отсутствия молодой жены.
Постепенно вокруг Сергея образовался круг диссидентствующих знакомых, устраивавших регулярные посиделки, главной изюминкой которых было чтение его творений. Из-за сложившейся в семье ситуации Сережа так и не окончил институт, учебу пришлось бросить, когда Валентина уехала. Чтобы быть постоянно рядом с дочкой, он устроился истопником в ближайшей котельной. Впрочем, в богемной среде тогда обычным делом было кочегарить и подметать улицы.
Но пришли иные времена, и бывшие дворники и истопники ринулись занимать депутатские кресла, блистать в шоу-бизнесе или просто делать деньги. А Сергей так и остался в своей котельной. Прежние друзья постепенно испарились, но появились новые — странноватые личности из непролазного андерграунда, многие со справками из психдиспансера. Однажды, несколько лет назад, ему удалось таки издать тоненькую книжку своих шедевров, но к тому времени любая газета была переполнена и не такими изобличениями. И творения Сергея просто не заметили. Остался он зол на весь мир и на Валентину.
Только Юленьку он любил и лелеял. Но когда она стала подростком, критично, как водится, настроенным к взрослым, и безжалостно назвала отца неудачником, любовь трансформировалась в удивление и негодование. Оказалось, он вырастил неблагодарное существо, не понимающее и презирающее его! А ведь он пожертвовал всем ради дочери!
Вот и получилось, что в одной квартире теперь живут три практически чужих друг другу человека. Сергей творит и общается в своей котельной. Юля учится в колледже и проводит всё свободное время в компаниях сверстников. А Валентина живет сценой.
— Неужели только сценой? — поддела её Лёлька. — Не может у такой эффектной бабы не быть соответствующих мужиков.
— Не может! — с готовностью мотнула головой Валентина, неожиданно громко икнула и захихикала.
После этого она, явно стремясь поднять акции в глазах заезжей штучки, стала выкладывать сведения про своих хахалей. Из её слов следовало, что самые богатые и именитые горожане, включая самого мэра и чуть ли не губернатора, а также заезжие звезды эстрады и политики сходили с ума по выдающейся актрисе Валентине Соболь, осыпали её цветами, драгоценностями и прочими благами. Странно, куда же девались все эти ценные подарки? Уж музыкальный-то центр и новый диван могла бы прикупить, продав хотя бы одно упомянутое колечко с бриллиантом… Лёлькины размышления прервала патетическая фраза:
— Да вот не далее, как вчера из-за меня погиб несчастный Виталий. Может, слыхала?
— Что-то такое по телевизору промелькнуло, — осторожно промолвила она. Вроде зарезали одного коммерсанта.
— Коммерсанта! — фыркнула Валентина. — Виташа был умнейшим и интеллигентнейшим человеком. Денег — не сосчитать! Предлагал мне переселиться к нему на Лазурный берег. У него ведь вилла в Ницце! А тут он торчал только из-за любви ко мне. На каждом спектакле сидел в ложе бенуар с букетом орхидей. А уж после спектакля… — с этими словами она вылила остаток коньяка в рюмку и погрозила ей пальцем. Потом широким жестом выплеснула его себе в рот и продолжила:
— И какая-то сволочь не смогла пережить моего счастья… Зарезали бедного.
— А я слышала, что его, вроде бы, убили в квартире какой-то женщины, — пробормотала Лёлька, потрясенная пьяным полетом воображения актрисы.
— Да, от отчаяния он пошел к одной гадалке, чтобы она ему сказала, отвеч-ч-чу ли я на его ч-ч-чувства… — язык Валентины уже заплетался и, кажется, начал цепляться за зубы. — И тут его и…
Она внезапно замолчала, потом откинулась на спинку кресла и почти весело произнесла:
— Ну и что мне т-т-теперь делать? Плакать? Нет уж, не д-д-дождетесь! — она снова погрозила теперь уже пустой рюмке и неожиданно добавила: — И все-таки я дура… Редкая д-д-дура! И почему я тогда за Сережку выскоч-ч-чила, а не за Виташу?.. Не знала бы теперь заб-бот!..
Лёльку страшно заинтриговала последняя фраза, но все попытки выведать какие-либо подробности не удались — Валентина опять принялась, запинаясь и повторяясь, перечислять своих амантов. При этом она забиралась в отношении их статуса все выше и выше. Когда она громким надрывным шепотом сообщила, что июньской ночью нюхала в кустах жасмин с самим… ну, самым-самым… ну ведь знаешь…, Лёлька поняла, что ничего интересного больше из этого пьяного бреда не выудит. Провожаемая пошатывающейся и цепляющейся за углы, хозяйкой, она быстренько оделась и захлопнула за собой дверь.
Во дворе, в сумеречном вечернем свете, она заметила на скамейке у песочницы одинокую унылую фигуру Сергея Соболя и ей стало жаль этого мужика, так и не нашедшего в жизни ни счастья, ни призвания. Лёлька стояла в тени кустов сирени и размышляла, как бы ей подкатиться к Валентининому супругу и попытаться его разговорить. Но на ум, как назло, ничего путного не шло. Разве что попросить прикурить…
Внезапно во двор вбежали две совсем юные девушки, обе светловолосые, коротко стриженные, невысокого роста. Отличала их только одежда — на одной были джинсы и пушистая лимонная кофточка, а другая была облачена в костюмчик алого цвета. Лица у девчонок были издали тоже похожи, но вблизи та, что в джинсах, выглядела настоящей красавицей, а вторую портил крупноватый нос и низкий лобик, не повезло бедняжке. Красивая девушка приветливо взмахнула рукой: