Свадебный прием устроили в нашем доме. Мы до упаду танцевали под музыку шотландского ансамбля. Я надеялась, что у Чарли впереди много счастливых лет. А вдруг все действительно будет хорошо? В 1994 году у Чарли родился сын, Коди. Хотя Чарли был лишен наследства и Глен должен был перейти сыну Генри, Юэну, Коди унаследовал баронский титул и карибские активы.
Рождение сына полностью изменило жизнь Чарли. Через два дня после этого события он сказал мне:
– Никогда в жизни я не был так счастлив! Я неожиданно понял, в чем цель жизни.
Я была счастлива услышать от него эти слова. Я никогда и надеяться не смела, что он сумеет избавиться от зависимости, станет счастливым женатым мужчиной и отцом прекрасного сына. И никто не думал – даже сам Чарли. И всем этим он был обязан Шейле, которая сумела наставить его на верный путь.
Но счастье его оказалось недолговечным. Слишком поздно он решил изменить жизнь. Когда Коди был еще совсем маленьким, Чарли заболел. Оказалось, что у него гепатит С – результат многолетней героиновой зависимости. Все были обеспокоены, но Чарли держал себя в руках. Шейла сказала нам, что несколько месяцев ему придется лечиться, но врачи не уверены, удастся ли стабилизировать его состояние. Время шло, и излечение казалось все менее вероятным.
Эми позвонила ему через несколько недель, чтобы узнать, как его дела. Он просто отмахнулся, хохотнул, как обычно, и сказал сестре, что ей не стоит ехать в Шотландию, чтобы повидаться с ним. Колин давно привык, что у Чарли все не слава богу, и не удосужился приехать из Вест-Индии. Я поехала одна и провела уикенд в обществе Чарли, Шейлы и Коди.
Мы прекрасно провели время: кормили уток в Эдинбурге, гуляли в парке Холируда. Но Чарли был так слаб, что я засомневалась, стоит ли мне уезжать. Я поговорила с Шейлой, и она сказала, что Чарли может находиться в таком состоянии очень долго, а мне нужно жить своей жизнью. Я объяснила, что собиралась поехать в Марокко с Занной и Ники Джонстонами, а Шейла заявила, что Чарли не простит себе, если я отменю свои планы из-за него.
Мы просто не представляли, как быстро может ухудшиться его состояние. Прошло всего несколько дней – я улетела в Марокко, и вдруг раздался телефонный звонок. Шейла сообщила, что Чарли умер.
Семья вновь объединилась в горе. Колин терзался чувством вины – ведь с каждым годом он относился к Чарли все хуже и хуже. Кристофер очень переживал, а Мэй страдала из-за того, что слишком мало поговорила с Чарли по телефону в последний раз и отложила поездку к нему вместе с Эми.
Я не знала, что в мире есть нечто худшее, чем похоронить сына. Когда я вновь оказалась на кладбище на похоронах второго, я это поняла. Я никогда не видела, чтобы Колин плакал так, как на похоронах Чарли. Вот так же рыдал Чарли, когда умер Генри.
Жизнь Чарли была непростой. Оглядываясь назад, я начинаю сомневаться в правильности наших поступков: еще в его детстве мы замечали много странностей, но не попытались или не смогли решить эту проблему. Нам казалось, что его вылечат в больницах, клиниках и реабилитационных центрах. Но сколько бы мы ни помогали ему, его свободный дух вряд ли позволил бы кому-нибудь остановить его на избранном пути.
И снова в тот момент, когда нам больше всего нужно было уединение, пресса не оставила нас в покое. Теперь в центре внимания был старый миф о «проклятии Теннантов» – чистая выдумка, но, согласно этому мифу, члены семьи безвременно умирали в самых трагических обстоятельствах. Когда двое моих сыновей умерли в молодом возрасте, журналисты мгновенно вспомнили о «проклятии Теннантов», что еще больше усугубило наши страдания.
В день похорон журналисты окружили церковь и топтались среди могил. Мы оплакивали нашего дорогого Чарли, а они колотили в двери церкви, чтобы прорваться внутрь. К этому времени мы уже привыкли к этому отвратительному поведению, но попытки нарушить торжественную скорбь похорон были просто омерзительны.
Со временем стресс ослабел, горе притупилось. Жизнь потекла своим чередом, но уже не была прежней. У меня и сегодня замирает сердце, когда среди ночи звонит телефон. Не знаю, смогу ли я пережить еще одну смерть в семье. Двойняшки всегда гордились тем, что росли в большой семье, что у них три старших брата. Но Кристофер всегда напоминал нам: «Хотя они ушли, любовь все еще жива».
Глава семнадцатаяПоследние дни принцессы
Принцесса Маргарет всегда была моей верной подругой и очень поддерживала меня. Когда дети нуждались во мне, она освободила меня от обязанностей фрейлины и с радостью приняла обратно, когда я готова была вернуться. За долгие годы она так много времени провела с нашей семьей, что наши жизни практически соединились. В 90-е годы я была фрейлиной уже больше двадцати пяти лет.
Я помнила, как мы на дебютном балу поняли, что стали взрослыми, что наше детство в Холкеме осталось в далеком прошлом. В 1993 году я ощутила примерно то же самое, когда на обед к принцессе Маргарет в Кенсингтонский дворец приехал Питер Таунсенд и я присутствовала при этом. Неожиданно я почувствовала, что мы состарились.
