И я послушалась. Я вернулась к Колину и смирилась с судьбой. Он всю ночь не давал мне спать – улегся на полу, свернулся калачиком и что-то бесконечно говорил. Я к такому не привыкла. И неудивительно – ведь у меня не было опыта общения со взрослым мужчиной, который ведет себя подобным образом. Колин никогда не вел себя нормально. Он не принимал ничего, что всем остальным казалось совершенно разумным. Он терпеть не мог театр, потому что не мог выдержать антрактов, и всегда уходил со второго действия. Он редко ел с тарелки, предпочитая есть из бумажных пакетов. Одно время он не ел ничего, кроме мармеладных яиц, чего я понять никак не могла. А еще он любил покупать домá. Мне пришлось научиться принимать и мириться с этим, как и с другими его выходками – у меня просто не было выбора. В любой момент он мог заявить, что купил новый дом и нам нужно переезжать – порой сразу же после переезда в очередной дом. Он никогда со мной не советовался, и я просто привыкла. Не могу сосчитать, сколько домов у нас было в Лондоне.
Отец это заметил и предложил мне купить одну из освободившихся ферм в Холкеме, чтобы у меня был собственный дом. Он думал, что это облегчит мою жизнь. Свободны были две фермы. Одна находилась прямо на болотах – красивый дом в голландском стиле. Но я представила себе мрачные, промозглые зимы и болотных ведьм и выбрала другую, расположенную в нескольких милях от Холкема. Я купила этот дом со значительной скидкой. Колин, который полностью контролировал наши дома в Лондоне и отделывал их по своему вкусу, не спешил приезжать в мой дом. Но когда я закончила отделку, то мне захотелось показать ему свой дом – я им по-настоящему гордилась.
Ванные в доме были совершенно новыми, и полы в них были застланы коврами. Когда Колин впервые приехал в мой дом, я накрыла ковры пленкой: в ванне Колин всегда так сильно плескался, что все полы вечно были залиты водой. Но, увидев в ванной комнате пленку, Колин пришел в ярость.
– Ты постелила пленку из-за меня?! – шипел он. – Ковры тебя дороже меня! Как это типично!
С этими словами он оделся и выскочил из дома. Я не знала, куда он отправился. Потом я вышла на улицу и услышала стоны, доносившиеся из ветхой сельскохозяйственной постройки на другой стороне дороги. Я пошла на шум и, к своему ужасу, увидела Колина. Он сидел на корточках за двумя ржавыми тракторами. Выходить он категорически отказался. Меня охватила паника – не дай бог, жители деревни увидят, что у нас происходит.
Я позвонила маме, и она приехала с врачом. Ему пришлось проползти под тракторами, чтобы сделать Колину укол. Стонать он перестал, но потом доктору пришлось вытаскивать его обмякшее тело из-за тракторов. Мы с мамой помогли втащить его в дом, уложили на кровать и поблагодарили доктора, который постарался уехать побыстрее. На следующий день Колин вел себя так, словно ничего не случилось. И мама тоже.
Несмотря на это, такое поведение мужа меня беспокоило, и я уговорила Колина обратиться к врачу в надежде, что это ему – и мне – поможет. Врачи объяснили его состояние чрезмерной чувствительностью и напряженностью. Но такое вежливое объяснение нам не помогло. Я несколько месяцев уговаривала его обратиться к психиатру, и со временем он согласился. Он очень быстро побывал у нескольких врачей, не возвращаясь к ним после первого же сеанса. Наконец он нашел пожилого специалиста, который его устроил. Когда я спросила, как проходят сеансы, он ответил:
– Я ничего не делаю. Просто лежу. Очень сердито. Очень сердито и молча.
Мне это не понравилось. Смысл посещения психиатра – это разговаривать. Но Колин утверждал, что он просто сердито лежит и молчит, и это ему помогает. И это действительно какое-то время помогало. Но потом старый доктор умер, и мне снова пришлось справляться с истериками Колина, которые продолжались всю его жизнь.
Однажды мы вместе с его кузиной, писательницей Сюзанной Джонстон, или просто Занной, отправились в Россию. Колину предстояло выступить по русскому телевидению – в России открывали мемориальную доску в честь его бабушки, леди Мюриэль Педжет, которая внесла большой вклад в работу Красного Креста на Балканах. Колин был в восторге. Он рассказывал нам с Занной, как во время поездки по России его бабушка прятала первого президента Чехословакии Томаша Масарика под собственной юбкой.
– Когда советские солдаты осматривали вагоны, они приказали всем подняться, но бабушка отказалась, – с восхищением рассказывал Колин. – Она ответила: «Как вы смеете приказывать леди Педжет вставать?!» – и замахала зонтиком.
Колин пребывал в возбуждении, и когда мы приступили к репетициям. Табличку планировалось установить на дворце Белосельских-Белозерских, где в годы Первой мировой войны леди Мюриэль открыла англо-русский госпиталь для раненых. Но по дороге мы заблудились. Колин во всем обвинил меня и начал кричать. Проходившие мимо японские туристы воззрились на него в изумлении.
