ентом, и должен хранить конфиденциальность. С другой — от моего молчания могут пострадать интересы этого клиента. Но самое плохое то, что в данный момент я даже не могу связаться с ним и посоветоваться. Так что решать придется мне.
— А почему нельзя связаться с клиентом? — не выдержала Марго.
— Потому что в данный момент мой клиент находится в несколько… — тут Валинчук запнулся, — недееспособном состоянии, если можно так выразиться. Короче говоря, общаться он не может. Во всяком случае, на такие сложные темы. А его поверенные — отнюдь не заинтересованы в том, чтобы… — тут он снова замолчал.
— А разве вы — не его поверенный? — удивилась Лёлька.
— Нет, что вы, меня наняли для решения только одной задачи. Но именно в этой задаче… — до адвоката дошло, что его объяснения выглядят слишком туманно, и он тяжело вздохнул. — В общем, я понимаю, что вы хотите от меня услышать. И даже больше: если бы мне этот вопрос задали официальные лица, ведущие расследование, то я бы не стал скрывать информацию. Потому что она не может повредить моему клиенту хоть каким-то образом. Даже наоборот. Но вы пришли в частном порядке…
Закончить фразу он не успел, как и Лёлька не успела расстроиться — громкая связь стоящего на столе суперсовременного телефонного аппарата внезапно включилась и довольно громко хихикнула. Валинчук мгновенно умолк, схватил трубку и раздраженно хмыкнул в неё. Некоторое время он слушал, что ему говорят, потом пробормотал:
— Не сейчас, дорогая, я занят. Подожди немного.
Но очевидно на том конце провода ждать не хотели или не могли, потому что адвокат ещё некоторое время пытался убедить кого-то, что он сейчас страшно занят, потом сдался и, бросая извинительные взгляды на Лёльку и Маргариту, проворковал:
— Хорошо, дорогая, если это минутное дело, мы прервемся. Ох, эти женщины, — пробормотал, он, кладя трубку, и тут в кабинете возникла дама.
Именно возникла, потому она как-то незаметно просочилась в слегка приоткрывшуюся дверь и словно материализовалась из воздуха прямо над креслом Григория Петровича. Конституции дама была утонченной, настолько утонченной, что Лёлька и особенно Марго мгновенно показались себе толстыми и неуклюжими. Изящная коротко стриженая головка дамы нежно клюнула в макушку пытающегося выкарабкаться из кресла адвоката, потом повернулась в сторону посетительниц:
— Простите, ради бога, но… Кукла!!! — внезапно взвизгнула дама так, что Валинчук плюхнулся обратно, а гостьи вытаращили глаза.
— Лиска!!! — второй визг слился с первым, и Лёлька попыталась кинуться на шею дамы. Но не допрыгнула из-за разницы в росте.
— Кукла! Сто лет тебя не видела! Как ты?
— Ой, ну ты хоть наклонись, верста коломенская, дай я тебя в щёчку чмокну — хохотала Лёлька.
Григорий Петрович закатил глаза и расслабился. Встреча давно не видевшихся подруг — это надолго… Маргарита, прищурясь, пыталась обнаружить в даме со странным именем Лиска знакомые черты, но ни внешность, ни имя ей ничего не говорили.
— Марго, познакомься, это Алиса, моя подруга по детскому саду и первому «А» классу, — наконец догадалась сообщить Лёлька. — Мы с ней лет сто не виделись!
— Ну, сто не сто, а лет двадцать — точно. А ты, Кукла, не изменилась совершенно, прямо хоть сейчас белый фартучек надевай и красные банты повязывай.
— А почему — Кукла? — не выдержала Маргарита.
— Так вылитая кукла была — маленькая, а на голове рыжие кудри, в точности, как у наших детсадовских кукол!
— Ага, а я до пятого класса из-за вас в Куклах ходила, пока не научилась как следует царапаться и кусаться, — ностальгически хмыкнула Лелька. — Меня даже не хотели в пионеры принимать, я покусала Иванцова за то, что обозвал меня куклёшкой.
— Иванцова? Не помню такого, к сожалению…
— А он к нам пришел уже после того, как тебя в другую школу перевели. Классе в третьем, по-моему.
— Так вы к Григри пришли по делу? Извините, я, наверное, мешаю, — спохватилась Алиса. — Но встретиться и посидеть за рюмкой чая мы просто обязаны. Как насчет сегодняшнего вечера? Приезжайте к нам, предадимся воспоминаниям, наша кухарка великолепно готовит баранину в винном соусе…
— Извини, Лиска, но в ближайшее время не получится — у Агнии неприятности, и мы пытаемся ей помочь. За тем и пришли…
— У Агнии? То есть, у Аньки Сташевской? Не беспокойся, Кукла, мой супруг и повелитель, — тут она ласково потрепала адвокаты по кудрявому обрамлению лысины, — лучший в мире адвокат. Так что можешь считать, что неприятностей у Агнии уже нет. Не правда ли, милый?
Валинчук явственно напрягся, сообразив, что сейчас произойдет. И надо же было его жене явиться так не вовремя! Лёлька опустила глазки долу и грустно улыбнулась. Началось!
