Обаяние Колина редко его подводило, хотя однажды такое случилось: в клубе «400» он потерпел полное фиаско с принцессой Мариной, вдовой герцога Кентского. Колин заявил, что проверить подлинность сапфира можно одним способом: его нужно опустить в воду и посмотреть, сохранит ли камень свой цвет. Чтобы доказать, что настоящие сапфиры сохраняют цвет, он предложил принцессе Марине опустить ее огромное кольцо с сапфиром в стакан с водой. Она сделала это, но, к ужасу Колина, цвет сапфира побледнел. Колин тут же заявил, что теория неверна, но принцессе это совершенно не понравилось.
И вдруг этот харизматичный мужчина обратил внимание на меня. Все лето он катал меня на своем «Тандерберде» – садиться в эту машину было страшно тяжело, настолько она была низкой. Это было не слишком весело, потому что ездил Колин со страшной скоростью, не признавая никаких правил. Мы ездили в Брей, Беркшир, устраивали там долгие обеды, гуляли по лугам и валялись в траве. В Лондоне Колин приглашал меня на ужины, знакомил с друзьями, а потом мы возвращались в его квартиру, но наши отношения никогда не заходили дальше дозволенного.
Мое представление о любви и романтических отношениях основывалось исключительно на черно-белых голливудских блокбастерах с Грейс Келли и Кэри Грант. Когда-то мама водила нас с Кэри на такие фильмы в Уэллс-некст-Си[22]. Реальность оказалась совсем другой: романтика Колину была не близка. Хотя он был невероятно обаятелен, но совсем не романтичен. Он совсем не походил на Хитклиффа из «Грозового перевала», который был моим романтическим идеалом.
Колин обладал весьма неприятным характером, и в первые дни нашего знакомства я не раз становилась свидетелем этого. В такие моменты он всегда говорил: «Энн, когда мы поженимся, у меня не будет повода выходить из себя». Перспектива замужества меня радовала. Я не хотела отпугнуть Колина из-за таких мелочей и уговаривала себя, что именно так все и будет. Ведь он был таким замечательным человеком – и совершенно не походил на степенных друзей моего отца.
Впрочем, несмотря на лучшие намерения, Колин не переставал устраивать сцены. Когда мы впервые ужинали с его отцом, Колину почему-то показалось, что он не уделил мне достаточно внимания. Мы ехали домой, и Колин всю дорогу твердил, что отец безобразно отнесся и к нему, и ко мне. Мне же казалось, что его отец был вполне доброжелателен, но переубедить Колина мне не удалось.
Моя мама тоже была свидетельницей сцен Колина. Они отдыхали на Багамах, и она видела его истерику на яхте. Мама слышала о выходках Колина в Балморале[23] прошлым летом. Королевская семья и придворные его недолюбливали, считая слишком взбалмошным и непредсказуемым. Мама предупреждала меня, но Колин успокаивал все тем же обещанием: когда мы поженимся, все будет по-другому.
В конце лета мы приехали в Холкем, чтобы познакомиться с моим отцом. Отец смотрел на Колина сурово и с подозрением. Но это не помешало нам в скором времени обручиться. Я приехала домой, чтобы сообщить новости отцу. Он был к этому готов и сделал вид, что не обратил ни на меня, ни на мои слова никакого внимания. Мы были в Холкеме, я гонялась за ним по бесконечным коридорам и залам, а он твердил: «Нет, нет, Энн, не сейчас». В конце концов я загнала его в угол и выложила новости. Он не отреагировал и даже не поздравил меня. Он все еще хотел выдать меня замуж за кого-то из своих друзей. Кроме того, семейство Теннантов казалось ему недостаточно знатным. Хотя семья была известна с XV века и сделала состояние на юриспруденции, а затем на землях, главным источником весьма значительных богатств стало изобретение отбеливателя в годы промышленной революции. Они были не просто торговцами – на взгляд моего отца, они были настоящими нуворишами.
Не впервые юный Кук привозил в Холкем любимого человека и наталкивался на полное неприятие родных. Когда мой дед, будущий четвертый граф Лестер, влюбился в Мэрион Трефузис, он привез ее знакомиться со своим дедом, вторым графом. Бабушка была настоящей красавицей и замечательной женщиной. Я всегда вспоминаю о ней с теплотой. Но во время знакомства второй граф Лестер притворился, что ничего не слышит и не может говорить. Взглянув на Мэрион, он нацарапал записку: «Отошли ее прочь!» – и протянул моему деду.
16 декабря 1955 года о нашей помолвке объявили в «Таймс». Отец сразу же написал Колину письмо, в котором недвусмысленно заявил, что он и дальше должен называть его и мою мать лордом и леди Лестер. Колина это совсем не порадовало. Мне было очень неловко – ведь мама давно разрешила Колину называть ее по имени.
Спустя годы я узнала, что до официального объявления принцесса Маргарет написала маме о Колине. Она разделяла мамино беспокойство, называла Колина «довольно распущенным типом», впрочем, замечала, что он «проявил хороший вкус, влюбившись в Энн», а это означает, что «он, похоже, уже исправился».
