[27] и «маленькой белой комнатки» Тони – его знаменитой фотостудии в доме 59 по Ротерхит-стрит, где принцесса Маргарет тайно провела столько времени.
Прибыв на Карибы, они навестили нас на Мюстике. Колин не мог сдержать возбуждения, а я напряглась, предвидя катастрофу. Когда мы в последний раз развлекали их в Лондоне, в нашем очередном доме в Ратленд-Гейт-Мьюз, Колин решил, что принцессе Маргарет понравится бычий язык, и помчался в «Хэрродс»[28] за покупками. Домой он принес коробку серых языков. Выглядели они непрезентабельно, даже, можно сказать, отвратительно. Когда мы сели ужинать, принцессе Маргарет было достаточно взглянуть на массивный серый язык, как ей тут же поплохело. И Тони тоже. Языки со стуком вернулись на блюдо. Мы вежливо прикрыли их овощами, и никто ничего не сказал. Неудивительно, что Маргарет и Тони больше никогда не приезжали к нам ужинать.
Мы стояли с биноклями и обшаривали горизонт, пока не появилась «Британия». Я испытывала смешанные чувства. Яхта бросила якорь в Уокерс-Бэй, который быстро переименовали в Британия-Бэй. Небольшая лодочка подплыла к берегу, и офицер в белоснежной форме передал нам приглашение отужинать на яхте. Я написала ответ: «Мэм, вы очень, очень добры. Мы с радостью приняли бы приглашение, но мы почти два месяца не принимали ванны, и от нас, в буквальном смысле слова, воняет. Не думаю, что мы будем хорошими гостями».
Тут же пришел ответ. Маргарет писала, что она все понимает, но хочет увидеться с нами, несмотря ни на что. И она может предоставить нам каюту. Я была в восторге и ухватилась за возможность хоть сколько-то времени понежиться в ванне. Это было настоящее счастье. Мне хватило бы и самой примитивной ванны, но ванна на королевской яхте – это нечто особенное.
На следующий день принцесса Маргарет и Тони спустились на берег, и мы устроили им экскурсию по острову. В глубине души я надеялась, что они откажутся, но оба залезли в прицеп. Я заметила широкую улыбку на лице Маргарет – чувствовалась, что свободная, расслабленная атмосфера ей нравилась. Пока они стояли у острова, мы предложили им отдыхать на любом пляже по их выбору и заверили, что они будут в полном одиночестве и никто их не потревожит. Моряки каждый день приплывали и устанавливали для них шатер. В последний день они пришли, чтобы выпить с нами. Предложить нам было нечего – только ром и отвратительный ярко-розовый напиток из слегка забродившего гибискуса. Я видела, как принцесса Маргарет поморщилась, попробовав его. Я разделяла ее мнение.
– Мэм, – сказал Колин, – мы не сделали вам свадебного подарка. Вы предпочтете получить маленькую коробочку или участок земли?
Маргарет повернулась к Тони, но решение приняла, не дожидаясь его ответа:
– Думаю, участок будет чудесным подарком!
Больше Тони на остров не приезжал. Скорее всего, все дело было в его неприязни к Колину, которая так и не прошла. Колин и принцесса Маргарет весело проводили время в 50-е годы. Они познакомились на вечеринке, устроенной одной из подружек королевы, Элизабет Ламбарт. Летом 1954 года, когда Колин стал единственным гостем принцессы Маргарет в Балморале, журналисты судачили, сделал ли он предложение или только собирается. Конечно, это были только слухи, но, когда на сцене появился Тони, эти слухи его не обрадовали. Кроме того, наша свадьба еще более усугубила его неприязнь – он наверняка слышал, как мой отец называл его «Тони-Щелкун». Спустя много лет кто-то позвонил Тони, чтобы узнать у него что-то о Колине. Тони буркнул, что всегда его терпеть не мог, и бросил трубку. А Мюстик он сознательно называл «Мюстейк». Но для принцессы Маргарет Мюстик был местом интересным и увлекательным. Остров сулил ей совершенно новую жизнь.
Визит прошел успешно – по крайней мере для принцессы Маргарет. Энтузиазм Колина еще больше возрос. С помощью Джона Киддла он реорганизовал плантацию, и та стала приносить прибыль – работников стимулировала придуманная Колином схема бонусов, и производство вошло в стабильный ритм. Гордый собой, Колин вернулся в Англию.
Впрочем, после Рождества 1960 года я поняла, почему Колин предпочитает свободную и легкую жизнь на Мюстике. Рождество мы провели в Холкеме. Атмосфера здесь никогда не была свободной, потому что у отца существовали строгие правила относительно охоты. Проблема Колина заключалась в том, что в замке придерживались давней традиции расположения стрелков по статусу. Члены королевской семьи занимали середину подъездной аллеи, а в Рождество приехал сам принц Филипп. Его конюшие расположились рядом с ним. Дальше стояли другие герцоги, за ними маркизы, а потом графы и виконты. Колин, не имея подобного титула, оказался в самом конце. В начале стрельбы отец говорил ему: «Колин, ты должен идти с загонщиками». Колин хотел стоять и стрелять, и подобное предложение его оскорбило, хотя он постарался не показать свой гнев.