Они не виделись с 50-х годов, когда он ушел после ультиматума – принцессе пришлось выбирать между ним и королевской жизнью. Я наблюдала из окна, как очень старый человек вышел из машины и медленно направился к дому. На обеде я не присутствовала, но, когда он уехал, принцесса попросила меня побыть с ней.
– Как все прошло? – спросила я.
– Он совсем не изменился, – ответила она.
Очень трогательно, если вспомнить, что прошло сорок лет.
Я никогда не расспрашивала принцессу об их отношениях, но в тот момент почувствовала, что ей хочется поговорить о нем.
– Мэм, – спросила я, – когда вы в него влюбились?
Принцессу не нужно было подталкивать к рассказу. В 1947 году состоялась королевская поездка в Южную Африку. Каждое утро и вечер Маргарет выезжала на верховую прогулку – лошадей везли на королевском поезде, и сопровождал их конюший короля Питер Таунсенд. Они безумно влюбились друг в друга. Хотя все это было много лет назад, при этих воспоминаниях на глаза принцессы навернулись слезы. Мне было жаль ее, но я не могла сказать, были бы мы счастливее, если бы вышли замуж за Питера Таунсенда и Джонни Спенсера, а не за своих мужей. Принцесса умолкла, а потом заговорила на совершенно иную тему, словно ей хотелось подвести черту под этой темой – точно так же когда-то сделала моя мама.
Такое отношение хорошо нам служило. Мы могли смеяться и веселиться, жить своей жизнью и стараться сделать ее лучше, несмотря на все препятствия на нашем пути. Самые счастливые моменты мы с принцессой Маргарет пережили на Мюстике – мы ездили туда каждый февраль вот уже тридцать лет. Но ситуация изменилась. Когда Колин перебрался на Сент-Люсию и продал Большой дом, я останавливалась на вилле принцессы Маргарет, хотя она передала ее своему сыну, Дэвиду, а тот часто сдавал ее в высокий сезон. Это означало, что мы могли ездить туда только в определенное время. Мы вместе плавали, собирали ракушки и выпивали в баре Бэзила, ожидая таинственного зеленого луча на закате.
Хотя нам было немного за шестьдесят и меня здоровье не подводило, состояние принцессы Маргарет неуклонно ухудшалось. В 1985 году ей удалили часть легкого. Первый ее официальный инсульт произошел на Мюстике в 1994 году. За несколько месяцев до этого я заметила, что во время разговоров принцесса неожиданно умолкала. Ненадолго, лишь на пару секунд. Сначала я думала, что ее что-то отвлекало или она не хочет продолжать разговор. Это было довольно странно, но я не обращала внимания – это длилось лишь несколько секунд, принцесса вела себя совершенно обычно и спокойно продолжала разговор дальше.
Однажды мы ужинали у наших друзей Хардинг-Лоуренсов – их дом врезан в скалу, словно построен специально для злодея из фильмов про Джеймса Бонда. Неожиданно я услышала, как принцесса Маргарет судорожно вздохнула. Я увидела, что она резко наклонилась вперед. Все вскочили, мы помогли ей перейти из столовой в гостиную и уложили на диван.
К счастью, на острове был прекрасный доктор Бенбери. Он и сейчас работает там же, все экспаты его обожают. Колин вечно твердил, что женщины приезжают на Мюстик, чтобы заболеть и стать его пациентками. Доктор Бенбери приехал очень быстро. Он подтвердил, что у принцессы Маргарет случился микроинсульт. Последствий вроде бы не было – речь не пострадала, мышцы работали, как прежде. Но она стала говорить и двигаться медленнее. Те мелкие паузы, которые я замечала раньше, становились все чаще.
Через несколько лет принцесса Маргарет ошпарила ноги. Эта история каким-то образом просочилась в прессу и попала в английские газеты. В тот момент меня не было на острове, с принцессой была другая фрейлина, моя близкая подруга Джейни Стивенс. Позавтракав в постели, принцесса Маргарет пошла принять душ или ванну. Джейни ждала, когда она выйдет, чтобы помочь ей одеться. Принцесса не появлялась. Джейни вышла на улицу, на случай если принцесса вышла подышать. Заметив, что окна ванной комнаты запотели, она поспешила внутрь и постучала. Ответа не последовало. Открыв дверь, она увидела, что принцесса Маргарет сидит на бортике ванны, опустив ноги в воду, и не шевелится. Вся ванная была заполнена паром.
Никто не знает, случился ли у нее инсульт в тот момент. Она мыла голову с помощью ручного душа и потянулась выключить воду. Но, вместо того чтобы выключить горячую воду, она выключила холодную. С термостатом что-то случилось, и горячая вода стала очень горячей. Принцесса почему-то не отреагировала на кипяток. Хотя Джейни сумела вытащить ее из ванны, ноги ее находились в ужасном состоянии. Ожоги были такими сильными, что принцесса не могла ходить.
Доктор Бенбери проинструктировал Джейни, как ухаживать за принцессой Маргарет. Когда она уехала, на ее место из Лондона прилетела я. Вилла была сдана на следующие недели, и нам нужно было найти, где остановиться.
– Неужели нам действительно нужно уезжать? – Я была очень взволнована, потому что найти виллу в такой короткий срок не представлялось возможным. – Неужели люди не пойдут нам навстречу?