Мне об этом письме никогда не говорили, и я узнала о нем только после смерти матери. Я поняла, почему принцесса Маргарет называла Колина «распущенным». Но, как это было очень типично для них, ни она, ни мама не стали вмешиваться, а приняли мой выбор. Я понимаю, почему мама не показала мне это письмо. Трудно сказать, заставило бы оно меня задуматься или, наоборот, вызвало раздражение.
До свадьбы оставалось три месяца. Мне пришлось потрудиться – я составляла списки, организовывала все – от цветов до музыки. Кэри придумывала платья для подружек невесты. Сама я изучала свадебные платья Нормана Хартнелла и Виктора Стибела (еще один известный модельер, который шил платья принцессы Маргарет для медового месяца). Но все же я остановилась на Хартнелле: расклешенное платье из расшитого шелка было просто восхитительно.
Отец готовился к свадьбе так, словно я была его сыном. Он считал, что нужно пригласить всех работников поместья и фермеров-арендаторов. Для них устроили три шатра в парке, и в каждом был свадебный торт. Основной прием должен был проходить в парадных апартаментах замка.
Перед свадьбой стали съезжаться гости, в том числе множество работников поместья Глен в Шотландии – многих из них Колин вообще ни разу не видел. В длинной галерее выставили свадебные подарки. Королева и принц Филипп подарили нам серебряную чернильницу, а королева-мать – небольшое золотое зеркальце. Посмотреть на подарки приходили все, кто жил поблизости.
21 апреля 1956 года мы поженились в церкви Святой Витбурги в поместье Холкем. Я снова стояла на мраморных ступенях, как на первом балу, но на сей раз на мне было свадебное платье Нормана Хартнелла и очень красивое бриллиантовое колье Куков, а не платье дебютантки из парашютного шелка. И мне не нужно было разносить шампанское работникам, лишь бы меня не пригласили танцевать. В тот день я была невестой Колина Теннанта, настоящей звезды светского мира. И я вот-вот должна была стать независимой замужней дамой.
Отцовский «Роллс-Ройс» сверкал. Наш шофер Смит провез нас через парк к церкви. Отец очень нервничал из-за всяких мелочей. Мама уже была в церкви – она проследила за цветочным убранством, и все было очень красиво.
Служба прошла как в тумане, но я помню, как мы вышли из церкви и как нас приветствовала огромная толпа. Посмотреть на нас пришли жители соседних деревень. Всем хотелось увидеть не только нас, но главным образом принцессу Маргарет и королеву-мать. Королева-мать в мехах улыбалась и приветливо махала собравшимся. Королева на свадьбу не приехала – она отмечала день рождения, отец не учел этого, когда назначал дату.
Я была рада, что приехала принцесса Маргарет. После моего первого бала мы виделись нечасто. Она много времени проводила в Лондоне, любила бывать в ночных клубах, а я предпочитала заниматься нашей керамикой в Холкеме.
Нас сблизил Колин – так возобновилась дружба, которая продлилась всю жизнь. Но на свадьбе принцесса была довольно мрачной. Она сказала, что ненавидит свадьбы подруг – круг неженатых мужчин, с которыми можно было отправиться в ночной клуб, неуклонно сокращался, и каждая свадьба напоминала ей, что сама она все еще не замужем. На нашей свадьбе она напоминала суровую медсестру в темно-синем пальто, синей шляпе и перчатках. Тогда она еще не знала, что через четыре года выйдет замуж за Тони Армстронга-Джонса, который делал фотографии на свадьбе.
Хотя Тони учился в Итоне и Кембридже, мой отец считал фотографов ремесленниками и довольно грубо называл его «Тони Щелкун». Он не пригласил его на свадебный обед. Тони обед подали внизу, а его будущая невеста была почетным гостем на банкете. Тони сделал чудесные фотографии. Мы пригласили его именно по этой причине – он считался одним из лучших фотографов своего времени и был буквально нарасхват. Но и ему сразу не понравился Колин, и эта неприязнь с годами стала все более заметной. Должна сказать, что официальным фотографом на свадьбе хотел быть Сесил Битон, когда же отец сказал, что уже пригласил Тони, Сесил был очень разочарован. Отец решил пригласить его в качестве гостя, и Сесил сделал замечательные фотографии, но потом прислал отцу счет, чем очень его огорчил.
Мы с Колином вернулись домой из церкви на «Роллс-Ройсе». По традиции мы объехали весь парк и деревню, чтобы нас все видели. На холме в деревне машина заглохла. Сразу же собралась большая толпа. Все старались заглянуть в окна машины. Я почувствовала себя очень неловко и сказала:
– Смит, пожалуйста, поторопитесь. Вы не можете завести машину? Сидеть здесь довольно неприятно.
Смит был смущен, но ему все же удалось завести машину, и мы благополучно поехали дальше.
Мы поприветствовали гостей, произнесли тосты и разрезали торты во всех трех шатрах, а потом и в парадных апартаментах. Затем сделали фотографии – солнечный день подходил для этой цели как нельзя лучше. Мне было очень хорошо, хотя чем дальше, тем больше я нервничала. Думаю, у каждой невесты в день свадьбы бывает такой сюрреалистический момент. Я с тревогой думала о первой брачной ночи – тревога еще больше усилилась, когда мы с Колином покидали Холкем. Большинство невест моего происхождения в те годы были девственницами. За исключением неудачного романа с Джонни Олторпом, у меня вообще не было никаких романтических отношений.