Для кого-то эти слова стали бы облегчением – разрешением опустить руки, избавиться от мучительной неопределенности. Если бы я не ощутила перед этим волшебной целительной силы, то последовала бы совету врача. Но теперь мое отношение изменилось. Я твердо решила не верить этому. С Божьей помощью и с помощью всех, кто хочет вернуть Кристофера к жизни, мы добьемся иных результатов.
Я вышла из больницы с еще большей уверенностью, чем прежде. Я твердо знала, что нужно работать, сохранять сосредоточенность и вести Кристофера к выздоровлению. В этот момент мне позвонила Барбара Барнс.
– Я освобожу следующие шесть месяцев, – сказала она, – и сделаю все, что в моих силах.
Когда двойняшки уехали в школу, Барбара ушла от нас. Чтобы помочь Кристоферу, она отказалась от места няни у принцев Уильяма и Гарри. Кристофер был первым ее питомцем, и она обожала его как родная мать. Я была счастлива. Вместе мы начали это невероятное путешествие.
Я разработала план по выводу Кристофера из комы. Я нашла врача, сын которого находился в коме. Он неоднократно подчеркивал важность семейной работы с пациентом. Он объяснил, что чувство беспомощности не помогает никому, а ведет лишь к страданиям семьи.
– Вы должны работать на всех уровнях, – сказал он мне. – Нужно стимулировать все пять чувств.
Он дал мне специальный «набор», которым пользовался в лечении сына. Там было множество предметов для стимуляции чувств пациента: жесткая щетка, мягкая тряпочка, предметы с разными запахами. Он объяснил, что работать нужно каждый день – по пятнадцать минут каждый час. Кристоферу нужна стимуляция – только тогда у него появится шанс. Доктор предупредил, что это будет непросто: если я не посвящу такой работе всю себя, результатов не будет.
Его советы и поддержка очень многое для меня значили. У меня не просто появилась надежда – появилось занятие. Ждать в состоянии полной беспомощности – это самое трудное. Теперь же у меня появилась цель.
Мы с Барбарой приступили к работе: каждый час мы по пятнадцать минут использовали набор, подносили к носу Кристофера его кроссовки, а потом духи, или срезанную траву, или сэндвич с беконом – любой сильный запах, приятный или неприятный, знакомый или экзотический. Мы пели, говорили, смеялись. Мы включали музыку – то тихо, то громко, то рэп, то Моцарта. Мы гладили его кожу бархатом, потом наждаком или щеткой. Мы надеялись, что смена фактур стимулирует автоматические реакции. Мы протирали его горячей салфеткой, потом холодной салфеткой, чтобы вызвать реакцию на смену температур. Мы читали все его любимые детские книги. Директор его школы прислал нам записи голосов всех его школьных друзей.
Понимая, как нам тяжело, на помощь пришли друзья. Мои лучшие подруги – Маргарет Винер, Сара Хендерсон, Ингрид Чэннон и Занна Джонстон – приезжали и занимались стимуляцией или просто разговаривали с Кристофером. Мы старались разрядить атмосферу – шутили, что у Кристофера появилась целая группа женщин, которые хотят вернуть его в этот мир. Мы старались изо всех сил, и наши усилия порождали энергию, мотивацию, новые идеи. Нам с Барбарой пришла в голову самая безумная идея: воспроизвести его рождение – мы надеялись, что глубинный инстинкт заставит его мозг очнуться.
Нам удалось уговорить сестер, чтобы они позволили поднять Кристофера из постели, чтобы я могла прижать его к груди: я была уверена, что звук моего сердца положительно повлияет на него. Он по-прежнему был подключен к аппаратам, и я знала, что моя идея может показаться странной. Но чем дольше мне отказывали, тем больше я убеждалась в своей правоте. Я лежала на полу, а Кристофер лежал на мне. Я держала этого высокого, взрослого юношу, как ребенка, надеясь пробудить его чувства. Ничего не происходило, но мы не сдавались.
Принцесса Маргарет постоянно спрашивала о Кристофере, хотя никакого прогресса и не наблюдалось. Но она продолжала спрашивать, я описывала мелкие изменения, и эти разговоры мотивировали меня к продолжению работы.
Самым важным событием стало отключение Кристофера от ИВЛ. Хотя он оставался в коме, он начал дышать самостоятельно. Но глотать все еще не мог. Однажды Барбара принесла с собой детскую бутылочку. Дежурная сестра пришла в ужас. Она спросила, что Барбара собирается делать.
– Я хочу попробовать дать ее Кристоферу. Он любил эту бутылочку. Можно, я просто дам ему бутылочку – и мы посмотрим? Может быть, это пробудит в нем желание глотать.
Сестра недоверчиво нахмурилась, но разрешила, хотя сразу же сказала, что это бесполезно. Однако это сработало. Кристофер начал сосать, а сосание заставило его глотать. Автоматический рефлекс пробудился. Сестра не поверила, и Барбара показала ей. Это был грандиозный прорыв.
Кристофер пробыл в коме четыре месяца – это были самые долгие четыре месяца в моей жизни. Никогда не забуду день, когда он очнулся. Его перевели в Роял-Фри, больницу в Хампстеде. Когда я приехала туда в первый раз, Кристофер плакал. Похоже, он почувствовал, что находится в новом месте, и ощутил неуверенность и неопределенность. Когда близкие плачут, мы всегда расстраиваемся, но тогда я пришла в восторг. Значит, он что-то чувствует! Он что-то ощущает!
