Все поездки были запоминающимися, но некоторые буквально врезались в память. Первая – это поездка в Австралию. Я никогда там не была и, когда принцесса Маргарет в октябре 1975 года предложила мне сопровождать ее, пришла в восторг. Поездка длилась десять дней, и за это время у нас было множество мероприятий по всей стране. Примерно в это время в британской прессе появились сплетни о браке принцессы Маргарет, но тогда они были довольно сдержанными. Австралийская же пресса была не такой вежливой. Стоило нам сойти с самолета, как на принцессу обрушился шквал вопросов и замечаний. Репортеры были поразительно грубы:
– Почему вы не взяли с собой Тони, мэм? Где Тони?
Я видела, что такой напор расстраивает принцессу, поэтому мы с Найджелом Напье разработали план, который должен был удовлетворить журналистов. Мы знали, как принцесса умеет очаровывать мужчин всех возрастов, поэтому устроили в поезде коктейльную вечеринку, пригласив на нее множество журналистов. Поездка из Канберры в Мельбурн длилась двенадцать часов, и за это время принцесса Маргарет сумела очаровать всех, после чего заголовки стали более сдержанными и приятными.
В Мельбурне мы сразу отправились на скачки и попали там под проливной дождь. У принцессы промокли туфли. Когда мы сели обедать, я отдала их гардеробщице, чтобы просушить. Через какое-то время она вернула мне нечто невообразимое. Туфли стали жесткими и потеряли форму. Я спросила, что она с ними сделала, и она с гордостью ответила:
– Я поставила их в микроволновку.
У принцессы не было выбора – ей пришлось надеть эти туфли, и весь день она смотрела на меня весьма сурово.
Из Мельбурна мы отправились в Сидней, где в доме правительства встретились с губернатором Нового Южного Уэльса, сэром Роденом Катлером, и его супругой. Они были пугающе величественны. Как представитель королевы, сэр Роден вел себя настолько безукоризненно, что от его внимания не ускользали даже мельчайшие детали. Чтобы подчеркнуть разницу в нашем с принцессой статусе, мне сказали, чтобы я не пользовалась главной лестницей, когда не сопровождаю Маргарет. Если я была одна, то должна была пользоваться лестницей для прислуги в задней части дома. Когда я сопровождала принцессу Маргарет вниз по лестнице, приходилось исполнять столь же абсурдный ритуал. Сэр Роден и леди Катлер стояли внизу лицом друг к другу и ждали, когда принцесса начнет спускаться. Как только ее нога касалась первой ступеньки, они, как заводные солдатики, разворачивались лицом к нам. Леди Катлер делала реверанс, а сэр Роден кланялся. Эта необычная привычка страшно веселила нас с принцессой, и, оставшись наедине, мы хохотали до слез.
Нам сразу стало ясно, что сэр Роден считает, что ему известно все, что нужно знать, о королевской семье и о самой королеве. Как-то раз за обедом я сидела рядом с ним и сказала, что принцесса Маргарет хотела бы купить что-то из изделий австралийских аборигенов.
– Купить? – изумленно переспросил он. – Я не думал, что члены королевской семьи что-то покупают. Я представляю королеву и никогда не слышал, чтобы она что-то покупала.
– Тем не менее это так, – ответила я. – Королева недавно ездила в «Хэрродс», чтобы купить рождественские подарки.
Сэр Роден уставился на меня.
– И кто же вам об этом сказал? – недоверчиво спросил он.
– Моя мать – камер-фрау королевы, и она ездила вместе с ней.
Эта информация буквально поразила сэра Родена. Похоже, после этого он стал воспринимать меня иначе. Со временем он стал относиться ко мне чуть менее формально, хотя ходить по главной лестнице без принцессы Маргарет мне так и не позволили.
Во время пребывания в Сиднее мы посетили Бонди-Бич. В плане визита была и общая фотография на песке со спасателями. Эта перспектива Маргарет не обрадовала. Ей совершенно не хотелось ходить по песку во время формального мероприятия. Зная, что демонстрировать дискомфорт и тратить время на переобувание нельзя, она извинилась и отказалась. Принцесса сказала, что туфли на высоких каблуках для пляжа не подходят, и согласилась поехать в Бонди, но не на пляж.
Когда я сказала об этом организаторам, они очень расстроились и попросили переубедить принцессу. Я пообещала что-нибудь сделать. Прежде чем мы отправились на другие мероприятия в городе, я положила в сумку пару туфель принцессы на плоской подошве. Мне уже приходилось бывать в подобной ситуации: принцесса Маргарет порой просто не хотела чего-то делать. Я всегда пыталась выровнять ситуацию и сделать так, чтобы все получили, что хотели. Это было непросто – нужны были дипломатические способности, но с годами я отточила этот довольно деликатный навык.
В тот же день, когда мы ехали по Сиднею в районе Бонди, я сказала принцессе:
– Мэм, знаете, им очень хотелось бы, чтобы вы побывали на пляже. Для них это все равно что целование камня Бларни[41].
– Энн, – раздраженно ответила принцесса. – Посмотри на мои туфли. Они никак для этого не подходят. Я просто постою на асфальте и посмотрю на все со стороны.
– Вообще-то, мэм, я захватила подходящую пару, – сказала я, показав туфли.
Принцесса посмотрела на меня, потом на туфли, потом снова на меня.
– Ну хорошо, Энн, – довольно резко сказала она, – на этот раз ты победила.
Она надела туфли и вышла на пляж Бонди. Принцесса Маргарет, как всегда, была воплощением обаяния. Она никогда не выдавала своих истинных чувств. Когда мы вернулись в машину, она повернулась ко мне, вытряхнула песок из туфель и сказала:
– Что ж, надеюсь, ты удовлетворена.
Не успела я ответить, как она добавила:
– Но не разочаровали ли тебя спасатели?
Это было очень типично для принцессы Маргарет. Она всегда увлекалась молодыми мужчинами. Я не могла не согласиться. Мы ожидали увидеть бронзовотелых богов, но нас встретили довольно белокожие мужчины, потому что сезон еще только начинался.
– Да уж, – вздохнула я. – Особенно те, в ужасных резиновых шапочках.
– И они ничего не делали! – решительно заявила принцесса.
Если на этот раз я «победила», то принцесса отыгралась на мне в следующем месте нашей программы – в сиднейском зоопарке. Там принцессе предложили подержать на руках коалу, и она мгновенно ответила:
– Нет, спасибо, но моя фрейлина всегда об этом мечтала.
Отказаться я не могла. Маргарет знала, что я не очень-то хорошо лажу с животными. Общение с коалой оказалось еще более неприятным, чем я думала, потому что зверек мгновенно описал мое лучшее платье.
– Большое спасибо, мэм, за возможность подержать на руках коалу, – сказала я ей в машине по дороге домой.
Принцесса расхохоталась, извинилась, но была явно довольна тем, что отплатила мне за прогулку по песку.
Время в Сиднее прошло спокойно. Перед нашим возвращением в Англию ко мне подошла леди Катлер.
– Как вы думаете, – спросила она, – примет ли принцесса Маргарет подарок? Это нечто особенное.
– Уверена, что принцессе это понравится, – ответила я. – Не скажете ли, что это такое?
– Это чехол для бумеранга.
Позже я сообщила новость о столь причудливом подарке принцессе. С широкой улыбкой я сказала:
– Мэм, ни за что не догадаетесь, что хочет подарить вам леди Катлер. Чехол для бумеранга!
– А откуда она знает, насколько велик мой бумеранг? – расхохоталась принцесса.
Конечно, это оказалось совсем не то, что мы себе представляли. Это оказался килт, который путешествовал по всей стране и который шили представители разных филиалов Женского института. Отсюда и название – он прошел путь туда и обратно. Мы так и покатились со смеху, а леди Катлер не могла понять, что нас так насмешило. С принцессой Маргарет я смеялась больше, чем с кем-либо. Она обладала очень пикантным чувством юмора и не теряла детской шаловливости – ведь когда-то мы с ней любили пугать лакеев в Холкеме. Иногда она пыталась рассмешить меня в самых неподходящих ситуациях – порой я начинаю смеяться до слез, и принцесса считала это очень забавным. Она могла рассмешить меня в присутствии посторонних, а потом совершенно спокойно заявить:
– Не понимаю, почему моя фрейлина плачет.
Работа с принцессой Маргарет давала мне цель в жизни, и в то же время отвлекала от собственных неурядиц. Я очень ценила наше теплое общение, когда в моей жизни все было непросто. В середине 70-х моя семейная жизнь складывалась нелегко.
Мы не смогли найти подходящее место учебы для Чарли. Он хотел учиться только в Итоне, и Чарли даже нашел ему репетитора, чтобы подготовить его к экзаменам. Но Чарли провалился. Он попробовал еще раз и снова провалился. И Чарли поступил в Клифтон-колледж, довольно строгий мужской пансион близ Бристоля.
Генри же успешно сдал вступительные экзамены в Итон и учился прекрасно. У него появилось много друзей. Мы были рады его успехам, но Чарли было тяжело видеть, что младшему брату удается все, что не удалось ему. Он чувствовал себя неудачником.
Когда я в 1971 году стала фрейлиной, Чарли было четырнадцать, и он все еще учился в Клифтоне. Мы не знали, что он курит травку и принимает кислоту – он же был в пансионе, а там ему легко было скрывать свои вредные пристрастия. Нам в голову не приходило, что кто-то из наших детей может интересоваться наркотиками. Мы лишь знали, что в школе Чарли приходится нелегко. На каникулы он приезжал очень мрачным и не хотел возвращаться назад. Несколько лет Колин уверял меня, что Чарли привыкнет, и я старалась не беспокоиться, надеясь, что он прав. А Генри, Кристофер и двойняшки наслаждались радостями детства и, как мы с Колином, не подозревали о пристрастии Чарли к наркотикам.
Может быть, Чарли лучше было бы остаться в Клифтоне, но в 1973 году, когда ему было шестнадцать и он сильно страдал из-за преследования со стороны старших учеников, Колин перевел его во Френшэм-Хейтс в Саррей. Эта школа считалась более либеральной.
Мы не представляли, насколько. Свобода вскружила Чарли голову, и он покатился по наклонной, хотя мы не знали, что он полностью сошел с катушек. Нам казалось, что новая школа – это правильное решение. Чарли стал намного счастливее. Ситуация открылась нам лишь после двух первых семестров. Чарли вернулся домой с письмом об исключении. Его и еще нескольких парней поймали на краже. Письмо привело Колина в ярость. Меня же больше всего встревожило то, что Чарли ужасно выглядел и от него отвратительно пахло. Когда Колин принялся выяснять, почему он не следит за собой, Чарли признался, что весь второй семестр не мылся. Это было отвратительно – мы не могли представить, что в школе настолько свободные правила. Мы решили не отправлять его назад и перевести на домашнее обучение. Мы надеялись, что дома он исправится.