– Попали?
– В конце концов да, но я уверен, что интересующее нас событие произошло именно в том сельце, где они прятались. Путешествовать в крестьянской телеге, имея при себе драгоценности да еще бумаги на французском языке, было не просто опасно, а смертельно. Вы понимаете?
– Понимаю. Хотите сказать, что княгиня оставила ценности, полученные от Талейрана, батюшке?
– Уверенность пришла ко мне не сразу, но, мысленно пройдя путь Засекиной, я убедился, что ценности она с собой не повезла. Деньги возможно, но не драгоценности и не документ. Это могло стоить жизни им всем!
– Но где батюшка их спрятал? В храме?
– В православном храме можно спрятать все что угодно. Вопрос в том, где именно он устроил тайник. Это должно быть очень надежное место – если бы тайник обнаружили, священнику грозила гибель.
– А вы не допускаете, что поп мог присвоить драгоценности, а письмо просто сжечь? – спросил Бехтерев.
Симонов-старший уставился на него, как на больного. Савва развел руками:
– Понимаю ваше возмущение, но и в те времена не все попы были бессребрениками.
– Возможно, так и есть, но все же дерзну заявить: кому попало Засекина не доверила бы то, чем, несомненно, очень дорожила.
– А у нее был выбор?
– Думаю, какой-никакой, но был. Княгиня не случайно кинулась именно в этот храм и именно к этому батюшке. Не только из-за драгоценностей. По большей части из-за сына. Несмотря ни на что, она была хорошей матерью, и ребенок для нее стал не просто возможностью добраться до богатств Талейрана.
– Честно говоря, о ней сложилось немного другое впечатление.
– Ну и что же! В женщине намешано столько, что она и сама разобраться не может. Казалось бы, кокетка и ветреница, но тут же самоотверженная мамаша, способная ради ребенка на любой подвиг.
Симонов-старший произнес это с такой убежденностью, что Савва вступать в спор не решился. Зачем-то покосился на Яну и кашлянул в кулак.
Яна не заметила его взгляда. Ошарашенная услышанным, она о чем-то сосредоточенно думала, а потом резко подняла голову и посмотрела на Симонова: как профессор определил для себя – «горящим взором фанатика».
– Как найти храм?
Андрей Леонидович открыл рот, чтобы ответить, но тут раздался робкий стук, а затем в двери появилась небольшая щель, в которую просочился толстый молодой человек. Не меняя положения, бочком он придвинулся к столу профессора и встал, прижав к животу портфельчик.
– Принес? – спросил у вошедшего Симонов.
Молодой человек кивнул и залился ярко-розовой краской.
– Прошу любить и жаловать, – принимая у толстяка несколько листов с текстом, представил его профессор. – Гордость факультета, будущее светило науки Александр Громкий.
– Можно Саша, – тихо произнес Громкий и засмущался еще больше.
– Так. Посмотрим. Это как раз по тому храму. Увы, друзья мои. Порадовать нечем.
– Храма уже нет? – вскинулась Яна.
– Практически. После бомбежки уцелели только низ колокольни, притвор и трапезная. Ну, то есть «обрезок» храма. Еще хозяйственные постройки.
– Я все равно хочу туда попасть. Далеко от Гжатска?
– Примерно восемьдесят километров.
– Восемьдесят четыре, – уточнил Громкий. – И сейчас там почти никто не живет. Дороги нет. Ну, то есть летом проехать можно, а сейчас…
– Все равно, – упрямо мотнула головой Яна и поднялась. – Спасибо вам огромное, Андрей Леонидович, вы нам очень помогли.
Симонов откинулся на спинку кресла и сделал обиженное лицо:
– И это все?
Яна растерянно переглянулась с Бехтеревым.
– Ну… нет, конечно. Наверное… надо… Если так, то я готова. Скажите, сколько.
Лицо профессора приняло в высшей степени недоуменное выражение:
– Вы о чем? Ах, об этом… Глупости какие! Я совершенно о другом. Ничего больше спросить не хотите?
Яна снова посмотрела на Савву.
– Где вы нашли материалы про вояж княгини? – спросил тот, внимательно глядя на профессора.
Симонов взглянул на него с нескрываемым любопытством. Яне даже завидно стало.
– Вот люблю людей, которые умеют задавать правильные вопросы! Вы случайно не из компетентных органов?
– Нет, я в банке работаю, – вежливо ответил Савва.
– На финансиста не похожи, значит, что-то связанное с безопасностью. Угадал?
– Угадали. Так где?
– Этот момент в нашей истории не менее интересен, чем все остальное. Дело в том, что в Петербург Засекина вернулась одна. В пути ее сын заболел, поэтому остался в Москве под присмотром той самой родственницы. Жили они в доме покойного мужа Екатерины Павловны. Оттуда родственница – фамилия ее, кстати, Ильчикова – писала длинные письма своей подруге в Гжатск. В них она и поведала о своих скитаниях. Разумеется, о тайне Засекиной ей ничего известно не было. Выводы, с которыми я вас ознакомил, – плод исследовательского таланта и напряженных трудов нашего Александра Громкого.
Громкий колыхнулся всем телом и сделал что-то похожее на книксен.
– Черновики писем дама не сберегла, а вот подруга – все до единого. Они хранятся в архиве краеведческого музея Гжатска. Так вот. Если наш незнакомец пытается обнаружить следы ценностей уже давно, то наверняка искал их и в Гжатске тоже. Но про забытый сельский храм он ничего не знал и…
Профессор обвел всех торжествующим взглядом:
– Возможно, не знает до сих пор. Никаких точных указаний на место в письмах не было. Ни храма, ни имени священника, у которого они прятались, Ильчикова не назвала. Вероятно, из осторожности. Что следует из всего вышесказанного? Пока незнакомец занят изучением окрестностей Северной столицы, у вас есть время заняться тем самым храмом. Тут я с Яной согласен. Кроме того, стоит поискать тех, кто интересовался материалами по княгине Засекиной в Московских архивах или музейных фондах. И в этом нам с удовольствием поможет… кто бы вы думали?
– Александр Громкий, – хором ответили Савва с Яной.
Громкий переступил с ноги на ногу и неожиданно чихнул.
«Ребенок зря не чихнет», – подумали все.
Савва довез ее до подъезда, но домой Яна не пошла. Со всем тем, что творилось в голове, идти к родителям было опасно. Если вопрос зададут в лоб, ответить разумно она не сможет. Ляпнет правду-матку, а сейчас делать этого никак нельзя.
К долгим разговорам с родителями она не готова. Ее педагог Марья Андреевна считает, что лучшее средство от смуты в голове – напитать кровь кислородом. Иногда она прямо во время занятий выгоняла свою ученицу на улицу и приказывала сделать десять кругов вокруг здания колледжа. Помогало!
За рояль юная пианистка садилась, что называется, напитанной и просветлевшей.
Решив, что прогулка днем вполне безопасна, Яна направилась вдоль Фонтанки в сторону Летнего сада. К полудню теплее не стало, но солнце компенсировало недостачу тепла. Яна не стала надевать шарф, шла, подставляя свету лицо, и размеренно дышала.
Проходя мимо банка, она вдруг подумала, что хорошо бы активировать карту. Той, на которой сейчас лежала огромная сумма, она не пользовалась ни разу. Сделала ее прямо перед поездкой, а для ежедневных расходов имелась другая. На нее капали степешка и родительские инвестиции. Вдруг с новой картой что-то не так? В телефоне она проверила: деньги спокойно лежат на счете. Но кто знает? Лучше убедиться, что карта в порядке.
Оказалось, что все в порядке. На всякий случай Яна сняла с нее небольшую сумму и, выйдя из офиса банка, почувствовала себя еще лучше.
Почему-то ей казалось, что все будет хорошо.
Пройдя два квартала, она повернула на Миллионную и двинулась к Дворцовой. Когда еще удастся вот так спокойно и неторопливо погулять…
И тут раздался звонок сотового.
Бехтерев. Уже спохватился?
Банкет у Венского
– Забыл уточнить, когда банкет? – спросил Савва, как только она ответила.
Яна даже удивилась немного. Ей казалось, после всего, что они узнали в кабинете Симонова, он про банкет и думать забыл.
– В пятницу.
– Послезавтра? А чего ж Венский только сегодня тебе об этом сказал?
Яна пожала плечами:
– Наверное, были более важные дела. Мне же, собственно, готовиться не надо. Пришла, сыграла, что умею, и ушла.
– Все равно.
– Тебе кажется это странным?
– Если он тот, кого мы ищем, надо быть готовыми ко всему.
– Хорошо. Начну готовиться, – пообещала Яна.
Бехтерев заторопился и быстренько свернул разговор. Яна вдруг почувствовала, что гулять ей совершенно расхотелось. Потом нагуляется, а пока лучше вернуться домой и поискать фотографии полуразрушенного храма, о котором говорил Андрей Леонидович.
Углубиться в работу она не успела. Почему-то средь бела дня вернулись родители. Причем оба. Это было несколько странно, но расспрашивать Яна не стала. Ей хотелось узнать, что они думают о приглашении Венского.
Отец среагировал ожидаемо: пожал плечами, однако совсем не удивился тому, что Венский скрывал причину интереса к его дочери.
«Значит, что-то знает», – решила Яна.
Еще подозрительней показалось то, что мама отнеслась к приглашению с восторгом. Обычно она очень ревностно следила за тем, чтобы у Яны формировался, как она говорила, «правильный профессиональный имидж». То есть в выборе публичных выступлений следовало быть разборчивым. А тут банкет! Все пьют и едят, а ты им играй. А как же благоговейно сложенные на коленях руки? Где вдохновленные классической музыкой лица?
Совсем недавно Яне и самой казалось, что все должно быть именно так, однако с тех пор кое-что изменилось. Да что там! Изменилось все! И, главным образом, сама Яна.
Она вспомнила свое выступление в ресторане Клоди и усмехнулась. Тогда она даже не подумала, что унижает в себе музыканта. Было интересно и даже весело.
Но с чего вдруг желанием видеть свою дочь играющей на банкете воспылала ее заботливая мама?
Яна уже собралась поинтересоваться, но та неожиданно сорвалась с места и буквально кинулась прочь, бросив на ходу: