Мойре Хэмилтон пришлось еще тяжелее – размер ноги у нее был довольно большим, и ее матери пришлось собственноручно красить золотом коричневые сандалии. Подобрать золотые туфельки ей просто не удалось.
Накануне коронации паж доставил мне бриллиантовую брошь в форме вензеля ER с собственноручно написанной королевой запиской. Королева просила надеть брошь в день коронации. Я была в восторге – мне так повезло стать частью истории.
В ту ночь я почти не спала – я была слишком возбуждена для этого. Да и матрас на полу не способствовал сладким снам. Первые лучи пробились в квартиру и осветили мое платье, висевшее в углу. Я всю ночь пролежала в одиночестве, представляя, каким станет следующий день и прокручивая в голове все полученные инструкции. Но вот наконец наступило утро – и все закрутилось с бешеной скоростью.
К пяти утра маленькая квартирка заполнилась людьми. Нас с мамой безумно накрасили, чтобы мы хорошо выглядели в ярком телевизионном свете. При дневном свете мы обе выглядели дико – румяна такие же яркие, как помада, черные брови, как у Джорджа Роби, который изображал светских дам в комических шоу. Парикмахерша настояла на том, чтобы завить мне волосы. Это длилось целую вечность, а когда я посмотрела в зеркало, то просто ужаснулась – с этой прической я была похожа на овечку.
День выдался пасмурный. Всю ночь шел дождь, и было довольно прохладно – по прогнозу всего 12 градусов, самый холодный июньский день за сто лет. Впрочем, радио быстро вернуло наше внимание к церемонии. Комментатор Джон Снэгг восторженно сообщил, что тысячи людей всю ночь провели на улице и уже заняли места на маршруте движения процессии.
Мы с мамой надели свои платья, а Джон Снэгг напомнил слушателям, чтобы они не переключались, и сообщил, во сколько начнется прямая телевизионная трансляция.
Мысль о том, что нас увидят миллионы зрителей, безумно пугала. Я так нервничала, что не могла и крошки в рот взять. Мама уехала в Букингемский дворец, где ей предстояло позавтракать и занять место в карете рядом с графиней Юстон.
Через несколько минут после ее отъезда прибыла машина, чтобы доставить меня в Вестминстерское аббатство. Это были самые фантастические пятнадцать минут в моей жизни. Лондон являл собой невероятное зрелище. Все улицы были заполнены восторженными зрителями. Люди стояли и сидели, несмотря на дождь. После мрачных послевоенных лет это было нечто особенное. Утром того же дня было получено известие о том, что Эдмунд Хиллари достиг вершины Эвереста, и это сделало день еще более необычным. «Хиллари поднялся на Эверест!» – скандировали собравшиеся толпы. Машина подъехала к аббатству, толпа взревела, я выскользнула из машины и быстро скрылась в специально возведенной пристройке.
Когда я приехала, в аббатстве было довольно пусто. Синие ковры тщательно вычистили, герцог Норфолк занимался последними приготовлениями, тысячи стульев на всех уровнях ожидали гостей, которые должны были собраться в течение часа.
Комментатор «Би-би-си» Ричард Димблби находился здесь с рассвета. Он обозревал аббатство со своего места в трифории, а мальчики-хористы ерзали на своих скамьях. Я сразу же почувствовала их нервную энергию. Реалии предстоящего дня показались мне очень близкими и одновременно очень далекими.
Главная роль среди нас досталась Рози Спенсер-Черчилль и Джейн Вейн-Темпест-Стюарт. Они уехали в Букингемский дворец и должны были участвовать в процессии королевы. Мы вчетвером стояли вместе, наблюдая, как заполняется аббатство. Хотя нам предложили места, но там было так много очень пожилых мужчин в официальных костюмах (почти что в латах!), что мы почувствовали себя обязанными уступить свои места им.
В аббатстве планировалось пять процессий, которые после церемонии должны были соединиться в одну. Премьер-министры стран Содружества, члены королевской семьи и пэры были одеты в свою форму и яркие одеяния. Аббатство было ярко освещено. Свет телевизионных софитов создавал ощущение солнечного света, несмотря на пасмурный день. Витражи сияли, вышивки и украшения сверкали.
В зале царил приглушенный шум. Мы видели, как прибывают все новые гости. Аббатство заполнялось – тысячи людей входили через двери. Мне казалось, что перед глазами оживает сцена со средневекового гобелена. Одновременно происходило множество вещей: люди поправляли одежду или приглушенно беседовали с соседями; альтернативой сумочке стали диадемы – за ними пряталось все, от сэндвичей до маленьких швейных наборов. Надеть диадему можно было только после того, как королева будет коронована.
Среди гостей сидел Сесил Битон. Он делал наброски и фотографировал. Незадолго до десяти часов хор запел литанию. За час атмосфера в аббатстве стала очень напряженной. Предвосхищение великого события стало ощутимо почти физически.
Затем мрачный декан Вестминстера, каноны и другие священники торжественно прошли от алтаря к Большим Западным вратам. Они доставили королевские регалии в пристройку. Каждый предмет разместили на отдельном столе: ампулла[17], скипетр, держава, корона короля Эдуарда. Эти предметы находились под присмотром лорда обер-гофмейстера с чеканным профилем и его девятилетнего пажа, виконта Алсуотера, который не мигая смотрел на исторические регалии.