Не прошло и десяти минут, как адвокат уяснил, что сидящая перед ним девица по кличке Кукла от рождения является честнейшим человеком с кристально-чистой душой, борцом за справедливость, правду и мир во всем мире. А вторая подруга его Алисы, Агния, это вообще золото высшей пробы, беззащитная голубица, и долг настоящего мужчины, каковым несомненно является драгоценный Григри — помочь попавшей в беду страдалице.
Надо отдать Григорию Петровичу должное — он героически сопротивлялся примерно четверть часа. Вообще-то, если бы адвокат действительно захотел, то никакие силы не заставили бы его открыть рот. Но, видимо, Лёлькино сообщение вселило в него изрядную тревогу относительно соблюдения интересов клиента, и он понял, что ради этих интересов придется кое-что рассказать. Тем более что особой тайны то, что он мог рассказать, не составляло, и уже немало людей было посвящено в ход событий в силу обстоятельств и необходимости.
Так что вскоре Алиса, получив от Лёльки клятвенное заверение в том, что в ближайшем будущем она вместе с Марго и Агнией приедет к ней в гости и в подробностях изложит ход розысков, а от супруга — благословение на покупку некоего дорогостоящего мехового изделия, исчезла из кабинета. Григорий Петрович попросил секретаршу сварить им ещё по чашечке кофе и приступил к повествованию. Тут только Лёлька сообразила, какую глупость совершила, не прихватив с собой диктофон Олега, потому что для ясности сюжета начинать пришлось издали. Иначе современная ситуация была бы не до конца понятна. В общих чертах, история выглядела так:
Глубокой осенью 1812 года армия Наполеона с боями отступала из России. Два брата Собаль, потомки древнего, хотя и изрядно обедневшего рода вместе с тысячами французских солдат не чаяли унести ноги из неприветливой, холодной и голодной страны. Старший — Шарль отбивался от преследования русских войск в составе конного отряда маршала Нея, а младший — Франсуа был определен курьером для особых поручений. Положение армии было ужасным: продовольствие истреблялось мгновенно, огромные обозы с ранеными, рыщущие вокруг отряды казаков, а главное — неотступно следующие по пятам русские войска. Франсуа, падая с ног от усталости и голода, носился с поручениями между штабами корпусов, с трудом добывая свежих лошадей. Он уже несколько дней не получал известий от брата и мучился неизвестностью. Армия отступала, оставляя за собой тысячи трупов.
18 ноября, прискакав в Оршу с пакетом для императора, Франсуа узнал, что три четверти отряда Нея погибло при переходе через Днепр. Наполеон уже покинул город, и выступил в Дубровну, но курьер, презрев долг, бросился искать брата среди немногочисленных обессиленных и лишившихся лошадей кавалеристов. Но Шарля нигде не было. Кто-то из солдат вспомнил, что Шарль шел в арьергарде по растрескавшемуся уже льду и провалился в воду вместе с обозной фурой. Вернувшись спустя два месяца в родной дом, Франсуа сообщил родителям ужасную весть.
Но Шарль выжил. Лишь немногие из ушедших под тонкий днепровский лед уцелели — слишком холодной и глубокой была вода. И когда она сомкнулась над головой кудрявого красавца — француза, с судорожным вздохом глотнувшего леденистой каши, никакой надежды выплыть у него не осталось. Так что, очнувшись спустя неделю в полупустом сарае-сеновале, Шарль ещё некоторое время считал себя пребывающим на том свете. Русоволосая девчонка, прибегавшая, чтобы напоить его горячим молоком казалась ему ангелом небесным, а бородатый кряжистый дед — святым Петром.
Уже потом, выкарабкавшись из горячечного бреда, слегка окрепнув и пытаясь вникнуть в незнакомую речь, Шарль постепенно узнал, что жизнью своей обязан этому самому старику, выудившему его багром из прибрежной полыньи. Что уж там караулил дед у полыньи, осталось неизвестно, возможно надеялся поймать проплывающий по течению обозный скарб: крестьяне — народ сметливый и хозяйственный. Но достался старому Фоме только заледенелый французишка в приличном мундире. А сердце под тем мундиром, хоть и слабо, но ещё билось. Вот и вспомнил дед про то, что он христианин, припер находку на закорках в сарай, да бросил — оклемается, его счастье. А внучка, Лизавета принялась выхаживать, как умела, уж больно не по-местному красивым был парень.
В общем, к весне Шарль уже окончательно встал на ноги и за прокорм помогал спасителям по хозяйству — чистил коровник, неумело ворошил вилами сено, топил печь и таскал в деревянных бадейках воду с реки, едва не ставшей его могилой. А по весне отписал деревенский староста барину, что живет у них приблудный француз, и в ответ получил указание: держать француза до баринова приезда в имение, там разберутся.
Выбора у Шарля не было, и когда прибывший помещик Нифонтов, благосклонно оглядев, предложил ему стать гувернером помещичьих деток и обучать их французскому языку и политесу, охотно согласился. Жаль было только Лизавету, проплакавшую все глаза при вести, что её черноглазый красавчик уезжает вместе с барином в Москву. Шарль клялся, что вернется и выкупит её из неволи, вот только денег заработает. Но не вернулся — двух лет не прошло, женился на дочке богатого купца, потерявшей голову от его черных глаз, получил в приданное суконную мануфактуру и большой магазин на Мясницкой улице. К тому времени семейство Собаль уже знало, что Шарль жив, но во Францию возвращаться не собирается, потому что завел в России семью и собственное дело.