Между тем Клоди поднесла коробку к носу Таняши. Та понюхала и закатила глаза:
– Delicieux!
Вкусно? Да неужели?
«Ни за что не стану это есть, лучше убейте», – решила Яна, глядя, как Таняша с благоговением укладывает коробочку с трюфелями в корзинку и накрывает полотенцем.
Распрощавшись с Клоди, они направились дальше. Яна понятия не имела куда, но спросить все никак не удавалось. Таняша начала рассказывать про черные – есть и белые, но они растут в итальянском Пьемонте, – трюфели и делала это с неподдельным восхищением.
Выяснилось, что сезон сбора трюфелей только начался, поэтому сейчас они самые свежие. К тому же в этом году заморозки случились почти на месяц раньше, чем обычно, а первые морозцы раскрывают подлинный аромат гриба. Лучшие экземпляры, как известно, следует искать в Перигоре. Брат Клоди как раз живет там и занимается охотой на эти бесподобные грибы уже двадцать лет. Он перепробовал все способы поиска – от собаки до свиньи, – но теперь пользуется исключительно палкой. За прошедшие годы он так натренировался, что стал лучше и собаки, и свиньи. Забывшись, Таняша перешла на французский.
– Porc? Ты сказала «свинья»? – перебила ее Яна.
– Ну да! Cochon, если быть точной.
– Не поняла. Где свинья и где грибы?
– О боже!
Таняша с видом крайнего возмущения воздела руки к небу:
– О дремучие современные дети! Они думают, что трюфель – это конфета!
Ее возмущение выглядело таким потешным, что Яна не обиделась, а рассмеялась.
– Не такие уж мы дремучие! Я слышала о трюфелях, правда! Просто ожидала увидеть что-то в самом деле похожее на грибы, а не на…
– Согласна, выглядят они неаппетитно! – подхватила Таняша. – На наши боровики и подосиновики не похожи. Да и растут не на, а под землей. Но поверь, когда ты распробуешь…
– А это обязательно? – испугалась Яна.
– Конечно! К трюфелю нужен нейтральный вкус, поэтому я предпочитаю омлет. Нежный и пышный омлет с трюфелем станет лучшим воспоминанием твоей жизни! А что касается свиней, то они обожают трюфели гораздо больше нас, поэтому чуют их за версту. Сложность работы со свиньей в том, чтобы вовремя ее оттащить. Стоит зазеваться хоть на мгновение, и несколько тысяч евро за кило исчезнут в свиной пасти!
– Такие дорогие! – ахнула Яна и решила, что попробовать грибы все же стоит.
За разговором они прошли половину города – по питерским меркам, крошечного – и оказались в парикмахерской. Тут их встретили целых три приятельницы Таняши – пожилая дама и две молоденькие. Стреляя глазами в Янину сторону, девчонки начали, как и Клоди, что-то быстро лопотать, смешно жестикулируя.
Представив им родственницу, Таняша уселась в кресло. Пожилая тут же набросила ей на плечи накидку, что-то сказала, наклонившись, и вопросительно посмотрела в сторону Яны.
– Не хочешь со мной? – спросила Таняша.
– Нет, что вы! – замахала руками Яна, но дама кивнула девчонкам, и те подхватили русскую гостью под руки. Не успела она сообразить, что происходит, как оказалась в кресле, запеленутая в черную накидку.
Дальнейшее было привычным и странным одновременно. Манипуляции с волосами она переживала не раз, правда, обычно дело ограничивалось отрезанием секущихся кончиков и подравниванием челки. Сейчас, судя по всему, затевалось нечто гораздо более серьезное. Что именно, она не понимала и, растеряв от неожиданности весь словарный запас, не смогла уточнить. Кроме того, одна из девушек легонько коснулась век, и Яна догадалась, что ее просят закрыть глаза.
Ну что ж, это даже интересно. Во всяком случае, безопаснее для здоровья.
Ну, побреют ее наголо! Да и фиг с ним!
Как только она смежила веки, напряжение вдруг исчезло, и, откуда ни возьмись, накатила такая истома, что Яна почти сразу заснула. Прямо сидя в кресле. Удобное, кстати, креслице.
А вот сон был странным до невозможности.
Она увидела перед собой комнату, тонущую во мраке. Освещенным оставался лишь заваленный бумагами стол, за которым сидел человек и что-то писал. Изображение было странно мутным, и Яна вдруг поняла, что видит мужчину сквозь пыльное стекло. Она хотела протереть его, но оказалось, что рук у нее нет, потому что она – книга и стоит в плотном ряду своих собратьев. Могла лишь смотреть на человека, который, закончив писать, сложил письмо, налил из круглой ложки на бумагу немного растопленного красного сургуча и приложил к нему медную печать на ручке из эбенового дерева. Откуда-то она знала, что печать медная, а сургуч красный, потому что письмо деловое.
Человек за столом был так поглощен своим занятием, что не заметил, как сзади к нему приблизился кто-то, закутанный в плащ. Вошедший поднял трость с железным наконечником и с силой ударил сидящего за столом по беззащитной голове. Брызнула кровь, и человек упал лицом прямо на запечатанное письмо. Яна хотела крикнуть, но рта у нее тоже не было. Каким образом, будучи книгой, стоящей на полке, она могла видеть происходящее, осмыслению не поддавалось, но во сне эта способность казалась вполне естественной.
От ужаса Яна вздрогнула и проснулась. Что за дурацкий сон! Никогда в жизни ей не снилось ничего подобного. Какой нелепый и пугающий сюжет. И не только сюжет. Все увиденное было настолько реальным, что ощущались даже теснота и запах соседних книг. Герои разыгравшейся перед ней сцены тоже были почти осязаемы. Ей даже показалось, что она где-то видела одного из них, и это был не убитый, а убийца. На краткий миг, когда он, совершив свое черное дело, повернулся, чтобы уйти, его озарил свет невидимой лампы или свечи, и Яна поняла, что лицо убийцы ей знакомо.
Она попыталась вспомнить, чье оно, и не смогла.
Может, в кино видела?
– Elle dort? – услышала она.
Спит? Разве она спит?
– Ну, взгляни же на себя наконец! – по-русски произнесла Таняша.
Яна открыла глаза и уставилась на незнакомую девушку в зеркале.
Боже! Что эти француженки с ней сделали?
Лучше бы побрили наголо!
Ужин по-провански
Плетясь за Таняшей обратной дорогой, Яна пыталась осмыслить произошедшие с ней перемены. Получалось плохо. Вообще не получалось. И все из-за стрижки и макияжа. Мама считала, что дочь должна выглядеть «соответственно своему внутреннему миру». В ее представлении «внутренний мир» Яны выражался в длинных, расчесанных на прямой пробор волосах, отсутствии косметики и томной бледности. Последняя, кстати, была природной, а все остальное тревожило Яну не слишком сильно. Маме нравится, и ладно.
«Выглядишь, как настоящая консерваторка!» – восклицала мама, поправляя на концертном платье кружевной воротничок.
Зачем она только закрыла глаза! Да еще храбрилась, дескать, наплевать, пусть хоть побреют!
Не побрили, конечно, но обстригли почти под корень. Да еще и в блондинку превратили! А брови? А губы? Самая молодая из мастеров все всплескивала ручками и восклицала:
– Super tatouage!
Татуаж – это, получается, навсегда?
Яна послюнявила палец, сильно потерла бровь и посмотрела. Не смывается!
Родители ее не узнают!
Она прошагала еще несколько метров и вдруг подумала, что реакция мамы с папой, в сущности, тревожит ее не слишком сильно. Просто привыкла на каждом шагу оглядываться на родителей. Но, если честно, ей давно пора жить своим умом! Так почему бы не начать?
Самое главное, нравится ли новый облик ей самой.
Это надо проверить! Жаль, что от неожиданности и страха она почти не рассмотрела себя в зеркале парикмахерской.
– Помнится, ты говорила, что учишься на музыканта? – стараясь перекричать ветер, спросила, полуобернувшись, Таняша.
– Учусь, – подтвердила Яна.
– Отлично! Завтра шестое декабря. День Святого Николая!
– И что? – поинтересовалась Яна, предчувствуя недоброе.
– Клоди приглашает всех на праздник. Ее сын Николя как раз приехал в гости. Она хочет отметить его именины. Ты сыграешь.
Яна встала как вкопанная:
– Зачем?
– Твоя красота не может пропасть даром, вот зачем! Ты сыграешь, и все дамы передохнут от зависти, что ты не их невестка!
– Может, не надо? Я не репетировала.
– Пустяки! В ресторане отличный рояль. Ты и без репетиций произведешь фурор!
– Откуда ты знаешь?
– В тебе гены твоего прапрадеда Александра Шума. Ты просто не сможешь иначе!
– Он был музыкантом? – удивилась Яна.
– Концертирующим! И очень знаменитым! Хотя это было еще при царе.
Яна задумалась. Оказывается, она ничего не знает о своих предках и вообще о семье. Но почему? Что произошло такого, если у нее в голове сознательно создали информационный вакуум?
Интуиция подсказывала: дело не в том, что семья оказалась поделенной на две половины. В наши дни наличие родственников за границей позором не считается, как раз наоборот. Выходит, все дело в ссоре сестер? Не зря Таняша избегает разговора, а прощальное письмо бабушки Наташи так и лежит в чемодане. Вот будет прикол, если его придется обратно везти.
– Ты что, не слышишь?
Яна вздрогнула:
– Прости, задумалась.
– Я спросила, есть ли у тебя платье.
Есть ли у нее платье? Да целых два! В горошек и в цветочек! И джинсовая жилетка в придачу!
Ужас!
В полном смятении чувств Яна еле дотащилась до дома и, вскарабкавшись на второй этаж, прилегла. Разглядывать себя в зеркало ей совершенно расхотелось.
Странная все же эта Таняша. Суетится, радуется ее приезду, хочет всем похвастаться, а говорить о семье вроде и не собирается. Что за ерунда такая и как ее понимать?
Она собиралась еще немного подумать об этом, но снизу раздался радостный голос Таняши:
– Через десять минут омлет будет готов. Не опаздывай, а то упадет!
Кто упадет, омлет? Куда, интересно?
Кряхтя, Яна поднялась и, стараясь не глядеть на себя в зеркало, спустилась.
Внизу ее ждала огромная сковорода, на которой исходил паром пышный омлет, испещренный крохотными кусочками знаменитого перигорского трюфеля, штук десять тарелок со всевозможными нарезками и несколько бутылок вина.