свою позицию, а вот что там могло с этой Таисией?..
За окном качалась на ветру зеленая ветка, давая слабую надежду на то, что и правда все дело в творческом порыве, полете воображения… но, как ни крути, странного. Подозрительно странного. В чем тут можно быть уверенной?
— Не священника, но Мартын Мартыновича попрошу к тебе немедля, пускай еще раз посмотрит. Вместе с ним подойдет Анна Алексеевна, — встала с кресла императрица, — значит… ты шагнула «не туда» от внезапно случившегося головокружения. Возможно. А вот с чего оно случилось… внятную и несомнительную причину необходимо выяснить доподлинно. Надеюсь, она не заставит разочароваться в тебе окончательно. В любом случае, знакомство и сговор ваш с Андреем Сергеевичем я пока откладываю на неопределенное время, как и любые действия по возрождению титула — не хочу подложить свинью достойному человеку. Пускай все это немного забудется.
— Благодарю вас, всем-ми… — выдохнула я с облегчением.
— Возьми это, — тяжело вздохнув, перебила она и бросила мне на грудь тонкую тетрадь: — И спрячь подальше. Не самые лучшие стихи, ты права. Рифма рваная, в каждом четверостишии ритм отличен, да и природные поэтические образы должно навевать настоящими, свежими впечатлениями, а не почти забытыми — оттого получится и тоньше, и трепетнее, но, ко всему, еще и умнее. Ты… по-детски глупа еще и веришь в сказки. Это было бы простительно, это пройдет. Но здесь уже не место и не время для глупости. Повторюсь, Таисия — здесь нужны верноподданные! Отлежись… я разберусь во всем, и если ты честна со мной, все будет, как прежде.
— Благодарю вас… — заклинило меня. Она права — с возрастом и опытом вера в сказки уходит. А еще она имела полное право делать замечания к стихам, потому что сама писала и неплохие. Умела ценить их, в свое время общалась по этому поводу с… Пушкиным и Лермонтовым.
Я не справлялась! И с силой сжала веки, пытаясь прогнать сумасшедший морок. Ну не могло быть всего этого в моей реальности!
Движение воздуха пахнуло цветочным ароматом, упруго прошуршали шелка, дверь тихо закрылась. Перестук нескольких пар каблучков, удаляясь, стихал…
Титульная обложка была любовно расписана красками — цветочные гирлянды, изысканно накрученные виньетки. Скорее альбом… и его нужно спрятать, а лучше сжечь к чертям. Но вначале поискать здесь информацию — ее катастрофически не хватало.
Все это было как-то… слишком. Слишком мощным потрясением для меня!
Не хотело успокаиваться сердце и даже слегка подташнивало от волнения. Потому что слишком в точку! Это то, в чем уже долгое время была моя жизнь. То, на чем построена моя жизнь. Это, как если ребенок попадет вдруг в свою самую любимую сказку. И вместе с восторгом обязательно почувствует страх, потому что останется в ней совсем один — рядом со знакомыми персонажами, но чужими, по сути, людьми.
Я не ребенок, но и мне нужна опора, пусть и не в виде мамы. Нужно понять, определиться, да просто вернуть личную адекватность! Грамотно разобраться во всем этом и понять какого черта здесь делается? Потому что во мне сейчас сразу и восторг, и ужас. И тянула я сейчас на интуиции, на клочках засевшей в памяти голой бездушной информации. И не факт, что вела себя правильно — говорила, смотрела, лежала…
А еще… не веря глазам, я потерянно смотрела на руку, сжимающую вместилище дурных стихов — она не была моей. Слишком нежная, слишком молодая…
Глава 2
В Бога я верила.
Не истово, спокойно. Не отрицала его и даже молилась каждый день. А, скорее, это было суеверной привычкой, как ни стыдно такое признавать. Будто не помолюсь сегодня и с теми, о ком мои молитвы, случится нехорошее. Будто так я оставлю их без Господнего пригляда. За себя просить перестала, когда поняла, что бесполезно. Тогда и наивная вера в скорую высшую помощь ушла. Как в те же сказки.
А вот странная эта боязнь осталась, да.
Три основные молитвы плюс отсебятина с просьбами о здравии для родных — раз в день перед сном, это обязательно было. Почему-то именно вечером. Может из-за лени — встать раньше даже ради молитвы для меня было бы трудно. Сова я, не жаворонок.
То есть… несмотря на эти молитвы и причастие изредка, особым рвением к вере я не страдала.
А сейчас понимала, что, наверное, зря.
Потому что, похоже, со мной случилось что-то из ряда вон… из разряда тех самых чудес высшего порядка. Зеркала я не нашла, как ни оглядывалась, но достаточно видеть руки. Почти детские — тонкие кисти и нежная кожа пальчиков, никогда не знавших тяжелой работы; коротко, аккуратно обрезанные и отполированные ногти. Не те мои кисти — с кожей сухого типа, обтянувшей сухожилия на тощих запястьях и скромным «японским» маникюром.
И лицо… наощупь сложно представить что там, но тоже… Последние сомнения ушли, когда я добралась до волос — длинных и темных, сплетенных в слабую небрежную косу.
