Приближавшийся берег буквально обжигал зноем. Ни причала, ни даже подобия пирса «порт» не имел. Наш негр-лоцман на правах коменданта порта буквально выпорхнул из лодчонки и изобразил собой ликующее население, а заодно и администрацию одновременно. Полуголое мужское «представительство» и сопровождающие лица уже были готовы вынести нас из лодки на берег. То же самое довершили наши матросы, засучив панталоны. Гончарова вынесли негры, бережно водрузив его на кучу раскалённого песка и получив за услугу щедрую мзду. Неподалёку стоял экзотический сарай-шалаш он же пакгауз-склад: дверей и запоров, как видно, не предусматривалось ещё при возведении «шедевра» местными зодчими. Рукотворное укрытие от солнца использовали местные собаки под свадьбы. Напоминаем, что по местному календарю был разгар зимы. Таможенное здание отличалось наличием входных дверей с амбарным замком, открывавшимся без ключа. На оконных проёмах вместо рам колыхались пальмовые листья. «Есть ли фрукты и вода?» Вопрос пришельцев воздействовал на толпу негров магически: все разбежались кто куда, но в сторону посёлка за соседним утёсом. Озадаченно постояв с четверть часа, вся наша делегация последовала следом за аборигенами, оставив вахту у катера. Дорога-тротуар оказалась вымощенной камнем, но тащиться в гору под пронзающим солнцем было невероятно трудно. Частые остановки грозили солнечным ударом. К нашему удивлению на плато, возвышающимся над портом, размещалась целая батарея пушек. Судя по всему последний выстрел из них был сделан работорговцами около столетия назад. Вошли на городскую площадь и уже здесь встретили часовых. Они более напоминали японских гейш: кланялись с подчёркнутой учтивостью, получая от нас по нескольку монет. Мундиры на стражах были едва не роскошные в сравнении с чиновником от порта. Обувью здешняя «армия» не располагала, зато оголённые лодыжки и икры ног были чернее сапог караула английской королевы. Мулаты на фоне негров совершенно не выглядели франтами: их лица и телеса казались попросту изрядно неумытые, землисто-серые. Довершали писк местной цивилизации каменные здания мэрии и невесть для чего мрачная гауптвахта. Далее следовала целая пустынная улица хижин из камня. Зной загнал жителей в пальмовые укрытия от жалюзи. Посреди площади стоял столб с прилаженной сверху португальской короной. Наверное, именно охрана этого атрибута и объясняются бутафорские стражники и гауптвахта. Тем не менее, впередиидущий наш соплеменник зашёл в одну из хижин. Заинтересовавшись, зашли и мы все втроём. Без твёрдой уверенности выбранного адреса. Маленький дворик сиял белыми плитами. В углу под карнизом веранды млел от жары ослик, рядом буквально таяла необычайно жирная свинья. Бедняга уже не имела сил не то что переместиться в тень, но даже привстать. Лишь куры, более напоминающих расцветкой и размерами наших фазанов, сонно бродили в поисках корма. Хулиганом крутился меж них попугайчик-воробышек. Писатель едва увернулся, дабы не наступить на малыша.
Войдя в своеобразные сени, гости обнаружили лестницу на второй этаж. На открытой галерее сидела весьма пожилая португалка. Молча указав перстом, она пригласила вошедших в комнату. Наши попытки заговорить с ней на английском, либо французском остались тщетны. Встав, посетители было ушли, но дама их остановила, пригласив юную соплеменницу, говорящую на французском. Жеманясь, девушка робела, хотя мужчины недоумевали её речам. С какой целью привели стройную красавицу? Её сбивчивая речь на смешанных языках ещё более усугубила ситуацию. Неудачная собеседница лишь смогла пояснить, что родом из Лиссабона и не замужем… Разрядил обстановку Колокольцев: «Господа, нас явно не за тех принимают, либо это выездной дом свиданий! В любом случае пойдём от греха подальше». С тем и откланялись. Хотя позже выяснилось, что впередиидущий коллега имел намерение вообще зайти в соседний дом.
Встретили озадаченного Тихменева, спросили об успехах на поприще провианта. Сокрушённо наш кормилец изрёк: «Плоха провизия и мало! Быки не крупнее здешних ослов. Ума не приложу: как-то мы доберёмся до мыса Доброй Надежды!?» С тем и спустились в изначальную деревню с глиняными хибарами-мазанкам. Гончаров профессионально заглянул вовнутрь одной из них. Там на деревянных лавках сидели сгорбленные старики и старухи. Среди них было немало совершенно лысых. Молодёжь трудилась на полях среди гор. За немощными присматривали молоденькие негритянки с весьма привлекательной наружностью и выразительными глазами. В них чувствовалась сама доброта и природный ум. Эти же феи пустыни немедля примкнули к нам, беспрестанно прося бог весть каких денег неведомо за какие услуги. Их даже не смутили обнажённые тела наших купающихся у берега матросов. По пути мы воочию видели сады с фиговыми плодами, кокосовыми пальмами и апельсиновыми деревьями без самих цитрусовых: зима, но впечатляет. Птиц и насекомых по этой же причине почти не наблюдалось.
Зато у самого катера нас ожидал сюрприз: множество корзин с апельсинами и сидящих подле них местных спекулянтов азартно резавшихся в… карты самиздатовского покроя, где козыри в колоде куда краше наших, а на карточных дамах в позах камасутры напрочь отсутствовало одеяние. Апельсины Тихменев скупил все не торгуясь: команда была в восторге от такого экзотического приобретения. Подошёл измождённый и взмокший от жары боцман и, едва не падая, прохрипел: «Грузи, мать вашу! Нехристи, сгорели напрочь, я вас сейчас на ванты линьком загонять буду?!» Купальщики мигом облачились, но негры уже водрузили корзины в нашу посудину, неизменно прося плату. Таковая, вперемешку с матом была выдана мелочью боцманом и окончательно уже самим Тихменевым. Радости торгашей не было предела: сделка с «французами» пришлась по душе. Аборигены упорно принимали мореплавателей за жителей Парижа и иже с ним. Русских, как видно, здесь отродясь не было. Тем временем пассажиры втиснулись меж корзин и валиков вёсел. Едва моряки вставили вёсла в уключины, как негры на одном дыхании вытолкнули катер на чистую воду. «И-и рраз!! Навались!» – Гаркнул боцман, будто непременно хотел стряхнуть эту «штатскую» спесь с купанием и флиртом.
Глава 27. Экватор кому как
И на самом деле, стоило поднять шлюпку на борт и закрепить её по штормовому для похода, как заулюлюкали боцманские дудки: «Свистать всех наверх, паруса ставить! Баковым на бак! Поднять якорь!» Затрещала лебёдка брашпиля, и как только якорь стукнулся о клюз: «Обмыть якорь!» Затем последовали команды для разворота фрегата на курс и самая главная, которую Иван Александрович ждал с замиранием сердца: «Марсовые к вантам, все паруса отдавать! Паруса отдать!» Невыносимо было глядеть на искажённые болью лица матросов: их тела нещадно ошпарило тропическое коварное солнце, а кожа покрылась волдырями. А ведь предупреждали бывалые мореходы воздержаться от подкупающего желания оголиться на солнце! Но внимали увещеваниям далеко не все: уж больно велик был соблазн вкусить щедрот южного светила. К вечеру у лазарета выстроилась очередь. Опытные эскулапы как видно, ещё в аптеках Портсмута, приобрели мазь от ожогов и экзем в гигантских количествах. Теперь, если уподобить корабль рынку, то наши Арефьев вкупе с Вейрихом могли озолотиться с лихвой. Боли были просто адскими: шкуру сдирали вместе с бинтами и вновь мазали едва не более половины кожного покрова. Такова была изуверская плата за неопытность и алчность к тропическим утехам. Архимандрит Аввакум устраивал ежедневные молебны, взывая к святому Николаю Чудотворцу, покровителю моряков. Путятин ходил по фрегату с лицом чернее тучи. Врачам и архимандриту грозил «аки галерным невольникам быть принайтованными к вантам, дабы они лазили по реям сами, ставя паруса, коли до времени резвого ветра не излечат матросов». Доставалось на орехи и старшему офицеру с командиром, не углядевшими лихоимцев до дармовых облучений. Самих матросов адмирал не трогал, понимая их мученическую долю. Благо, бог морей Нептун и ветра Эол в содружестве позволяли почти не менять парусное вооружение: волнение не превышало трёх баллов, ветер почти благоприятствовал. Злополучные «пляжные острова» с рыжими утёсами исчезали на горизонте. Под тентом гулял хотя и весьма умеренный, но целебный ветерок, заживляя нежную кожицу бедолаг.
Но «29 января в 3° северной широты мы потеряли пассат и вошли в роковую полосу. Вместо 10 узлов (около 19 км/час. Давали чуть более полутора узлов. Давно уже дед грозился нам штилевой полосой, которая опоясывает Землю в нескольких градусах от экватора. Штили, а не бури – ужас для парусных судов. В самом деле, каково простоять месяц на одном месте, под отвесными лучами солнца, в тысячах миль от берега, томиться от голода и жажды?
Океан искрился, отражая лучи солнца, всё нестерпимо сияло: так смеётся сильная злоба над немощью. Небо несло в себе мириаду сказочных облаков с меняющимися сюжетами: от неких чудищ и галантных фей, до лошадиных морд и замков. Но этим не удивишь и в наших северных широтах. Только здесь вся перечисленная смена декораций сопровождалась изумительной игрой цветов и их сочетаний. Краски не имели разграничений, они проникали друг в друга и накладывались, создавая невиданные колориты, возбуждающие не только глаза, но и осязание. Море колыхается целой массой, как густой расплавленный металл. Команда переходила в сонную депрессию, полагая, что тропики взяли их за горло удушьем. Но сие случилось позже, гораздо южнее от экватора. А пока 31 января паруса зашевелились, повеял ветер невесть какой слабый, а за 1° до экватора задул ожидаемый SO (зюйд-ост), пассат.
Здесь будет уместным отступление о целесообразности соблюсти традицию пересечения экватора. Для Паллады положение было более, чем критическое. Ситуация, когда торг со стихией стал неуместен. И, если с бурей моряки ещё могли совладать, то штиль тихим, но неумолимым удавом мог сделать из них «летучего Голландца». Экипаж через месяц-два безумеет от жажды и люди прыгают в океан, алкая напиться. Это и есть самая страшная тихая смерть в испепеляющем зное и удушающей влажности. А посему 3 февраля в 8 утра безо всяких помпезностей корабль пересёк экватор. Задул спасительный, хотя и слабый бейдевинд. «Ну что, Пётр Александрович, вот мы и за экватор шагнули! Скоро на мысе Доброй Надежды будем! Хотя в океане грешно загадывать впрок! А вот бананы кто-то ночью поел!» Для свежести фрукты на ночь раскладывали на палубе. «Зелёный, негодяй, вахту нёс!»