Во дворе нас действительно ждали — стройная дама средних лет в зеленом бархате и с портретом императрицы на правой стороне груди. Ну и вечно улыбающийся Загорянский — как без него? Я кашлянула…
Высочество вежливо извинился:
— Прошу прощения, Елизавета Павловна, мы задержались с Алексеем Федоровичем. Романс Таисии Алексеевны прекрасен, но петь его будет кто-то другой… это интрига и я жду с нетерпением.
— Спасибо, Ваше высочество, — пробормотала я, — доброго дня, Елизавета Павловна, примите также и мои извинения. Где бы я могла вымыть руки?
— Вымыть руки можно в доме. Прошу, — развернулась и пошла женщина к двери.
Нас встретил там и, выслушав пожелание, проводил до очередных дверей мужчина лет сорока в матросской форме.
— Мне неловко… — тихо бормотала я уже в отдельной комнатке, намывая руки у рукомойника: — Но не могу ли я как-то избежать этого чаепития? И еще одной длинной лекции. Константину Николаевичу нравится мое умение внимательно слушать, но еще одного рассказа о нашей политике в отношении Великобритании я просто не вынесу. И простите… мне нужно на горшок, — закончила я слезливым шепотом. Это была единственная правда.
— Ты на самом деле не желаешь общества Его высочества? — помолчав, спросила дама, подавая мне полотенце. Роль хозяйки дома, где нет женской прислуги, очевидно предполагала и такое.
— Как это возможно⁈ — прошептала я, — но общество Ольги Николаевны для меня предпочтительнее.
— В таком случае…
Мы вышли в скромную небольшую залу к мужчинам. Здесь и правда был накрыт стол. С нарядной скатертью, самоваром и разными вкусностями. Пахло бесподобно, и особенно ярко — сдобой и свежесорванной клубникой. Загорянский уже разливал чай, сидя за столом. Взглянул на нас, смотрел… Константин стоял у окна. Улыбнулся и хотел что-то сказать… но его опередила статс-дама:
— Угощайтесь пожалуйста, Константин Николаевич, Сергей Фаддеевич. К сожалению, мы с фрейлиной Шонуровой не сможем составить вам компанию — задержались вы изрядно. Мы нужны вашей сестре, Ваше высочество… необходимы, — с нажимом добавила она на его попытку что-то сказать и движение к нам.
Зато не смолчал Загорянский:
— А как же карты⁈ Я приготовил карты. И даже британских колоний, Таисия Алексеевна. Да и Прохор уже послан за мясом.
Я закусила губу, взглянув на Елизавету Павловну. Стоя рядом, она незаметно погладила меня по спине, успокаивая.
— Очень жаль, но… увы.
Высочество кивнул, пристально глядя на меня и пообещал:
— В следующий раз, Сергей… обязательно.
Когда мы поднимались быстрым шагом к Коттеджу — мне припекало, женщина сказала ровным голосом:
— Очевидно же, Таисия, что Его высочество в тебе заинтересован.
— Не в том смысле, как это может показаться, поверьте мне.
— Позволь мне судить, — вежливо отрезала она, продолжив: — Насколько я знаю, у государыни планы на тебя, как и у твоей матушки. Возможно, стоит ускорить их, если ты не уверена, что устоишь. Красивый мужчина, сын императора… но я бы не советовала. По-матерински не советовала.
— Давайте ускорим, Елизавета Павловна. Совместных с Его высочеством планов у меня нет, — согласилась я.
В конце концов, пора уже увидеть жениха.
Глава 15
Возле Коттеджа, недалеко от беседки, качалась на качелях Варя Дубенская, а помогала ей, подталкивая, Анна. Она стояла спиной и меня не видела.
В просторной круглой беседке, почти скрытый с нашей стороны плетистыми розами, кто-то сидел. До нас донесся деликатный мелодичный смех Ольги, а потом и мужские голоса. Разговор шел на немецком.
— Мы не можем пройти мимо, показав спину. Подойдем ненадолго, — велела статс-дама.
Мы подошли для приветствия, и я не пожалела — интересное зрелище. Уютная беседка вся в цветах и яркая компания в ней. Молодые, красивые. И только один из мужчин и Окулова выбивались из общей картины своим возрастом, но не настроением и нарядом.
— Таис! — встретила меня Ольга возгласом, — так ты будешь петь для нас? Кстати… ты желала знакомства с Карлом Вильгельмовичем — прошу.
Навстречу нам с Елизаветой Павловной встал высокий молодой мужчина в синей военной форме. И, наверное, я понимала сейчас Ольгу. Да и его, собственно, тоже — причины, поводы…
Очарование его улыбки было, как говорится, неоспоримо, да и внешность приятная. Волосы, правда, завиты слишком круто и немного странно — при гладкой макушке кудрями на висках. Но сильно его это не портило, из образа не выбивалось. Мода и не такое вытворяет, а у них там, значит, носят вот так.
Но что я видела первый раз здесь — он был в корсете. Так-то… тогда их многие носили — вынуждала мода на тесные сюртуки. Но обычно делали это полные люди. Да и то, пока сами еще не привыкли к нарастающему животику — мужчину, как известно, ничего не может испортить. Хотя уже и не уверена, что только полные… фигуру это и правда красило — узкие бедра и тонкая талия кронпринца красиво переходили в тренированный торс и широкие плечи.
Как начинающую поэтессу (да простят меня все там), меня представили и остальным мужчинам — тому самому гофмаршалу Бобринскому и обер-гофмаршалу Шувалову. Оказалось, что оба графа отвечают за организацию церемонии и всего празднования. На круглом столике беседки лежали бумаги и писчие принадлежности. Похоже тут шло последнее совещание.
— Фредерик Август цу Гогенлоэ-Ингельфинген, — представила Ольга последнего мужчину — голубоглазого, рыжеватого, лет тридцати. С аккуратными бакенбардами до подбородка и небольшими усиками.
Тоже в завивке и корсете под военной формой. И тоже очень интересного внешне, хотя Бобринскому он проигрывал, как и Дубельту… Кажется, сейчас я понимала, почему мысленно сравнивала всех с ним — он первым тут произвел на меня настолько сильное впечатление. И, кажется, воспринимался теперь эталоном. Ну и мрачность на молодом лице… нетипичная. Загадочная, таинственная? И опасная, кажется, для меня. Слишком часто о нем думаю, вспоминаю в неподходящий момент…
Фредерик Август… цу?
Я нечаянно зависла, соображая — не послышалось?
— Вы что-то хотели сказать, спросить? — вежливо поинтересовался мужчина.
— Нет. Нет… простите. Не стану вам мешать.
Когда мы уже отошли, я почему-то шепотом спросила у Елизаветы Павловны:
— А… «цу» что означает? Простите мое невежество.
— Оно простительно, мы не можем знать всего на свете. «Цу» переводится в значении «в». Что означает — эти земли до сих пор находятся во владении рода. Хотя… — задумалась она, — если с принцем Гогенлоэ-Эринген, представителем короля на будущем бракосочетании, мне все ясно, то этот его родственник… Он ведь не рожден в Эрингене, непонятно тогда — почему Гогенлоэ? А еще я заметила… ты совершенно зря засматриваешься на него. Хорош собой — бесспорно, но имеет отношение к правящему роду. Родственник дальний и сын младший… но все же принц.
— Князь то есть, по-нашему, — соображала я.
— Таисия… род твоей матери может быть даже более древним, но ты не урожденная Тромменау.
— А род Шонуровых-Козельских? — было мне интересно.
— Равен. Или даже превосходит эту линию… не совсем уверена. Но это не так и важно, — недовольно заключила она, — титул утерян. Поспеши по своим делам!
Я поспешила…
Умная женщина. Но на счет Константина говорила ерунду. Дела сердечные здесь очень в моде, особенно у дам, вот и воспринимают любой намек… А его нет. Высочество… он будто с парадного портрета сошел: отстранен, вежлив, подтянут. Держит себя в руках даже когда наорать хочет — заметно же. Протокольный весь до скрежета зубовного.
А вот Загорянский — возможно. Улыбался мне с явным намеком на симпатию, в разговоре откровенно заигрывал. И взгляд, которым окинул меня, когда мы вошли — в нем точно был мужской интерес.
Сделав свои дела и вымыв руки, я внимательно рассматривала себя в зеркале туалетной комнаты. Реально — я могу заинтересовать мужчину?
Когда-то была уверена в обратном и перенесла, наверное, ту свою уверенность на себя нынешнюю. Так может я ошибаюсь, а Елизавета Павловна права?
Зеркало могло искажать, явно же у них здесь не точное производство. Потому что мне казалось — Таисия изменилась: четче обрисовались скулы, совсем исчезла детская припухлость щек. Худею? Недоедаю точно — то некогда, то, как слону дробина… Съела бы всю рыбину, а дают кусочек. А сегодня похоже совсем без обеда осталась.
Лицо больше не казалось длинным — я сохранила привычку жестко поджимать губы и вчерашний пухлый бутон таковым уже не выглядел. Просто небольшой аккуратный женский рот. Линия челюсти тоже подобралась благодаря этой моей привычке. Челку бы на лоб да рот побольше… образцом женской красоты для меня всегда была Софи Лорен.
Собственное отражение заставило задуматься… и, кажется, все-таки главные изменения коснулись взгляда, он был серьезным и взрослым. Испуганным ребенком, как в первый день, я уже не выглядела. Может и правда когда-нибудь…
Может и правда у меня здесь сложится. С тем же Весниным — понравлюсь ему… Надежда есть. В любом случае, здесь не будет того отчаянья… когда я помнила, что не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки, и рискнула решить вопрос своей девственности. Хорошо, вовремя опомнилась… редкостная дура.
Во фрейлинской на меня удивленно посмотрела девица в красном бархате.
— Твое место возле Ее высочества.
Там уже есть две штуки, в голубом. Но надо, так надо. Заодно и с А-анной поздороваюсь.
На качелях теперь качалась она. Взглянула невинными глазами, улыбнулась смущенно-растерянно… Как в ней все это уживается? Непостижимо! Но проучить нужно, хоть как-то.
Встав с другой стороны качели, я нежно обвила руками опору и тяжко вздохнув, устремила тоскливый взор на беседку. Потом — в небеса, уныло протянув: — Эх… жизнь-держись…
— Тебя долго не было, Таис, ты расстроена. Что-то сложилось не так, твоему романсу отказано? — забеспокоилась Анька.
— Да что романс, Анни? Романс — ерунда. Вот Фредерик Август! Но он недосягаем для меня и Елизавета Павловна это подтвердила…