А раз все это не моё…
То, что случилось со мной там, страха не вызывало. Рановато, конечно, всего тридцать три — вообще ни о чем и… тромб, скорее всего, а что еще так скоропостижно? Ковидом я когда-то болела, а после него вроде бывает? Но что случилось это без боли и вне памяти — безусловный плюс. И мама не осталась одна, там сестра с семьей. Поплачет, конечно… или давно уже переплакала — смысл тут гадать о невероятном? Но у нее неплохое здоровье, да и внуки там… не дадут свалиться в депрессию.
А вот у меня тут явно речь идет о переселении души. Вот в ее существование я верила всегда и безо всяких. Хотелось потому что. Верить в лучшее хочется всегда, пускай даже оно будет потом, в другой жизни. Особенно когда эта не особо удалась, а вернее сказать — личной у меня совсем не было.
Причин я не понимала — хоть убей.
Вначале пыталась что-то с этим делать и сейчас даже вспомнить стыдно те свои потуги. Все было зря: попытки улучшить внешность своими силами, поиск и судорожное выпячивание «красоты внутренней». И даже отчаянная попытка несостоявшегося (и слава богу!) морального падения, потому что потом я умом бы тронулась, осознав степень своей глупости.
Объяснений не было, потому что не так я и страшна. Может и правда — слишком заумная? Суховата в общении? Зато хорошо воспитана и образована, и даже с какой-то жилплощадью. Пускай и не в Питере, но и не абы где — в Петергофе. И не во внешности тут дело. Я знала откровенно некрасивых женщин, которые благополучно вышли замуж и родили детей, а тут…
Наверное, шанс сделать это и для меня существовал бы гораздо дольше, но я разочаровалась. Уже в двадцать пять полностью переключившись на то, что мне было действительно интересно и на что стоило тратить свое время, а его я ценила.
Любимое дело, это очень много, это тоже счастье, пускай и иного порядка. Ну и успешная карьера в перспективе, тоже ничего себе так.
Я могла помечтать даже о месте генерального директора музея-заповедника «Петергоф». Почему нет? Годам так к пятидесяти. Для этого, правда, нужно иметь научную степень, отражающую должный уровень квалификации. Так и это было в ближайших планах.
Или возглавила бы службу по приему и обслуживанию посетителей и проведению культурных событий. Опыт участия в таких мероприятиях был, меня заметили и помнили. Особенно в том, что касалось Царицына и Ольгина островов — места, где много лет работала мама, где я выросла и знала каждый сантиметр территории.
Одно время так в это затянуло… я даже видела сны о тех временах, причем в подробностях — пробелы в знаниях благополучно заполняло воображение. Хотя чего скромничать? Я хорошо и с удовольствием окончила ВУЗ, многое знала из содержимого законодательных актов, делопроизводственных документов Министерства императорского двора и источников личного происхождения тоже. Благодаря цепкой памяти, из прочитанного запоминалось почти все… все, что я посчитала нужным.
Понятно, что, как женщине, мне особенно интересно было изучать воспоминания известных современниц той эпохи. И тут намешано — да… был интерес профессиональный, но и женский тоже, который есть острое любопытство. Стыдно за него не было, хотя чувство справедливости и мне не чуждо — есть оно во мне. Но красивая дворцовая романтика упорно будоражила воображение и из головы никуда не девалась, хотя я и понимала, что всё это жировало на крови и хребтах крепостных. Как дипломированный историк, об их жизни в то время я тоже знала, но она как раз и не требовала особого изучения. Всё было предельно ясно и глубоко погружаться в это, чтобы очередной раз ужаснуться, не имело смысла. К тому же, за небольшим исключением, историю делают «верхи».
Ну и личность, понятно.
О ее влиянии на историю знают все. И в нашем случае не всегда эта личность мужская. Может поэтому правящие мужчины не особо меня интересовали. В сути своей они с тех времен не особо изменились, их психология всегда базировалась на трех китах и все в той же очередности: карьера, прекрасный пол, хобби.
Плавали, знаем…
Еще до своего разочарования я хорошенько изучила все доступные источники, чтобы знать язык «противника» — так легче общаться и чего-то достичь. Не гарантия, как оказалось, но познавательно, а значит и полезно. Так что… гораздо интереснее для меня были женщины, имеющие влияние на мужчин, принимающих важные для страны решения.
Но обидно то… я так и не научилась понимать мужчин всех времен и женщин того времени — середины XIX века. А особый интерес вызывало именно это время. Потому что Ольгин пруд с его островами я чувствовала домом родным. И даже проводя экскурсии, то примечала сорняк на клумбе, чтобы убрать потом, то поправляла складочку на занавеси, то присматривалась — а не подвинуть ли чуть в сторону вон ту вазу?
Да — дамы той эпохи…
Похоже, мы с ними относились к жизни очень по-разному и разница эта с тем, как мыслю я и мужской пол, вряд ли сильно отличалась. Я не понимала ни тех, ни других! Те же императрица и великая княжна… то ли там жертвы воспитания, то ли чувств, которые замерли в пиковой точке, то ли безысходность, то ли гипертрофированное чувство долга. Но их воспоминания, а они казались очень правдивыми, были пропитаны покоем и счастьем. И это при том… ладно — сейчас не об этом…