Торжественная процессия приближалась к Вестминстеру. Королева в роскошной золотой карете, запряженной восьмеркой серых лошадей, должна была прибыть ровно в одиннадцать часов. Вместе с мужем, герцогом Эдинбургским, она покинула Букингемский дворец в 10:26. Королевскую карету сопровождала тысяча гвардейцев, в том числе Королевская конная гвардия. Среди них был и Джонни Олторп, конюший королевы.
Мама прибыла вместе с правительницей гардероба, вдовствующей герцогиней Девонширской. Ее невестка, герцогиня Девонширская Дебо, надела поверх шелкового платья цвета слоновой кости малиновое бархатное одеяние XVIII века. Мама сказала, что герцогиня нашла его в сундуках Чатсуорта[18]. Это платье принадлежало пятой герцогине, Джорджиане Кавендиш, которая в свое время считалась «императрицей моды». Хотя этому наряду было уже двести лет, на церемонии оно смотрелось очень уместно – ведь и сама коронация не подвластна времени.
Зрители на улице размещались на специально построенных трибунах и криками приветствовали прибывающих гостей. Чем более знатными были гости, тем громче приветствовала их толпа. Когда в аббатство в одеянии рыцаря ордена Подвязки прибыл Уинстон Черчилль, толпа буквально взорвалась криками. Еще радостнее приветствовали королеву-мать и принцессу Маргарет, вышедших из Ирландской кареты. Принцесса Маргарет была необычайно хороша в расшитом золотом светлом платье. Королева-мать и принцесса выглядели так, словно сошли со страниц сборника сказок. К своим местам в вестибюле их проводили гвардейцы из Гренадерского полка. Там же находился предельно серьезный герцог Глостер с семьей.
Когда прибыли Рози и Джейн, мы вшестером собрались возле ступеней пристройки и приготовились ко встрече королевы. Нам выдали флаконы с ароматической солью – мы спрятали их в наших длинных белых перчатках. К сожалению, когда к нам подошел архиепископ Кентерберийский, Рози слишком энергично пожала ему руку, и ее флакон разбился. Запах распространился непередаваемый.
– Небеса пресветлые! – воскликнул архиепископ. – Что вы наделали?
Мы неприлично захихикали.
Но архиепископу было не смешно. Он вытер руки носовым платком и скрылся.
Когда толпа стала кричать непрерывно и звуковая волна покатилась со стороны набережной Виктории, мы поняли, что королева приближается. Хотя я знала королевскую семью с самого раннего детства, увидев приближающуюся золотую карету, я подумала, что мне это снится. Крики толпы еще более усилили это чувство. Когда карета остановилась, крики достигли крещендо. В этот момент казалось, что вся нация объединилась в восторге и преклонении.
Пажи вышли вперед и открыли дверцу кареты, а герцог Эдинбургский вышел с другой стороны. Он обошел нас, убедился, что все в порядке. Я почувствовала, что он очень нервничает. Он хотел, чтобы этот день стал для королевы идеальным, и был готов помочь всем, чем угодно. Но мы точно знали, что делать, а его поведение лишь усиливало напряжение.
Королева выглядела просто потрясающе. Она была идеально сложена, глаза ее сверкали. Наконец-то мы и вся нация увидели коронационное платье под парламентской мантией из малинового бархата со шлейфом, отороченным горностаем. Платье было великолепно. Норман Хартнелл создал его из шелка цвета слоновой кости, расшитого розами, чертополохом и другими символами Британских островов и стран Содружества.
Меня часто спрашивали, нервничала ли королева. Нет, она была спокойна, как всегда. Она точно знала, что делать. Она видела коронацию отца, и, хотя в тот момент была еще совсем юной, я уверена, что она все запомнила.
Как только королева вышла из кареты, мы подхватили ее малиновый шлейф. С нижней стороны к нему были пришиты специальные шелковые ручки, и бархат покрыл наши руки. На ступенях аббатства стоял герцог Норфолк в герцогском одеянии – точно так же, как в мае 1937 года на коронации короля Георга. В тот день он приветствовал юную принцессу Елизавету, а теперь, шестнадцать лет спустя, встречал ее уже в качестве королевы Елизаветы II.
Поприветствовав королеву, герцог отступил назад. Мы ждали, пока войдет принц Филипп. На него надели церемониальное одеяние. Пэры, которым предстояло нести регалии, приготовились. Герцог Норфолк организовал все так, что королева должна была дойти со своего места, помеченного красной нитью на синем ковре, до готической арки, за пятьдесят пять секунд. И в этот момент должны были раздаться фанфары.
С момента приезда королевы до ее входа в аббатство прошло пятнадцать минут. И вот церемония началась. Я стояла за королевой и чувствовала себя невероятно счастливой. Мне не верилось, что я оказалась в нужное время в нужном месте, прямо рядом с королевой. Вокруг нас воцарилась тишина. Королева стояла перед нами, в десяти ярдах от Больших Западных врат. Она повернулась к нам и спросила: