Встречались ли хоть когда-то Фрейд и Льюис? Мысль завораживает. Фрейд, переехав в Англию, жил в Хэмпстеде, на северо-западе Лондона, неподалеку от Оксфорда. В то время его навестил некий молодой преподаватель из Оксфорда, чье имя до биографов не дошло. Что, если это был Льюис?
Мы никогда этого не узнаем. Но мы знаем о том, что между двумя семействами была удивительная связь. В дни Второй мировой войны одна юная девушка, Джилл Флюэтт, опасаясь бомбежек, переехала из Лондона за город – и оказалась в доме Льюиса и миссис Мор. Еще до встречи с Льюисом она обожала его как писателя, а когда они познакомились, безумно в него влюбилась. Льюис относился к Джилл с добротой и общался с ней много лет после того, как она жила в его доме. Наконец она вышла замуж, и спутником ее жизни стал не кто иной, как Клемент Фрейд, внук Зигмунда Фрейда и член парламента. Однажды Джилл Фрейд позвонила Льюису – договориться о дате семейного обеда с профессором. Ей сказали, что в этот самый день Льюис умер.
Была бы их беседа интересной? Когда за много лет до того Фрейда посетил Альберт Эйнштейн, оказалось, что им просто не о чем говорить. Фрейд описывал тот визит своему другу так: «Он разбирается в психологии, как я в физике, и мы имели очень приятную беседу»[562].
Однако у Льюиса и Фрейда было немало общих тем для живого разговора. Их обоих интересовали и литература, и психоанализ. А Фрейд на тот момент уже стал основателем нового направления в литературоведении, давшего ученым – таким, как Льюис, – новые инструменты для познания человека.
Может, они поговорили бы о писателях, которыми восхищались? Фрейд называл «Потерянный рай» Мильтона одной из своих «любимых книг». (Еще, по иронии судьбы, он очень высоко ценил другое произведение на библейские темы – «К Лазарю» Генриха Гейне, разделявшего духовное мировоззрение Льюиса.) Льюис уже прославился как специалист по Мильтону, хотя его знаменитое «Предисловие к “Потерянному раю”» вышло лишь спустя несколько лет.
Фрейд тогда страдал от смертельной болезни, так что они могли бы поговорить о проблеме страданий, волновавшей обоих. Фрейд мог бы рассказать Льюису – как рассказывал друзьям десятилетием раньше – о своем пессимизме и безнадежности перед лицом болезни и утраты любимых: «Я неверующий фаталист, так что перед лицом смерти мне остается только покорно переносить ее ужасы»[563].
Вероятно, из уважения к старику Льюис опустил бы многие аргументы, звучащие в книге «Страдание». Он бы просто рассказал Фрейду о том, как пришел к вере, которая помогла ему пережить ужаснейшие события. Он мог бы поговорить об апостоле Павле: Фрейд восхищался тем и часто его цитировал. Льюис сказал бы, что его обращение было не столь молниеносным, но не менее радикальным.
Они могли бы говорить о многом – о сексуальности, о любви, о смерти, о счастье и, разумеется, о самом важном – о Боге. О чем бы они ни беседовали, их разговор было бы ужасно интересно послушать. К счастью, я почти дал читателю такую возможность – представив их мнения об этих предметах, отраженные в их письмах и изданных книгах.
Почему труды Клайва Льюиса и Зигмунда Фрейда, умерших полвека тому назад, все так же глубоко влияют на нашу культуру? Отчасти это можно объяснить тем, что мы – даже если сами того не осознаем, – приверженцы одного из двух мировоззрений: либо материалистического, присущего Фрейду, либо духовного, о котором писал Льюис. Но здесь может быть и другая, более тонкая причина. Быть может, Фрейд и Льюис выражают наши конфликтующие стремления. Часть нас бьется с авторитетами, словно вторя Фрейду: «Я не сдамся!», – а другая, подобно Льюису, видит, что в глубине души мы желаем обрести связь с Творцом.
Фрейд и Льюис сошлись бы на том, что самый важный вопрос касается Бога: существует ли Разум вне вселенной? Оба они немало над этим думали, и оба понимали, что ответ поможет понять, кто мы, куда стремимся и к чему предназначены.
Но и Фрейд, и Льюис до своего обращения не искали ответа. Его не ищем и мы. Мы постоянно отвлекаемся. Мы защищаемся с помощью рационализаций. Мы говорим себе, что подумаем об этом важном (и тревожащем) вопросе, когда состаримся – тогда найдется время, а пока есть и более насущные занятия. Как Льюис в первой половине жизни, мы не хотим знать – мы культивируем «добровольную слепоту» и «глубокую ненависть к авторитету». Мысль о «трансцендентном вмешательстве» нам отвратительна. Подобно Фрейду и Льюису, мы говорим себе: «Моя жизнь – это моя забота, и больше ничья».
И Льюис, и Фрейд всю жизнь желали чего-то, неясного им самим, – и не могли обрести желаемого. Оба выражали эту жажду немецким словом Sehnsucht. Фрейд в шестьдесят шесть лет говорил о «странном тайном влечении», полагая, что это, «быть может… стремление к некой совершенно иной жизни». Льюис считал эту жажду «центральной историей» в своей биографии. После обращения он понял, что она «просто указывает на что-то иное, за пределы», что это «указатель» на пути к Творцу. Быть может, мы все носим в себе такую неутолимую жажду, и она либо туманит нам разум, как Фрейду, либо указывает на нечто, как Льюису.
Труды Фрейда и Льюиса помогают разобраться, почему нам трудно увидеть такие указатели, – иными словами, почему мы склонны искажать образ Бога. Согласно одной теории Фрейда, активно применяемой многими специалистами в работе с больными, мы неосознанно переносим детские чувства, связанные с авторитетами, на тех, с кем общаемся в настоящий момент. Это искажает наше восприятие и приводит к конфликтам с авторитетами. Если мы постоянно переносим чувства, связанные с родителями, особенно с отцом, на людей, обладающих властью, то, конечно же, эти детские чувства еще сильнее окрашивают наши отношения со Всевышним, недоступным для наших ощущений. А если это так, нам в любом случае, независимо от того, поклоняемся ли мы Богу или не верим в Него, надо задуматься: на чем базируются наши мысли о Нем – на откровении Создателя в истории или на нашем искаженном неврозами представлении о Творце?
И не стоит судить о Боге на основе дурных поступков его творений, склонных к падениям, будь то герои Библии, телепроповедники, попадающие в тюрьмы, или священники, растлевающие детей. Все люди далеки от идеала. Иисус из Назарета мог быть мягким и снисходительным с нуждавшейся в прощении самарянкой у колодца, но был суров к религиозным вождям, у которых слова расходились с делами.
Мы искажаем образ Бога или творим его по своим желаниям и порой создаем не Бога любви, но Бога ненависти, и это объясняет, почему во имя Бога люди совершали и продолжают совершать ужасные деяния вплоть до терактов. Склонность создавать свой образ Творца поможет осознать запрет, звучащий в самой первой заповеди: «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим» (Втор. 5:7).
И Фрейд, и Льюис не питали нежных чувств к своим отцам, и это повлияло на их негативное отношение к Богу. После обращения в веру Льюис заметил в себе эту склонность и сознательно с ней боролся. Он писал: «Мое представление о Боге – не божественно. Время от времени его нужно рушить. Бог сам сокрушал его. Он – великий иконоборец. Может, стоит сказать, что такое сокрушение – знак Его присутствия? Любая реальность рушит иконы»[564].
То, как мы отвечаем на вопрос о Боге, имеет огромное значение для нашей жизни на земле. С этим согласились бы и Фрейд, и Льюис. И нам самим нужно исследовать и доказательства, и опровержения. Быть может, лучше всего начать с Библии. Впрочем, Льюис напоминает, что нужные свидетельства в прямом смысле окружают нас: «Мы можем не замечать присутствия Бога, но никуда не сможем от Него убежать. Он наполняет мир. Он ходит повсюду инкогнито. И это инкогнито не всегда легко распознать. Истинный труд – во внимании. По сути – в попытке проснуться. И еще более сложный – в том, чтобы снова не заснуть»[565].
Благодарности
Я хочу выразить благодарность:
Доктору Вернону Граундсу, который первым поддержал мой интерес к психиатрии и на протяжении многих лет не переставал забрасывать меня статьями и книгами, чтобы я мог сфокусировать внимание на этом труде.
Вестеру Хьюзу, который более двадцати лет тому назад посоветовал мне написать эту книгу и предоставил мне грант, позволивший начать исследование; Ховарду и Барбаре Дэн Батт, за то, что помогли продолжить эту работу, а также Кеннету и Нэнси Макги, так как они поддерживали и ободряли меня на протяжении многих лет, что было крайне важно.
Сотням студентов, прослушавшим мой курс в течение последних тридцати лет: они стали для меня источником вдохновения и моими учителями. Таким людям, как Джереми Фрэйберг, Кэти Струве, Сандра Ли и другим бывшим моим студентам, которые на протяжении пятнадцати лет участвовали в создании базы данных по текстам Фрейда и Льюиса. Кому-то из них приходилось преодолевать огромные расстояния, чтобы найти неопубликованные материалы.
Профессору Питеру Гомесу, без чьей поддержки я не читал бы в Гарварде Нобелевские лекции, ставшие основой этой книги.
Марджори Мид из Центра Уэйд в Витонском колледже, помогавшей искать неопубликованные письма.
И вам, Виктор Бутрус, Дуглас Кой, Герберт Гесс, Салли Фрез, Пол Классен, Джереми Фрэйберг, доктор Честер Пирс и доктор Ирвинг Вейзнер, за то, что вы согласились прочесть мою рукопись и поделиться своими замечаниями.
Дину Оверману и многим оказавшим мне поддержку друзьям, таким как Марсия и Робин Браун, Лесси и Брит Николсон, Жан и Джим Петерсен, Ребекка и Энди Васинчук.
Брюсу Николсу, старшему редактору издательства Simon and Schuster, который предложил создать книгу из моих лекций и сделал много ценных исправлений в тексте, а также его сотрудникам за отличную редакторскую работу.