Я принялась укачивать и утешать его. Я заговорила о машинах – ведь он их так любил. Я чувствовала себя очень глупо, но все же сказала:
– Ну же, перестань плакать! Ты должен выйти отсюда! Обещаю, как только ты придешь в себя, я прокачу тебя на машине! Какую ты хочешь?
Конечно, ответа я не ждала. Но он ответил. Первым словом, которое он произнес после катастрофы, стало «Ламборгини».
Я ушам своим не поверила. Я много месяцев разговаривала с ним, не слыша в ответ ни слова. И вдруг он попросил спортивную машину! Я никогда в жизни не была так счастлива! В тот момент я поняла, что с Кристофером все будет хорошо.
С того момента он стал медленно возвращаться к жизни. Сознание к нему вернулось, но его тело забыло, как действовать. Все было мучительно медленно – слова формировались медленно, мышцы пробуждались медленно, связи между мозгом и телом образовывались медленно. Ему нужно было заново учиться ходить, но в тот момент мы об этом не думали. Тогда все казалось неважным. Произошло чудо – он открыл глаза и понял, что с ним происходит.
Дети были вне себя от радости. Колин гордился моими усилиями. Мы оба были бесконечно благодарны Барбаре и всем друзьям, которые нам помогали, – от принцессы Маргарет и Найджела Напье, которые, несомненно, спасли жизнь Кристофера, до военного хирурга, сделавшего операцию, и всех врачей, сестер и друзей, которые помогали нам неделю за неделей.
Как только стало ясно, что Кристофер достаточно окреп, к работе приступила Диана Ломакс, выдающийся физиотерапевт. Она научила Кристофера пользоваться собственным телом. Ему помогала целая команда, но до прогулок было еще очень далеко. Кристофер не поддался депрессии. Он сохранял энтузиазм и никогда не терял чувство юмора. Все его обожали.
Кристофер несколько месяцев провел в центре реабилитации в Барнсе, а потом его перевели в военный центр в Хедли-Корт – военный хирург, который оперировал его в Белизе, хотел поддержать своего пациента. Мне помогали все. Родители Хелены Бонэм Картер, Раймонд и Елена, очень меня поддержали. В 1979 году Раймонд пережил операцию по удалению опухоли мозга, из-за которой его парализовало. Их поддержка была бесценной, потому что я не знала никого, кто пережил бы нечто подобное.
Прошел почти год, прежде чем координация движений у Кристофера нормализовалась. Он вернулся домой – в наш лондонский дом Хилл-Лодж. Он все еще не мог ходить – удерживать равновесие ему не удавалось. Врачи предупредили меня, что ему предстоит «вырасти во второй раз»: сначала он будет малышом, потом маленьким ребенком, потом подростком. Мне говорили, что у многих таких пациентов меняется характер: им свойственны перепады настроения, грубость, высока вероятность депрессии. Меня это не испугало. Я наняла медсестер и сиделок и постоянно напоминала себе, какой большой путь он прошел.
Все думали, что я устрою ему спальню на первом этаже, установлю множество поручней, подъемников и лифтов, но в глубине души я была убеждена, что Кристоферу это не понадобится. Я была уверена, что все эти устройства лишь замедлят его прогресс. Ему было всего двадцать лет, он был спортивным юношей с позитивным взглядом на жизнь. Я верила, что такой подход ему поможет.
Спальня Кристофера находилась наверху, и каждое утро и вечер ему приходилось преодолевать два лестничных пролета. Хотя дом было не сравнить с Холкемом, он все же был очень велик, если смотреть на него с точки зрения молодого человека, который не может ходить. Но он может ползать. Он никогда не падал духом и мирился с тем, что подъем в свою комнату занимает у него несколько часов. Спускаться было быстрее – он мог скользить по ступенькам на попе.
Я много раз сомневалась в своем решении. Видеть, как он переползает с места на место, было мучительно. Я чувствовала себя жестокой матерью. Мне приходилось подавлять все инстинкты, чтобы не предлагать ему помощь. Иногда я не выдерживала, но чаще всего лишь подбадривала его. Это было очень тяжело, но я была уверена, что это лучший способ. Кристофер никогда не жаловался. Я видела, как решительно он перебирается с места на место. Если бы он сдался, то просто не смог бы этого сделать. Я знаю, что такой подход работает не со всеми, но наши отношения строились на доверии и любви, и Кристофер сохранял оптимизм и позитивный настрой.
Когда он начал ходить, он много раз падал, но никогда не возмущался. Упав, он просто ждал, чтобы ему помогли, или сам пытался подняться.
Каждый успех мотивировал его еще сильнее. Он чувствовал себя хозяином собственного тела и старался укрепить его. Он был таким смелым, таким сильным! Он обладал замечательным характером и никогда не поддавался депрессии.
Кристофер поправлялся, и мне захотелось поделиться своим опытом с другими. Мы с Барбарой написали статью для престижного медицинского журнала «Ланцет». Я собрала значительные суммы для создания «наборов комы» в разных больницах. После этого ко мне обратилась семья из Саудовской Аравии – их сын упал с пони во время игры в поло и впал в кому. Я приехала в больницу и увидела, что молодой человек лежит без сознания, в точности как Кристофер. Вокруг него молча сидели женщины в чадрах. Не зная, что делать, они не пытались установить контакт. В палате царила знакомая атмосфера отчаяния.