Во время одной охоты он совершил непростительную ошибку. За обедом, то есть в середине дневного распорядка, он сообщил моему отцу, что «простыл» и «собирается отлежаться». Отец чуть в обморок не упал от подобного. Приглашение на охоту в Холкем – это огромная честь, и многие мечтают об этом всю жизнь. А Колин заявил, что простудился и не будет охотиться дальше. С другой стороны, мама, несмотря на первоначальную настороженность по отношению к Колину, со временем его нежно полюбила, и он тоже прекрасно к ней относился.
В сочельник я сидела в курительной комнате и слушала, как Колин рассказывает всем о Мюстике. Он настойчиво приглашал Кэри и Сару приехать к нам. И тут ему принесли телеграмму: «БОЛЬШОЙ ДОМ СГОРЕЛ ДОТЛА». Мы были потрясены. Особенно расстроило нас то, что это был не пожар, а поджог: Джон Киддл сжег наш дом, попытавшись представить это как случайность. Позже мы узнали, что он украл все деньги, какие только смог найти, сложил в чемодан, спрятал его в канаве, поджег дом, а потом вернулся за чемоданом, чтобы с зарплатой всех работников сбежать с острова. К счастью, никто не пострадал, но поступок оказался весьма странным для человека с рекомендациями от викария.
После этого Колин потерял веру в свой проект и попытался продать Мюстик, но, когда никто не заинтересовался, он заказал готовый дом, который можно было доставить на остров и заменить им сгоревший Большой дом. Мы вернулись на остров, когда новый дом был уже готов, и это восстановило ослабевший энтузиазм Колина.
Через несколько лет ему пришлось делить свои интересы. В 1963 году его отец покинул семейное поместье Глен в Шотландии и отправился жить на Корфу, чтобы заняться живописью. Глен был настоящим баронским шедевром – красивейший замок из серого камня расположился в изгибе длинной подъездной дорожки. Сказочный замок находился в очаровательной долине с озером Лох-Эдди, окруженным вересковыми пустошами. Перспектива жить в Шотландии привела меня в восторг. Я с любовью вспоминала время, проведенное с бабушкой Бриджет, дядей Джо и кузенами Огилви. Мне хотелось вернуться в Шотландию. Глен я полюбила с той же силой, с какой Колин обожал Мюстик.
Став новым хозяином, Колин метался с Мюстика в Глен и обратно. Мюстик он модернизировал, Глен – восстанавливал. Мачеха Колина «георгианизировала» замок: она пригласила ведущего дизайнера интерьеров, Сири Моэм, и по ее совету разобрала все оригинальные камины, выровняла стены залов и избавилась от башен. Мы ликвидировали все ее переделки, восстановили обои от Уильяма Морриса и раскрыли оригинальные потолки, обнаружив красивейшие карнизы и лепнину. В гостиной мы постелили тартановый ковер в цветах Теннантов.
В замке было очень много комнат – двадцать шесть спален и шестнадцать ванных. Но, несмотря на огромные размеры, замок был очень уютным и комфортным. Все работники остались, в том числе и миссис Уокер, лучшая кухарка на много миль вокруг. В конце каждой недели она разыскивала меня в доме и передавала список вариантов меню на следующую неделю. Я просматривала список и просто выбирала. Так мы и жили. Мне хотелось больше времени проводить на кухне – я сама стала готовить и могла бы многому научиться у этой замечательной мастерицы.
Мы с Колином с удовольствием работали в Глене. Он был рад, что мне так нравится жизнь в Шотландии. Стойкость, которую я проявила на Мюстике, тоже произвела на него впечатление. К 1964 году наша жизнь окончательно устоялась: после Рождества мы отправлялись на Мюстик, а лето проводили в Глене. В остальное время Колин приезжал и уезжал, а я жила в Лондоне. Чарли и Генри к тому времени было четыре и шесть лет. Вместе с няней они приезжали в Глен, и Колин брал их на рыбалку на маленькие ручьи, вытекавшие из Лох-Эдди.
Август всегда был временем забот. К нам приезжали многочисленные друзья и родственники – они останавливались у нас по пути на нагорья. У нас жило столько народу, что мне казалось, что я управляю отелем.
– Думаю, мне можно вернуться в Лондон и поступить на работу в «Ритц», – как-то раз сказала я Колину. – Я прекрасно справлюсь.
Я вспоминала бабушку Бриджет, которая с легкостью управляла замком Кортчи и Дауни-Парком. Она всегда носила аккуратный килт и кашемировую двойку и стремительно расхаживала по дому, отдавая приказы.
Но были гости, которых я ждала с нетерпением. Ко мне должна была приехать школьная подруга, Сара Хендерсон, со своим сыном и моим крестником, Шеймусом. Она привезла его в Шотландию, чтобы он вместе с моими мальчиками поохотился на кроликов. Мне она помогала с цветами, на что у нас ушло два дня. В каждой гостиной, спальне и ванной стояли шотландские вазы марки Wemyss Ware. Колин их коллекционировал. И мы расставляли букеты по всему дому. Цветы собирали для нас садовники – они очень любили гладиолусы. Я оставляла себе бледно-зеленые и бледно-розовые, а яркие отдавала им – они были очень довольны. Холл и гостиная были просто огромными, как в Холкеме, и небольшие композиции здесь просто потерялись бы. Мы с Сарой делали огромные букеты в больших вазах, и дом буквально благоухал цветами.