Раздраженно грохоча по паркету, Олег ускакал в ванную, а на смену ему появилась Марго в пеньюаре, почти не пострадавшем от ночного контакта с костылем. Пеньюар был совершенно непрозрачным, и фасон имел крайне целомудренный — длиной до пят и никаких декольте, но Маргарита и в нем умудрялась выглядеть достаточно соблазнительно. Так, что бедный следователь окончательно смутился. Лёлька с некоторой досадой отметила, что её наряд у Арсения Петровича подобных эмоций не вызвал, вздохнула и пригласила его входить и располагаться. Сама же потащила Марго в спальню, чтобы сменить ночные наряды на что-то более подходящее для беседы с представителем прокуратуры.
На этот раз Маргарита не настаивала на своем присутствии при разговоре. Она только собрала постельное белье с дивана и ушла на кухню варить кофе и готовить тосты. Арсений Петрович проводил её взглядом, настороженно прислушиваясь к происходящему в ванной и опасаясь появления из неё изувеченного неизвестно кем корреспондента. Лёлька поняла, что в такой обстановке спокойно поговорить не удастся и пригласила следователя на балкон. Там, усевшись в плетеное кресло около круглого столика, Арсений Петрович более-менее успокоился и даже элегантно закинул ногу на ногу.
Лёлька устроилась точно в таком же кресле, ногу на ногу закидывать не стала, а закурила и спросила:
— Я, наверное, вчера оторвала вас от важного дела? Неудобно получилось.
— Да нет, просто я был у своей тетушки, а она — дама въедливая и непредсказуемая. Толком поговорить всё равно бы не удалось.
"Ну-ну, знаем мы этих тетушек. Тетушки, бабушки, двоюродные племянницы с кучей проблем — вечная отмазка мужиков. Хотя какое мне дело до того, где вчера прозябал сей страж порядка? Хотя бы и в подпольном борделе! Так что будем считать, что он и впрямь наносил визит любимой тетке и наелся у неё пирогов с капустой на неделю вперед", — решила Лёлька с некоторым раздражением.
На самом деле, тетушка Арсения Петровича Арцева пирогов отродясь не пекла. Вчера она потчевала любимого племянника малосъедобным вафельным тортиком и пылкими манифестами о продажности нынешнего правительства. Тяжелый характер Марии Степановны объяснялся её многолетним трудом в УБХСС и двумя крайне неудачными замужествами. На старости лет бездетная и одинокая пенсионерка впала в яростную мизантропию, но требовала от родственников регулярных посещений своей малогабаритной квартиры, заполненной трудами классиков марксизма-ленинизма и томами юридических справочников. Там несчастные подвергались многочасовым пыткам, состоявшим в прослушивании теткиных записей об экономических преступлениях олигархов и правителей всех рангов и их квалификации с точки зрения социалистической законности.
Мария Степановна ежедневно с фанатичным упорством сидела у телевизора, фиксируя каллиграфическим почерком сведения о финансовых злоупотреблениях, коррупции и незаконной приватизации в родном отечестве. Толстые тетрадки с компроматом на несимпатичных ей личностей четко ею нумеровались и складывались на специальную полку, дабы послужить неопровержимыми доказательствами в грядущих, по мнению Марии Степановны, судебных процессах над казнокрадами и мздоимцами. Себе Мария Степановна на этих процессах скромно отводила роль главного обвинителя, а посему готовилась к ним основательно. Родственники же служили неким оселком, на котором она оттачивала свое красноречие, дабы оно не заржавело и не подвело в нужный момент.
Понимая, что избежать каторжных визитов никак не удастся, деморализованные родственники Марии Степановны в один прекрасный момент приняли судьбоносное решение. Они составили график посещений тетушки и теперь навещали её раз в неделю строго по очереди, чтобы никому не было обидно. Так что, оттрубив вчерашний вечер, Арсений Петрович теперь два месяца мог дышать спокойно.
Вот только мысли о том, какой же будет его собственная пенсионерская старость, посещали его всё чаще: вдруг и он станет такой же агрессивной занудой, коллекционирующей всякие гадости из телевизора и желтой прессы? Ну уж нет — лучше заранее придумать себе безобидное хобби, собирать марки или рыбок разводить. Правда, марки и рыбки, точно также как монеты и птички, сердце Арсения Петровича совершенно не грели, вот в чем проблема…
Тут он сообразил, что некоторое уже время сидит и задумчиво пялится на Лёльку. А та точно с таким же выражением уставилась на него.
— Так зачем вы, Елена Викторовна, хотели срочно меня видеть? — проницательно поинтересовался Арсений Петрович.
Лёлька вздрогнула, пепел слетел с сигареты на стол. Она машинально дунула на него и смутилась.
— Просто мне показалось, что вы не успели задать все вопросы, которые хотели, — пожала она плечами.
— Не успел, — развел следователь руками. — Поэтому вы и разыскивали меня через прокуратуру поздним вечером?
— Если бы вы соизволили оставить мне номер своего телефона, не пришлось бы беспокоить вашего дежурного, — обозлилась Лёлька. — А вдруг я вспомнила что-то важное? Но вам это, видимо, совершенно безразлично, ведь вы уже всё про всех решили и преступника арестовали. Не так ли?