Я перешла мост, чтобы спросить дорогу в сувенирном магазинчике. Сзади раздавались крики и проклятия. Я обернулась и увидела, что Колин свернулся клубочком прямо на тротуаре, а Занна склонилась над ним. Японские туристы наблюдали за ними и яростно фотографировали. В конце концов Колин вскочил и убежал. Мы с Занной поняли, что нам его не найти и мы уже опаздываем, поэтому вдвоем отправились ко дворцу. Организаторы спросили, где Колин. Я быстро ответила: «У него разболелась голова». А Занна одновременно со мной заявила: «У него заболел живот». На нас посмотрели с подозрением, но делать было нечего. Колина они так и не увидели.
На следующий день на открытии таблички Колин был страшно зол на переводчика. Публика никак не реагировала, и он решил, что переводчик не переводит его шутки. Хотя церемония транслировалась в прямом эфире, Колин остановился, выругал переводчика и пожаловался организаторам, что его речь безнадежно испорчена. Теперь я понимаю, что в этом не было ничего удивительного, но в тот момент я была просто в ужасе.
Спустя много лет, когда мы с Колином и тремя младшими детьми отправились в Индию и там встретились с нашим американским другом Митчем Критсом, Колин устроил колоссальный скандал. В центре Дели мы взяли тук-туки[25] и отправились за покупками. Колин и Митч приехали в магазин первыми. Когда подъехали мы с детьми, я сразу услышала доносившиеся из магазина крики Колина. Оказалось, что он ухитрился страшно разругаться с хозяином магазина и буквально сцепился с ним. Улица мгновенно заполнилась разозленными индийцами. Завидев меня, Митч крикнул:
– Забирай детей, садись в тук-тук и уезжай!
Я схватила детей и вернулась в отель – и это было нелегко. Мне уже было все равно, разорвут ли индийцы моего мужа на части. К счастью для него, ситуацию сумел разрядить Митч – очень спокойный, уверенный в себе человек, свободно владевший хинди.
Позже я спросила у Митча, что случилось.
– Колин вел себя безобразно. Это очень опасно. Ему нужно научиться вести себя, – ответил Митч, который даже не догадывался, в чем причина скандала.
Я осторожно повернулась к Колину, не зная, как он отреагирует.
– Тебя могли линчевать. Нельзя так себя вести.
Это был не первый и не последний раз, когда Колин оказывался в опасной ситуации. Я всегда боялась, что кто-нибудь не выдержит и ответит ему, как и следует. Но Колин не собирался меняться. Он был щедрым, находился в хорошей форме, он отлично ладил с самыми разными людьми. Он постоянно устраивал вечеринки, был настоящим шопоголиком – истинная сорока! – а темперамент был неотъемлемой частью его личности. Однажды я спросила, почему он кричит на людей, и он ответил:
– Мне нравится их задевать. Я люблю их пугать.
Странное желание, которого я никогда не могла понять. Но я старалась сосредоточиваться на хороших его качествах, чего Колин от меня и ожидал. Однажды я спросила, почему он выбрал меня – ведь у него было множество других подружек, и он мог жениться на любой. Почему он захотел жениться на мне?
– Я понял, что на тебя можно положиться, – ответил он. – Ты никогда не сдашься.
И он был прав. Я прожила с ним пятьдесят четыре года и не сдалась – хотя в моей жизни было немало ситуаций, когда я была готова опустить руки.
Глава седьмаяМюстик
В 1958 году Колин взял меня с собой на Тринидад, чтобы осмотреть земли, принадлежавшие его семье. Чарли мы оставили на попечение няни. Я никогда прежде не была в таком экзотическом месте – времена гран-туров прошли, а у моей семьи не было денег на путешествия. Колин же много путешествовал, не раз бывал в Вест-Индии и страшно любил эти места. Не все Теннанты привыкли к жизни на Тринидаде: отец Колина, Кристофер, был здесь лишь раз, когда ему было немного за двадцать, и ему не понравилось. Но он отправил отсюда в Англию нескольких кайманов и подарил их своему брату – пресловутому дяде Стивену. Тот держал их дома, а потом неохотно передал в зоопарк. Хотя кайманы чаще всего лежали на теплых плитках в гостиной, чтобы согреться, они часто сбегали, и управляющему приходилось обходить весь дом со шваброй, выискивая их за дверями и под диванами.
Солнце, бирюзовая вода и белоснежные пляжи меня сразу очаровали. Мы вместе с Джоном и Дженет Ловеллами остановились в Маракас-Вэлли, посреди джунглей, в поместье Ортинола, принадлежавшем банку Теннантов. Колин очень любил Ловеллов – они научили его любить Вест-Индию. После окончания Оксфорда Колин не раз бывал у них.
Пока мы были на Тринидаде, Колин узнал о том, что продается остров Мюстик – от французского moustique, то есть «москит». Остров почти сто лет принадлежал креольской семье Хейзеллов, которые устроили там хлопковую плантацию. Но содержание такого актива обходилось очень дорого. Когда Колин узнал об этом, остров продавался уже пять лет. Колин заинтересовался, договорился о поездке и отправился на остров, а я уехала в Англию к сыну. Осмотрев остров, Колин купил его за 45 тысяч фун