тов, даже не сойдя с яхты. Это было рискованное приобретение. На острове не было воды и электричества, хлопок выращивали всего на дюжине акров, а остальные 1300 акров[26] были совершенно заброшены.
Любой, кто решил бы купить остров, должен был бы задуматься. Даже более крупный остров Сент-Винсент, гораздо более развитый, не мог похвастаться хорошей связью: письма оттуда шли недели две, если доходили вообще, телефонных линий не существовало. Если кому-то нужно было куда-то полететь, приходилось пользоваться маленьким самолетом: взлетал он со взлетной полосы, но приземлялся прямо на воду к ужасу пассажиров, которых никто не удосужился предупредить. Кроме того, Колин представления не имел о хлопке и сельском хозяйстве – ни в тропиках, ни в любом другом месте.
Но Колина это не остановило. Он считал, что рожден, чтобы жить здесь, и Мюстик для этого был идеальным местом. Характер Колина прекрасно подходил для жизни на Карибском острове, и панама шла ему куда больше, чем котелок. Купив остров, он был счастлив. Жизнь на Мюстике казалась ему воплощением всех мечтаний. Он хотел как можно быстрее показать мне свое приобретение.
Мне тоже было интересно его увидеть. Но первое впечатление стало шоком. Во-первых, туда было невероятно сложно добраться. Из Англии я прилетела на Барбадос, с Барбадоса на Сент-Винсент. Там я села на катер и два часа болталась в море. Наконец меня высадили на берег, на огромный белоснежный пляж, окаймленный манцинеллами. К счастью, Колин уже ждал меня. Между нами и единственной на острове дорогой свободно паслись дикие коровы. Нам с Колином дважды пришлось прятаться среди манцинелл, самых ядовитых деревьев в мире, но дикий скот пугал нас больше.
Выбравшись на дорогу, мы погрузились на трактор с прицепом. В прицепе были установлены пластиковые стулья на случай, если пассажиров будет больше. Трактор не походил на «Тандерберд» Колина, но вел он его с той же лихостью. Колин провез меня по всему острову, чтобы показать мне все. От пляжа Макарони мы направились к каменному дому, Коттон-Хаусу. Здесь обрабатывали хлопок: местные женщины собирали хлопок и в фартуках приносили сюда. Здесь его раскладывали по полу, а потом теребили, чтобы вытрясти семена, и складывали в кипы. Отсюда хлопок отправляли на Сент-Винсент и дальше в Англию на переработку. Эта технология увлекла меня. Она напомнила мне нашу керамику – множество людей трудятся, чтобы сделать красивый кувшин или тарелку, а покупатель об этом даже не задумывается. Так и я никогда не задумывалась, откуда берется моя хлопковая одежда или постельное белье.
На острове была еще одна постройка, Большой дом, дом на каменном фундаменте с большой верандой. Внутри я увидела единственную огромную комнату с очень длинным столом, где могло бы разместиться около тридцати человек.
– Зачем здесь такой большой стол? – удивилась я. – У нас будут гости?
Колин объяснил, что дважды в год на остров приезжают закупщики хлопка. Они усаживаются за этот стол, чтобы обсудить цены и оценить образцы, прежде чем заключить сделку.
Кроме хлопковой плантации на острове находилась маленькая рыбацкая деревушка – несколько крохотных хижин. И все. Для английского глаза здесь не было ничего знакомого. Осмотреть хлопковую плантацию было интересно, но я никак не могла понять, что же так понравилось Колину.
Да, виды здесь были потрясающие, настоящие открытки. Но земля была пустынной. Мне было трудно представить, что я захочу хоть сколько-то здесь пожить. А самое ужасное заключалось в том, что остров буквально кишел комарами – не случайно его назвали Мюстик. Моя лилейно-белая кожа не была приспособлена к карибскому солнцу, но комары сразу же решили, что это для них. Стоило мне присесть отдохнуть, как они ухитрялись кусать меня даже сквозь щели в тростниковых креслах. Моя кожа покраснела, покрылась зудящими укусами.
Колин повернулся ко мне и спросил, что я думаю. Я молчать не стала.
– Колин, это чистое безумие!
– Запомни мои слова, Энн, – сурово ответил муж. – Я сделаю Мюстик лучшим местом на земле.
Уверенность Колина была убедительной, но мне оставалось лишь гадать, что еще уготовила нам жизнь. Мы приехали на Тринидад лишь на время, а теперь я понимала, что наша жизнь вот-вот кардинально изменится.
Из Кента мы переехали в Лондон, а потом мы с Колином принялись курсировать между Мюстиком и Англией. На острове мы проводили по несколько недель, оставляя Чарли дома. Нас обоих воспитывали няни и гувернантки. Ни одна из знакомых мне матерей не готовила для своих детей и не ела вместе с ними. Когда я росла, матери стояли на пьедесталах, они ассоциировались с лакомствами и особыми случаями, а монотонная дисциплина и общий уход были делом других людей. Дети жили своей жизнью, взрослые – своей. Важнее было быть женой, чем матерью. Колину нужна была поддержка: один он не справился бы, и я всегда должна была находиться рядом, на всякий случай. Мне в голову не приходило отказаться ехать на Мюстик. Все знали, что жена должна следовать за мужем.
Колин проводил на острове гораздо больше времени, и это было для меня большим облегчением. Хотя мысль о владении необитаемым островом привлекательна, но реальность гораздо более сурова. Я выросла в холодном Норфолке, в доме с лакеями и горничными, и была совершенно не готова неделями питаться консервированными бобами, а по ночам обливаться потом, не в силах заснуть. Если бы не практическая сметка, унаследованная от мамы, не внутренняя сила, сформировавшаяся в годы войны, и не мой опыт единственной женщины-коммивояжера, я вряд ли справилась бы с этим. У Колина было «видение», а мне оставалось лишь гадать, сумею ли я приспособиться к жизни Робинзона Крузо. Каждый раз, возвращаясь в Англию, я испытывала глубочайшее облегчение.
Но постепенно я начала привыкать к жизни на острове – мне просто пришлось привыкнуть и не жаловаться. Каждый день мы ели рыбу, иногда отправлялись охотиться на лобстеров. Мы с Колином отправлялись на пляж, пробирались сквозь заросли, уворачивались от коров и оказывались в лагуне. На отмелях мы находили лобстеров, которые прятались в норах, обматывали руки полотенцами, хватали их и вытаскивали на берег. Но лобстеры не стоили того труда, который мы на них тратили, в теплой воде они становились очень жесткими. Воды на острове не было, и мы собирали дождевую воду и росу с крыши. Душем нам служило ведро с дырками в дне – мы закрепили его на дереве за домом. Душ был самый примитивный, но мы как-то справлялись. Колину вообще было все равно, но я очень тосковала по нормальной ванне.
Колин мечтал превратить Мюстик в первоклассный курорт. Он хотел улучшить условия жизни и создать инфраструктуру, чтобы остров мог процветать. Под влиянием Ловеллов, которым удалось создать почти идеальные условия в Ортиноле, Колин неустанно трудился. Он постоянно думал, что еще можно усовершенствовать и чем помочь местным жителям.
Хлопковая плантация на Мюстике была делом безнадежным. Но хотя Колин мало что знал о производстве хлопка, у него была деловая сметка. Он познакомился со всеми жителями острова и даже сумел с ними подружиться. Я последовала его примеру. У меня не было какой-то цели, но я знакомилась с их образом жизни: спускалась на берег встречать рыбацкие лодки, наблюдала за работой рыбаков. Хотя большинство из них говорили только на местном наречии и почти не владели английским, со временем они стали более дружелюбными – тем более что я покупала у них рыбу. Я зашла в маленькую школу и подружилась с учительницей. Поняв, что им нужны книги, я организовала доставку, и учительница была в полном восторге.
Островитяне быстрее подружились со мной, чем с Колином, и ко мне пошли ходоки. Обычно разговоры начинались так: «Мы не хотели беспокоить мистера Теннанта, но…» Я всегда внимательно их выслушивала и придумывала способы решения их проблем.
Когда ко мне пришел юноша по имени Джон Киддл и попросил устроить его на работу, сказав, что у него есть опыт в тропическом земледелии, мы с Колином сразу же его наняли. История Джона была печальна: деловой партнер сбежал со всеми деньгами и рекомендательным письмом от викария. Но Колин был рад найти помощника. Когда Колин и Джон занимались своими делами, я была предоставлена самой себе. Я целыми днями читала, потому что других занятий у меня не было. Я читала Джейн Остин, Пруста и перечитывала один из любимых своих романов, «Грозовой перевал» Эмили Бронте.
Привыкнуть к такому медленному темпу жизни было нелегко. Меня бесило отсутствие срочных дел. Я никак не могла привыкнуть, что в этой части света время – понятие относительное. И дело было не только в темпе жизни. Я оказалась в условиях совершенно иной культуры. Я часто думала, что я делаю, пытаясь наладить жизнь так далеко от дома. Если бы я вышла замуж за друга отца, лорда Стайра, то сейчас управляла бы шотландским поместьем. Если бы моим мужем стал Джонни, я бы обосновалась в Англии. Но вместо этого я строила совершенно новую жизнь на далеком пустынном острове.
В 1959 году я поняла, что беременна, и с радостью вернулась домой. Возвращение в английское общество, к оштукатуренным домам и официальным лондонским ужинам было словно переходом в другой мир. Лондон привыкал к новым тенденциям – креветочным коктейлям, уткам в апельсинах и французским блинчикам. Город переживал революцию мини-юбок и пышных причесок. Совершить такой переход было нелегко. Я не могла поверить, что Мюстик живет одновременно с Англией и всеми современными веяниями.
Я продолжала делить время между Англией и Мюстиком. От Колина я возвращалась к двоим маленьким сыновьям. Колин был в своей стихии. Он страстно привязался к острову, и его планы перемен постепенно осуществлялись. На острове он мог быть самим собой. Он никогда не жаловался на душ из ведра или отсутствие электричества.
В первые годы нас посещали только самые отважные друзья. В 1960 году, через два года после покупки Мюстика, принцесса Маргарет вышла замуж за Тони Армстронг-Джонса, который делал фотографии на нашей свадьбе. Королева даровала ему титул графа Сноудона. Он очень быстро стал одним из культовых фотографов своего времени. Узнав о помолвке, мы были очень рады за принцессу Маргарет. И вся нация радовалась вместе с нами – все очень переживали за нее, когда она не смогла выйти замуж за разведенного полковника Таунсенда. После свадьбы молодожены отправились в шестимесячный тур по Карибскому морю. Они отплыли из Лондона на королевской яхте «Британия», прошли мимо Доклендс