— Не так, — миролюбиво ответил следователь. — Мы тщательно расследуем убийство Виталия Бармина, уверяю вас. Оперативники занимаются его окружением, выясняют возможные причины преступления…
— Да, но у вас целая куча дел — убийство за убийством, и поэтому вы не можете разорваться! — желчно закончила за него тираду Лёлька.
— С чего вы взяли? — удивился Арсений Петрович. — Дел не больше, чем обычно. И я не опереточный злодей, чтобы без причин держать вашу подругу в узилище. Есть свидетели, слышавшие, как она в нетрезвом виде ссорилась с женихом и угрожала ему. А потом он оказался в её квартире с ножом в сердце. Налицо причинно-следственная связь.
— Вот-вот, сейчас вы опять начнете песню про восемьдесят процентов! А то, что Агния в любом, трезвом или глубоко нетрезвом состоянии, способна схватиться за нож только с целью нарезать колбасу, вы во внимание принимать не желаете!
В тот момент, когда Лёлька уже еле сдерживалась, чтобы не двинуть пепельницей по упрямой прокурорской голове, на балкон вплыла Маргарита с подносом, на котором красиво размещались фарфоровый кофейник, чашки, тарелочки с тостами и печеньем и даже салфетки в серебряных кольцах. Укоризненно взглянув на Лёльку, она поставила поднос перед спорящей парочкой и так же плавно удалилась.
Арсений Петрович мгновенно утратил нить разговора и тоскливо подумал о том, что никакие марки, рыбки и открытки не смогут заменить для него две основные страсти его жизни: красивых женщин и работу. И если к старости он утратит способность влюбляться и возможность расследовать преступления, то ему останется только удавиться.
Отхлебнув чудесно сваренный кофе, Лёлька заметила перемену в настроении следователя, уловила её причину и коварно спросила:
— Не правда ли, Маргарита просто очаровательна?
— Что? Да, конечно, — скис Арсений Петрович, проклиная себя в душе за то, что первая, и, похоже, главная, его страсть регулярно создает помехи второй, профессиональной.
— Так на чем мы остановились? — продолжала ехидная Лёлька. — Ах да, на том, что Агния в принципе не способна совершить преступление, тем более убийство. Так?
— Так, — по инерции согласился следователь, но тут же спохватился: — Не так. Каждый человек в момент душевного смятения или стресса может повести себя неадекватно.
— Ах, бросьте, — скривилась Лёлька. — Какое смятение, какой стресс? Мужик в кабаке загляделся на свежую попку. Сейчас даже у юной гимназистки это никакого смятения не вызовет. Максимум — желание дать по морде. А Агния все-таки не барышня, дважды замуж ходила.
— Кстати, о юных гимназистках, — оживился вдруг Арцев. — Вы зачем вчера помчались за мной на место убийство Ольги Марковой? Отрицать бесполезно, вашу личность показали крупным планом по телевизору.
— Вот ведь, — притворно опечалилась Лёлька. — Я и не сообразила, что вас на убийство вызвали. Просто хотела ещё кое-чем поделиться, а там такое… Я сразу назад. А кстати, убийцу девушки поймали?
— Пока нет, — уныло пожал плечами Арсений Петрович. — Ищем.
Лёлька выдержала паузу, болтая ложкой в кофе и ломая румяный тост на мелкие кусочки. Потом вытерла замаслившиеся пальцы о салфетку. Следователь тем временем перевел, наконец, дух и двумя глотками осушил свою чашку. Лёлька тут же налила ему новую порцию кофе и пододвинула печенье.
— Я слышала, девочку задушили, — прервала молчание Лёлька.
— Да, задушили, — подтвердил Арцев то, что и без того слышал от телерепортерши весь город.
— А как её задушили? — голос Лёльки непроизвольно дрогнул.
— Что значит — как?
— Ну, её душили спереди или сзади? — Лёлька чертыхнулась про себя, понимая, как дико выглядит сейчас её интерес, и пояснила: — Мне нужно знать, видел ли убийца, кого душит.
Арцев подавился кофе и вытаращил на неё глаза. Потом осторожно поставил чашку на блюдце и потряс рукой, словно обжегся. На самом деле, он искал подходящие слова, чтобы сформулировать вопрос:
— Какого черта? — И, подумав, добавил: — Простите.
— Видите ли, я подумала, что девушку могли с кем-то перепутать, — смешалась Лёлька.
— Перепутать? С кем?
— С другой девушкой, — чувствуя себя идиоткой даже в собственных глазах, объяснила Лёлька. — Они все так похожи.
— Похожи? — изумился следователь, жизненный опыт которого говорил совершенно противоположное. — Слушайте, Елена Викторовна, если вы что-то знаете, говорите немедленно!
— Знаете, — осторожно подбирая слова, заговорила Лёлька, — я позавчера вечером случайно встретила двух девушек, убитую и… другую. Но на Ольге Марковой была иная одежда — забрызганный грязью красный костюм. А убили её в тот же вечер в одежде, которая была на подруге. Вот я и подумала, может, хотели убить не её. А это значит, что теперь могут напасть и на другую…
— На Юлю Соболь? — уточнил Арцев.
— Ну, я не знаю, как её зовут, — попыталась извернуться Лёлька.