– Да никак не может. Вот у Кастанеды есть система управления сновидениями. Ты об этом слышала?
– Да читала я это. Но здесь другое совсем.
И рассказала Марина о том, что в комнате-тайнике у них живет дух умершего уродливого мальчика. Умер он, когда ему было около семи лет, и с тех пор дух его обитает в разных домах Петербурга. Рассказал он также, что таких духов в Петербурге очень много, что чуть ли не в каждой квартире старого города проживают такие духи. Большинство из них уроды. Почему Марина решила, что большинство проживающих в Петербурге духов – уроды, я не понял.
– Так вот, – продолжала Марина, – я стала изучать этот вопрос о домовых и всяких там барабашках, читать литературу по демонологии и узнала, что есть много версий, откуда берутся домовые. Одна из них, что домовые – это духи некрещеных детей. А уродов на Руси считали за создания нечистого и в деревнях иногда даже убивали. Поэтому множество их душ живет среди нас в другом измерении, и мы не знаем об их существовании, а они смотрят на нас оттуда и радуются за нас или, наоборот, негодуют…
– Интересно, раньше ведь домовые считались оберегателями дома. Их даже переносили в новый дом в сапоге, – проявил я эрудицию.
– Да, в сапоге или в глиняном горшке. А домового ведь даже можно вывести. Если у вас дома, например, домового нет, можете вывести себе его сами. Это очень просто. У куриц иногда появляются такие маленькие яички, совсем крохотные…
– Перепелиные называются.
– Да нет, – улыбнулась Марина. – В народе такое яичко называется «серсок». Так вот, этот серсок вы помещаете себе под мышку и носите десять дней.
– Здорово! А спать как же?!
– Спите тоже с ним, вынимать категорически воспрещается. И вот через десять дней из него вылупляется чертик-домовой, во всем вам послушный.
– Ну, что же, на досуге займусь выведением.
Марина вдруг замолчала и погрустнела. Кажется, ей стало неинтересно об этом говорить. Поднявшись, она подошла к окну и стала смотреть на улицу. Я тоже молчал. Я не хотел вспоминать то, что произошло у нас в жилище уродливого барабашки, но это воспоминание без моего желания само вставало передо мной. Теперь я знал, что это будет приходить само, когда не зовешь, вдруг всплывать в памяти души, в памяти тела, в памяти запахов и ощущений, вплывать вместе с ароматом ее волос… и мое тело вспоминало и тянулось к этой стоящей у окна девушке, и я непроизвольно подавался вперед…
– Вот черт! – Марина вдруг бросилась в сторону от окна.
– Что случилось? – спросил я, поднимаясь из-за стола.
– Да нет, так, ничего. Знакомый парень просто. Только бы не заметил.
– Знакомый парень?..
Мне вдруг кровь ударила в лицо, стало не по себе. Знакомый парень. Ведь я совсем не думал о том, что у Марины могла быть своя жизнь, что у нее мог иметься знакомый парень, были какие-то привязанности, постоянный молодой человек или даже несколько. Чувство ревности, непреодолимое, темное и тягучее, зашевелилось у меня внутри. Как известно, мужчины ревнуют к тем, кто был у женщины до него, а женщины – к тем, кто у мужчины будет после… Ну или что-то в этом роде. Но я вдруг разозлился, очень разозлился! Значит, у нее до меня была какая-то жизнь…
– Друг твой, что ли? – ехидно спросил я.
Хотя какое право я имею на эту девушку? Но когда говорит ревность, здравый смысл умолкает и пугливо прячется в темных углах.
– Да так, приятель старый.
Марина не замечала изменившегося моего тона и не придавала значения моим расспросам, а зря. Я заводился все сильнее, хотя виду старался не подавать, но в душе у меня все бурлило.
– И давно вы с ним дружите?
– Да нет, год всего – на дискотеке познакомились. Он в Гидромете учится.
– Понятно, – сказал я, все больше возбуждаясь. – Ну, а у вас… – я хотел задать самый глупый вопрос из всех, которые мог задать в эту минуту, но, к счастью, не успел.
В дверь раздался звонок.
– Не открывайте! – воскликнула Марина, бросаясь ко мне. – Прошу вас, не открывайте!..
Лицо у нее было испуганным, и, конечно, видя девушку в таком смятении, в другой раз я ни в коем случае не открыл бы дверь, но не сейчас. Внутри у меня поднялась неосознанная злоба.
– Ну отчего же не открывать, – спокойно с ехидством сказал я, – давай посмотрим на твоего кавалера.
Почему это дикое чувство собственничества проснулось во мне? Ревность и здравый смысл не уживаются в одном человеке.
– Ну отчего же не открыть… – зло повторил я и направился в прихожую. Звонки в дверь не смолкали. Марина осталась в комнате, должно быть, она не понимала перемены в моем отношении или истолковывала ее как-то иначе.
Я подошел к двери и посмотрел в глазок. На лестнице стоял рыжий молодой человек, которого я совсем недавно видел в квартире у Марины. Я протянул руку к замку, но что-то вдруг остановило меня.
«А стоит ли лезть в чужую жизнь? – пронеслось вдруг в голове. – Рушить то, что уже создано, если знаешь, что сам не сможешь создать ничего нового». Но это было лишь мгновение.
Я открыл замок. Молодой человек смотрел на меня, наклонив чуть набок голову. Хотя шевелюра у него была рыжей, на лице не было следов обычных в таком случае веснушек, кожа у него была белой, белыми были и ресницы, и брови.
– Вам кого, молодой человек? – спросил я, сурово на него глядя.
– Мне Марина нужна, она у вас скрывается?
– А кто вы такой? И по какому праву… – начал я с возмущением, но молодой человек бесцеремонно прервал меня. Ну никакого воспитания!
– Послушайте, мне нужна Марина, – он через меня постарался заглянуть в квартиру. – Я видел ее в вашем окне. Она мне очень нужна. И если вы не пропустите, я войду сам, – пригрозил рыжий, нахально глядя мне в глаза.
– Ну, рискни, – я ухмыльнулся: с этим-то пацаном я как-нибудь слажу.
– Чего тебе нужно? – раздался за моей спиной голос Марины.
– Я хочу с тобой поговорить, – через мою голову сказал молодой человек.
– Нам не о чем говорить, – грубо отрезала Марина, остановившись рядом со мной. – Мы с тобой уже все обсудили.
– Так это он и есть? – молодой человек окинул меня презрительным взглядом и скривился в пренебрежительной усмешке. – Пи-са-тель!
– Не твое дело! – грубо сказала Марина.
– А вас что, на молодую потянуло?.. Старушки надоели или для вдохновения?.. – ехидно сказал он мне и перевел глаза на Марину.
– Он ведь бросит тебя. Ты ему не нужна. Он ведь писатель, таким верить нельзя!..
Я впервые оказался в такой ситуации и не знал, как реагировать на его слова: закрыть перед ним дверь, дать в нос… или еще что-нибудь.
– Все, ты надоел! – воскликнула Марина и ринулась закрывать дверь, но молодой человек подставил ногу, и ей это не удалось.
– А я тебя люблю, понимаешь! Что тебе с этим стариком – у него, небось, простатит-радикулит… А ты, значит, уже в халатике, после душа, значит!
– Дурак! – закричала Марина и изо всех сил шарахнула дверью ему по ноге, но он и тогда не убрал.
– Так, молодой человек, – вмешался я в их сцену, радикулит еще куда ни шло, у меня случается, но простатит! Это уже оскорбление, – проваливайте-ка отсюда, пока я милицию не вызвал!
Я сделал решительный шаг к двери, взяв под руку Марину, отстранил ее, потом, деловито взявшись за ручку двери, другой рукой оттолкнул молодого человека на лестницу. Он не сопротивлялся.
– Он же бросит тебя! – кричал он в это время. – Он же писатель! Нужен тебе женатый мужик!
Стараясь пропускать грубости мимо ушей, я потянул на себя дверь.
– Здравствуйте, Сергей Игоревич, – из-за плеча рыжего парня выглядывала соседка Клара Ивановна. Рядом с ее ногой, глядя такими же глупыми глазенками, как у хозяйки, выглядывал вернувшийся с вечерней прогулки свиномордый бультерьер. – Ой, и Мариночка здесь, – заглянула она в квартиру. – Здравствуй, деточка.
– Да он бросит тебя! – продолжал между тем кипятиться молодой человек, не обращая внимания на соседку.
Я захлопнул дверь. Как вы меня все достали! И мимо стоявшей так же Марины прошел в кухню. Я молча налил себе чая и уселся за стол. Немного погодя вошла Марина и, остановившись в дверях, молча стала смотреть на меня. Я делал вид, что не замечаю ее: я размеренно пил чай, механически делая глоток за глотком, хотя и пить не хотел – просто от злости.
– Я ему говорила, что вас люблю, – вдруг негромко проговорила Марина.
Я вздрогнул и посмотрел на нее. Она стояла, привалившись плечом к дверному косяку, наклонив головку чуть набок, в своем коротеньком голубом халатике, нижние полы его чуть разошлись, открывая дивное, белое, как мрамор, бедро. Она глядела на меня прямо, не мигая. Что выражал ее взгляд, я не знал. Но меня бросило в жар, сердце заколотилось. Я готов был броситься к ней, обнять, целовать, целовать ее лицо, глаза, губы… А там будь что будет! Пропадай все на свете! Ведь я тоже тебя люблю! Как не любил никого на свете! Как уже и не буду любить. Никогда…
Зазвонил телефон, не отрывая от девушки глаз я взял со стола трубку и поднес к уху. Закашлялся…
– Да… Хорошо, что ты позвонила… – звонила жена из Феодосии. – А что? Да нет, ничего с голосом, простыл немного. Тебе-то как отдыхается? Как погода? Я?! Конечно, один, вот сижу… Роман?! С кем роман?.. Ах роман… Идет потихоньку… Ну, конечно, скучаю. Звони почаще… Погода и у нас ничего. И я тебя целую.
Я отключил трубку. Посидел минуту, глядя на нее, потом поднял глаза на Марину, которая не переменила позы, но что-то неуловимое переменилось в ее лице.
– Ладно, пойду поработаю, – сказал я спокойным, безразличным голосом, вставая.
Марина молчала.
Но, наверное, прошло еще полчаса, прежде чем я смог приступить к работе, а эти полчаса я сидел, тупо глядя в компьютер – ни о чем не думая и ни о чем не мечтая.
Глава 9. Рюйш и его дети
Последние слова:
– Живопись еще нужно изобрести.
Амстердам, год 1689