– Я же сначала, как вы просили. Так вот: сегодня в девять где-то вечера звонок в дверь. Мама в глазок посмотрела, ко мне бросается, хватает в охапку и в тайник запихивает. Я даже опомниться не успела. Тихо, говорит, сиди, иначе убьют, а за меня не беспокойся, иди потом к дяде Сереже с восьмого этажа. Ну я, как дура, сижу в этой каморке папы Карло, от ужаса чуть не поседела, – девушка отодвинула от себя пепельницу. – В комнатушке этой есть щелка, и если вбок смотреть, то видно, что в левой части комнаты происходит. Входят два дядьки – один лысый, на Шнура похожий. Он и говорит: «Где документы?» Мама как-то так сразу испугалась, побледнела. «У меня, – говорит, – их нет». Тогда другой говорит: «Ну чего с ней разговаривать, отведем к нам в офис, там она быстро заговорит». Они взяли маму под руки и вывели из квартиры.
– И мама не сопротивлялась?
– Нет, абсолютно – спокойненько пошла.
– А ты, значит, так и сидела в этой потайной комнате?
– А чего мне было делать! Я там от ужаса пошевелиться боялась. И вообще, я больше барабашку боялась, чем этих мужиков, – повела плечами девушка. – Как они ушли, я в милицию позвонила, а потом к вам вот спустилась, как мама велела.
Пока Марина рассказывала, я вспоминал мою последнюю встречу с ее матерью, случившуюся три дня назад на лестничной площадке. Тогда Татьяна Владимировна, женщина лет пятидесяти пяти, выглядела действительно растерянной. Она сказала, что у нее имеются сведения, которые меня как литератора могут заинтересовать. Обещала зайти, но, как видно, не успела.
– А что сказали милиционеры?
– Чего они могут сказать? Сказали, что будут искать.
– Слушай, Марина. Я, конечно, понимаю, что тебе мамины дела до фени, – начал я. – Но, может быть, она говорила что-нибудь тебе о них последнее время?
– Меня и милиционер спрашивал то же. Да нет, ничего не говорила.
Все произошедшее было довольно странно. Скорее всего похищение Татьяны Владимировны связано с ее служебной деятельностью. В то же время было совершенно очевидно, что Марине возвращаться домой и ночевать одной нельзя. Она видела этого Шнура и теперь становилась опасной свидетельницей. Неясно, какая роль в этом спектакле была отведена мне. Может быть, Татьяна Владимировна, хватаясь за любую соломинку, назвала первого попавшегося, кто пришел в голову. Во всяком случае я – человек более или менее благонадежный, и ехать далеко не нужно: на лифте две остановки… И все же что-то настораживало меня в рассказе девушки…
– Ну и что мы будем делать? – спросил я, не ожидая ответа от Марины, скорее, самого себя.
Марина пожала плечами.
– Я выкурю еще сигаретку, дядя Сережа?
– Кури.
Я посмотрел на девушку внимательнее. Личико у нее могло быть симпатичное, если бы не портил его весь этот выпендреж: эти торчащие перьями разноцветные, как у попугая, волосы, немыслимые с блестками тени над глазами, лак на ногтях… Ну что это за лак?! Марина была среднего роста и сложена пропорционально. Если бы не болезненное желание выделиться из общества и наплевать на него своим видом. Вот я какая! Смерть попсе! А я из своего ретро выглядываю с некоторым ужасом… я ведь даже Шнура не знаю. Не-ет! Мы такими все-таки не были!
Марина курила молча, иногда поглядывая на меня. Я тоже молчал.
– Ну, значит, так, – когда она потушила сигарету в пепельнице, начал я, – дома тебе появляться нельзя, это ясно, ты теперь свидетельница…
– Свидетельница Иеговы?
– Ты, наверное, не совсем понимаешь всю серьезность, – проговорил я, сверля Марину строгим взглядом. Мне было даже приятно, что я, такой серьезный человек, поучаю эту молоденькую неразумную девушку. – Тебе как свидетельнице запросто твой любимый Шнур может отрезать голову и отправить вместе с ней к Иегове.
– А где я жить буду? – спросила Марина с каким-то вызовом, как мне показалось.
– Ну, поживешь пока у меня, у меня две комнаты. Я в кабинете спать буду, а ты здесь ляжешь. Тем более ты здесь накурила – тебе и дышать. Завтра утром будем думать, что делать дальше. Тебя такой вариант устраивает?
– Устраивает. А у вас жена когда приедет?
– Только через неделю, к сожалению, – сказал я.
– Значит, целую неделю вы совершенно свободны. А вы не боитесь с женщиной в одной квартире? – она как-то ехидно посмотрела мне в глаза.
– Что?!! Я тебе дам «с женщиной»!
Мне и в голову не приходило, что неформалка Марина может считать себя женщиной… Странно, а почему не приходило? Наверное, есть молодые люди с серьгами в носу, кислотники со спущенными для понта штанами, как сейчас модно, в бесовских татуировках, которые видят в ней женщину.
– Иди мойся, я постелю тебе на диване, а сам еще немного поработаю, мне роман нужно через три месяца сдавать, а у меня конь не валялся… Да не расстраивайся, – я обнял Марину за плечи, – найдем мы завтра твою маму. Я в милицию позвоню – у меня начальник отделения знакомый.
