Так и получилось, что две ветви рода оказались в разных странах. Оба брата были умны, энергичны и предприимчивы, так что их дети и внуки уже не могли пожаловаться на бедность, да и сами продолжали трудиться, не покладая рук. Связь французские и русские Собали поддерживали самую тесную, поэтому когда в России грянула революция, и Антон Васильевич Собаль понял, что большевики могут в любой момент поставить к стенке всю семью «буржуев» и за изрядный капитал, и за иностранное происхождение, сомнений не возникло — только уехать. На родину предков, во Францию. Собственно, к этому все было готово, вот только младший сын Вася слегка температурил. Но ждать было нельзя, и Собали выехали в Петроград, чтобы оттуда морем добраться до любого французского порта, можно и не французского, только бы уплыть из этой свихнувшейся страны.
Васю сняли с поезда в Торжке — заподозрили тиф. Сердце Антона Васильевича разрывалось, но с ним была беременная жена, тринадцатилетний сын Павел и старуха-мать, а в Петрограде их ждала зафрахтованная с огромным трудом шхуна. Ребенка было решено оставить в специальном лазарете с няней. Что случилось с мальчиком дальше, известно скупо. Остались только записи в архивах местной больницы — доставлен восьмилетний Василий Соболь (так он называл себя), сильный жар, бронхит. Когда Вася поправился, его определили в приют. Куда делась няня — неизвестно. Так история повторилась: семья во Франции, а один из двух сыновей — в России.
Русские Собали освоились и обжились на исторической родине достаточно быстро, помогли вывезенные с большим риском драгоценности — их жена Антона Васильевича, Мария, прятала в мешочке, привязанном к и без того огромному животу. Так что лишений эмиграции они не испытали. Но вот третьего ребенка потеряли — девочка родилась мертвой, а больше забеременеть Мария так и не смогла. Пытались они разыскать Васю, но безуспешно, никакие связи не помогли. Так что пришлось смириться, тем более что через несколько лет подросший Павел женился и в 1925 году подарил им чудесного внука — Поля-Мишеля.
Поль-Мишель получил прекрасное образование, внешне был исключительно приятен, обеспечен и, если бы не война, мог бы считаться баловнем судьбы. Но немецкая оккупация беспощадной косой прошлась по роду Собаль, вернее, по его «русской» ветви. Сгинули в гестаповских застенках Антон Васильевич и Павел, жена Антона Васильевича в несколько недель сгорела от какой-то непонятной болезни, а мать Поля-Мишеля, Анна, бесследно исчезла во время одной из уличных облав. Сам Поль-Мишель летом 1944 года умудрился попасть в Нормандию где, сломя голову, ринулся воевать в составе союзнических войск. Странно, что мальчишка не погиб в первый же день, а был ранен аж на третий. Но зато как ранен…
Война окончилась. Поль-Мишель вернулся в Париж после нескольких месяцев, проведенных в госпитале и на швейцарских курортах. Внешне он почти не изменился, а сумрачное выражение лица знакомые списывали на потерю всех близких родственников. Только близкие друзья Поля-Мишеля знали причину тоски, поселившейся в его глазах. «Последствия таких ранений неизлечимы» — в один голос говорили врачи. И в двадцать лет ему пришлось поставить крест на отношениях с женщинами и надежде иметь семью и детей. Денег у него было много, очень много, и с каждым годом становилось все больше. Половину времени он тратил на то, чтобы преумножить капитал, половину — на то, чтобы его потратить, разъезжая по миру и ударяясь в самые немыслимые авантюры и приключения. Подчеркнуто безразличное отношение мсье Верне-Собаля (после войны он в память о матери присоединил её девичью фамилию к своей родовой, а позднее, вспомнив о дворянских корнях, вполне законно присовокупил к ней приставку «де») к женщинам долгое время вызывало в обществе двусмысленные слухи, совершенно, впрочем, его не волновавшие. Постепенно пересуды прекратились, а когда Поль-Мишель в интервью по случаю своего пятидесятилетия откровенно рассказал о последствиях своего ранения, судачить было уже не о чем. Была только одна проблема, волновавшая родственников Поля-Мишеля со стороны второй ветви Собалей (а надо сказать, что к тому времени финансовые дела кое-кого из них обстояли далеко не блестяще) — кому он завещает после смерти свой огромный капитал. И они совершенно не зря опасались его непредсказуемости.
Поль-Мишель писал и переписывал своё завещание несколько раз и сам оповещал окружение о его содержании. На старости лет, когда здоровье уже не позволяло ему разъезжать по экзотическим островам или карабкаться на вершины гор, он осел в родовом имении и занялся семейными архивами. Там ему и попались на глаза записки деда, в которых он подробно рассказывал о бегстве из России и больном сыне, оставленном в Торжке. Поль-Мишель смутно помнил странные разговоры, слышанные им в детстве, и внезапно его осенило желание разыскать родственников, если они есть, в России. К тому времени ему исполнилось семьдесят четыре года, и родня уже начала алчно потирать ручонки в предвкушении наследства. То один, то другой Собаль наезжал в гости, лебезил, заверяя старика в горячих чувствах и заодно поливая грязью других претендентов на его капитал. Так что иллюзий насчет истинных целей любящих родственников господин де Верне-Собаль не испытывал.
Собственно, можно было бы начать рассказ именно с этого момента, но тогда желание Поля-Мишеля выглядело бы ещё более экстравагантным.
Престарелый богач составил новый вариант завещания, в котором объявлял наследником и душеприказчиком своего состояния старшего из потомков Василия Собаля по мужской линии. В случае если по мужской линии потомков не осталось, то наследником становится старший потомок по женской линии. А если Василий умер, не оставив потомства, то право наследования переходит к Морису Собалю, четвероюродному племяннику Поля-Мишеля, и Беатрис Собаль, степень родства которой уже затруднительно точно сформулировать. Адвокатам, традиционно ведавшим всеми делами Поля-Мишеля, было поручено срочно организовать розыски русских наследников.
Адвокаты взялись за дело не очень рьяно, тем более, что Морис и Беатрис всячески делали им прозрачные намеки на неуместность старания в столь трудном деле. Тогда Поль-Мишель подключил к поискам крупное детективное агентство, и машина завертелась. И спустя год данные о судьбе Василия Собаля-Соболя легли на стол заказчика.
Поль-Мишель узнал, что его дядя, записанный в больнице под более привычной для русского уха фамилией Соболь, прожил обычную для советской России жизнь. Василий окончил школу и заводское училище, после которого до самой войны работал на тракторном заводе в Харькове, куда был направлен по комсомольской путевке. В 1930 году женился и через год у него родился сын Павел, а спустя восемь лет — дочь Елена. Был призван в действующую армию в самом начале войны и демобилизован после её окончания. Жена погибла под развалинами дома во время бомбежки, а дети чудом уцелели и были найдены вернувшимся с фронта отцом в одном из детских домов. Василий умер через двадцать лет после окончания войны. Павел Соболь окончил Харьковский университет и переехал на постоянное жительство в наш город, где обзавелся семьей. Умер в 1986 году. Его сына зовут Сергеем, ему тридцать шесть лет, вернее, на тот момент было тридцать четыре…
— Ага! Я была права! — не выдержала Маргарита и тут же стушевалась.
Григорий Петрович перевел дух, допил остывший кофе и продолжил.
Поль-Мишель не ограничился одним сбором сведений. Человек бывалый, он понимал, какие иногда коллизии встречаются в жизни. Поэтому он захотел удостовериться, что его капитал достанется именно кровному родственнику. Тогда Григорий Петрович, подключенный к делу немного ранее, пригласил к себе Сергея Соболя и предложил ему сделать ДНК-анализ на предмет установления родственной связи с его клиентом. Вначале Сергей заартачился, но когда ему объяснили, для чего это нужно, сразу же дал согласие. Валинчук вылетел в имение де Верне-Собаля. Там ему передали контейнер с ампулой крови француза, получив взамен точно такой же контейнер с кровью Сергея. Так что анализы делались в обеих странах, и их результаты полностью подтвердили родство.
За прошедшие два года здоровье Поля-Мишеля ещё больше ухудшилось, недавно он перенес микроинсульт, и в данный момент не совсем ещё оправился от него. Французские адвокаты поддерживают постоянную связь с Валинчуком, но ведут себя крайне сдержанно. И вот теперь началась эта странная суета вокруг семьи Соболь. Не означает ли это, что делаются попытки устранить именно наследников Сергея? Превентивно, так сказать. Для того чтобы в случае его неожиданной смерти, и смерти де Верне-Собаля, наследство досталось-таки Морису и Беатрис Собаль.
— А что вы знаете о ещё двух анализах ДНК, которые делал Сергей Соболь? Было это прошлой осенью, в сентябре и ноябре, — задумчиво спросила Лёлька, что-то черкая в блокнотике.
— Ну, насчет второго анализа я в курсе. Сергей как-то проговорился, что хочет проверить какие-то сомнения насчет собственной дочери. Я знаю, что жена у него большая любительница закладывать за воротник, и в этом состоянии на язык весьма невоздержана. Наверное, ляпнула что-то, чтобы досадить мужу. Но анализ подтвердил отцовство, никаких сомнений.
— Это точно? Потому что мне удалось узнать результат, но не имя того, с чьим ДНК сравнивали, анализ был анонимным. Как и второй. И оба — положительные. А это значит, что у Сергея, возможно, ещё есть родственник.
— Кроме жены и дочери, родственников у него не осталось, во всяком случае, таких, которые могут претендовать на наследство де Верне Собаля, я проверял. Была, правда, тетка на Дальнем Востоке, но она уже умерла. Это дочь Павла Соболя Елена — задумчиво сказал Валинчук, вертя в руках здоровенный желтый маркер.
— А дети у неё были? — встрепенулась Маргарита.
— Своих не было. Они с мужем когда-то усыновили пятилетнего мальчика, из детдома взяли. Так что условиям завещания на сегодняшний день соответствует только Сергей Павлович Соболь. А в случае его смерти — его дочь Юля.