Глава 3. Фредерик Рюйш. Детство, отрочество, юность
Последние слова:
– Да не покинет меня Бог никогда!
Фредерик Рюйш родился в 1638 году в Гааге. С детства его тянуло к естественным наукам, и он с душевным трепетом и восторгом отрывал ножки мухам, вскрывал им животики маленьким ножичком, препарировал кузнечиков и ящериц, в более осознанном возрасте подобравшись к мышам и кошкам. Фредерик был любознательным и развитым мальчиком с хорошей памятью. Нередко отец наказывал его за излишнее усердие и интерес к внутреннему, но не к внешнему. Отец не мог уразуметь, что может привлекать Фредерика в Божией епархии – во внутреннем мире живых существ. И как вообще можно разобраться в этих переплетениях кишок и органов мертвой крысы, где сам черт ногу сломит?! И казалось ему что перепутано все это нарочно и бессмысленно, так, чтобы заморочить честных людей.
Но маленький Фредерик с интересом копался в этом добре, выискивая закономерности и соответствия, не оставляя своих занятий порой до позднего вечера. Кроме этого страстного увлечения, в праздничные дни Фредерик, как, впрочем, и многие мальчишки счастливого и беззаботного возраста, любил бегать смотреть казни. Он приходил всегда заранее и, подобравшись поближе к эшафоту, с интересом наблюдал за приготовлениями и, в особенности, за самой казнью. Но делал это не как все мальчишки – с замиранием сердца, но с каким-то особенным затаенным вожделением и научным любопытством, впитывая в себя каждую кажущуюся незначительной мелочь. Как ломается шейный позвонок под тяжестью повешенного, как конвульсивно вздрагивает и извивается его тело… и, если тяжести тела осужденного недостаточно, палач обхватывает ноги преступника и виснет на нем, удвоив вес и сокращая страдания несчастного. И почему после этой нехитрой операции человек умирает почти мгновенно. Особенно же привлекали любознательного Фредерика казни через усекновение головы. Гильотин в то время еще не было. Предложенную парижским врачом-гуманистом Жозефом Гильотеном машину для безболезненного обезглавливания ввели в эксплуатацию только в 1792 году. А до тех пор головы в Голландии рубили мечом. Фредерик тянулся к плахе, изо всех сил высматривая подробности отсечения головы, чтобы дома, уединившись, обдумать это действо, в деталях воспроизводя его в памяти.
Видя такой интерес сына к естественным наукам, отец решил отдать его в ученики аптекаря. Здесь, среди склянок со снадобьями, среди дурманящих запахов лекарственных трав, среди разноцветных целебных порошков Фредерик обрел, наконец, счастье. Целыми днями перетирая в ступке целебные корневища и пахучие травы, диковинные цветы и лапки насекомых, он учился готовить лекарства от кровотечений и мужского бессилия, от радикулита и мигрени… Обучался готовить яды, которые могут убить человека мгновенно или, затаившись в организме, исподволь точить его, разрушая и еще при жизни превращая в разлагающееся тело. Там, среди склянок, он прикоснулся к тайне бытия. И эта тайна очаровала его.
Его острый ум и хорошая память, точность движений и, прежде всего, особое чутье, которое необходимо аптекарю, служили ему хорошую службу. При помощи отца у Фредерика появилась своя аптека, к нему шли за лекарствами, ему верили. Но молодому амбициозному Рюйшу было уже недостаточно работы аптекаря – его влекла анатомия человеческого тела. Он поступил в знаменитый Лейденский университет, где прилежно изучал медицину.
Голландская анатомическая школа того времени приобрела в Европе огромную популярность, чему способствовало первое применение здесь микроскопа. Хотя изобретателем микроскопа считался итальянец Мальниги, но широко применяться он начал именно здесь, в Голландии. Лейденский университет, куда поступил Фредерик, славился одним из лучших в Европе анатомических театров. В кабинетах театра хранилось удивительное собрание редкостей. Главное место в нем занимали экспозиции скелетов. Скелет осла, верхом на котором восседал скелет женщины, убившей своего ребенка. В бешеную скачку смерти на скелете быка отправился скелет мужчины, казненного за воровство домашнего скота. Тут же стоял обезглавленный скелет убийцы со своим собственным черепом в костлявых руках. В углу красовалась виселица с висящим на ней скелетом юного вора. Их были десятки, сотни – и все они были выстроены композиционно, создавая жутковатые картины смерти. Здесь же хранились заспиртованные препараты кистей рук, ног, забальзамированные головы, изготовленные знаменитым доктором Бильсом.
В XVII–XVIII веках анатомические театры и кабинеты украшали скелеты преступников верхом на скелетах лошадей, ослов, свиней… Это было нашествие скелетов на Европу, они мчались в галопе в кровавый век XIX.
Рюйша, как и его современников, впечатляли эти собрания и, можно сказать, там, в Лейденском университете, определилось направление всей его жизни, которому он отдаст свои силы, которое сделает его великим и богатым, принесет ему всемирную славу, многочисленных и влиятельных врагов, а также сделает его глубоко несчастным и одиноким человеком. И в конце жизни, не зная, кому передать открытую им великую Тайну, понимая, что не может взять ее с собой в могилу и не может никому оставить, он будет умирать в муках, как умирают все, кто уносит с собой в могилу Тайну, которая была открыта только ему.