— Танцуйте в соседней зале, она не настолько обязывает. Так делают многие, — посоветовала статс-дама, — я намерена сделать так же, — заглянула она с улыбкой в свою бальную книжку.
Мимо нас быстро прошел к выходу красивый молодой мужчина в мундире — очень высокий, светловолосый и встревоженный, взволнованный… я бы сказала — в растерзанных чувствах. В отчаянии.
— Барятинский… — обреченно прошептала Окулова.
Глава 18
Я просидела практически весь бал и что я, что Анна все еще были, как две розы. Те, которые «как хороши, как све́жи были».
А разгоряченные танцами гости все чаще шастали к выходу из зала и обратно. В зале становилось душно. Вспотевшие дамы быстро теряли первоначальный лоск и много пили — на столиках были расставлены хрустальные емкости то ли с компотом, то ли с безалкогольным мохито с плавающими в них кусками льда. Утолив жажду, посещали дамскую комнату, а это означало мятое платье.
Затейливые прически, уложенные на сахарной воде, а то и пиве, не выдерживали тряски и прыгания в мазурке и кадрили. Терялись шпильки, аграфы, заколки и даже отдельные накладные пряди. Могло быть, что и подвязки. Между танцами слуги убирали с пола утерянные вещи и уносили их. Скорее всего, в известное всем определенное место.
И это был еще не самый разнузданный бал — когда в галопе носятся по анфиладам и стоит адский топот. Это был тот самый Большой — чопорный и сдержанный. Маменька Елизавета Якобовна при подробном инструктаже в том числе не советовала пить во время танцев «ледяную» воду и выскакивать взопревшей на ветер (сквозняки, надо полагать). Разумные советы, как я теперь понимала.
Наблюдать было интересно.
Первый флер романтичной утонченности окружения быстро уходил. В принципе, это нормально — здесь отдыхали живые люди, а им хотелось веселья и движения. Опять же, мужчины употребляли горячительные напитки и были, конечно, не в хлам, но навеселе, что диктовало новый формат общения — с раздвинутыми границами дозволенного. Но все в рамках приличий, как иначе?
Несколько раз нам с Анной все-таки пришлось отказать кавалерам в танце. Несмотря на отсутствие на виду бальных книжек, к нам с ней подходили.
— Разрешите ангажировать вас на следующий танец…
Дальше следовал предельно убедительный и вежливый, с ноткой сожаления отказ с глазами в пол, приседание… его я отрабатывала уже на автомате, на уже тренированных этим упражнением ногах. В том числе на мазурку меня пытался пригласить смутно знакомый кавказец в роскошной чохе — я вспомнила, как он кланялся нам с маменькой в парке. Отказ он принял с видом завоевателя, который ни фига не признает поражения и отступает временно. Но все же гордо удалился, окинув всю меня горячим орлиным взором.
— Надо же — насколько всепоглощающая уверенность в себе… просто charmant, — бормотала я.
— Имеете успех, — признала Окулова для нас с Анной, — но вас я оставляю с легким сердцем, — удалилась она в сторону молодоженов.
— Благодарим за доверие, — прошептала ей в спину Анна. В своем страхе перед мужчинами она не симулировала — сжималась всякий раз и жалась ко мне.
А я…
Приходилось признать, что было в происходящем свое очарование — в заинтересованных и ищущих мужских взглядах, буквально витающем в воздухе флере легкого флирта и будто намека на что-то само собой разумеющееся в будущем — более тесное общение полов? А пока только легкий романти́к… но такой многозначительный.
Раньше я всегда заранее пряталась в свой ироничный холодный панцирь — чтобы не обидели, чтобы не разочароваться в который раз. Здесь тоже похоже не готова была ни рисковать, ни проверять, хотя в этом образе уже не чувствовала себя непривлекательной и бесполой.
Дабы не искушать больше мужеский пол своим парадным видом, мы с Анной отошли к ломберным столикам, где интересно проводило время старшее поколение.
Стоя за спинами трех возрастных дам, с их разрешения мы с Анной мотали на ус правила игры и нечаянно слушали разговоры.
— Ах-ах… опять кто-то упал. Вам слу́чаем не видать? А жаль. Во что желаете — «воля», «поляк», «sanprander»?
— Нынче не те времена… раньше бал непременно a commencé par une polonaise. Ну — du menuet. А нынче нет порядка — то так, то эдак… Вальс вам? Ну вот и получите… хорошо — не калечатся… Игра!
— Но мы не сговорились о минимальном куше, какая игра⁈
— А вот так — по стольку и хватит.
— Постойте-постойте… так «воля» или «поляк»?
— Анастаси-ия Вольдемаровна… играйте уже во что желаете.
— Нынче не те времена… раньше приглашали только хороших танцоров из офицерства, а сейчас — хороших службистов в поощрение за службу. Так и дамы на балы ходить не станут — что ж зря калечиться-то?
— Прикуп мне, прикуп, голубушка! Шпильки они собирают… в наше время кружева по полу ошметками. Дух забивало. Подол обрывали. Вот как танцевали! А нынче уж никак с этим — щиколотки все на виду… да жмут их в вальсе кавалеры, жмут к себе… Стыдоба какая.
— И перчатки по три раза на дню меняли — вдрызг сырые были. Demander pardon… Взятка!
— Ах, я рискую! Такое сердцебиение, такое сердцебиение…
— Если вы еще способны произнести это, Анастасия Вольдемаровна, то и ничего с вами страшного. Прикуп…
Я отвлеклась на это забавное представление, получая просто колоссальное удовольствие. Улыбалась. Потихоньку сглаживалось нехорошее впечатление от разговора с Дубельтом.
По факту, он тактично послал Таю… Было это оскорблением или только поводом для женской обиды, я не знала, потому что не пережила, не прочувствовала сама. Ясно было одно — он вежливо убил в ней самое первое и важное для любой женщины — теплое, светлое, восторженное…
Во многом дала мне понять это атмосфера бала — на тонких нюансах, ощущениях, витающем в воздухе предчувствии… или ожидании чего-то прекрасного. Тонкого, хрупкого, пока еще неуловимого. Но такого желанного!
Но все уже случилось. В спокойной обстановке я обязательно обдумаю каждое его и свое слово, как и собиралась, но это потом… потом. Бог с ним! Свободен, как и хотел.
А сейчас улыбка не сходила с губ. Представительные дамы за ломберным столиком совсем уж старухами не были, но повадки… Мы представились им, перезнакомились. Из их разговоров я узнала много интересного, а потому и речи уже не шло о том, чтобы принять приглашение Загорянского. Раз уж в вальсе дам периодически роняют — на каждом балу и бывает не по разу.
И вот последний танец этого бала — вначале зазвучало соло арфы, к ней присоединились флейты, а дальше и струнные — нежные скрипки, бархатная виолончель, солидный контрабас… Не увидев рядом Загорянского, я легонько выдохнула и непозволительно расслабилась, поглядывая в окна. Легкие сумерки белой ночи уже позволяли зажечь иллюминацию и в Верхнем потихоньку вспыхивали огоньки — пока еще неяркие, но разноцветные и многочисленные.
Бал заканчивался. Дальше планировался легкий ужин для желающих и чинные гуляния.
— Окажите мне честь, Таисия Алексеевна, — раздалось сбоку, заставив оцепенеть.
Развернувшись, как манекен и с таким же, наверное, лицом, я смотрела на Константина. Пожилые дамы встали из-за столика и присели в поклоне. И сразу же опустились обратно, когда высочество вежливо кивнул им. Метрах в десяти от нас замер в движении Загорянский, виновато улыбаясь и разводя руками — не успел.
— Зачем это уже… сейчас? — еле выдавила я из себя.
— Наблюдал за вами. В последнем танце вы ничем не рискуете, приглашений больше не будет. Вы не можете отказать мне. Прошу вас, — протянул он мне руку в перчатке. Чистой, белоснежной… тоже менял, наверное.
— Здесь же, кажется, падали, — слезливо прошептала я, принимая ее.
— Сутолоки больше не будет. Те, кто плохо вальсирует, в усталости уже не рискнут выйти на паркет. Подайте фрейлине трен, — скомандовал он кому-то.
Я оглянулась — молодой мужчина в ливрее поднял шлейф и безупречно сложив его, перекинул через левую мою руку, дав ухватить край пальцами. Везде он за ним ходит, что ли?
Господи… Господи, помоги… у меня скрипели зубы, пока мы шли «на паркет».
Встав ко мне лицом, Константин основательно уместил правую руку на моей талии, заглянул в глаза и ободряюще улыбнулся:
— Понимаю — это дебют, и вы волнуетесь. Но справитесь, я верю в вас, Таис. Доверьтесь и вы мне. Смотрите только на меня… в лицо.
Салага! Мне четвертый десяток, учить он меня будет… я и сама в себя верю. Немного успокоили его слова про дебют и о том, что не все хорошо вальсируют. Значит и мне будет простительно.
Слегка склонив голову набок, я легко опустила руку в перчатке на золотой эполет… Подберут и его с пола, если что… эта мысль заставила улыбнуться и кивнуть — поехали!
Шагнув вперед, Константин повел меня в танце по широкому кругу, медленно набирая скорость. Я смотрела ему в глаза — это был хороший совет. Глядя по сторонам, обязательно сбилась бы. Думая о том, как шагнуть, запуталась бы, как та сороконожка. А так… я доверилась кавалеру, своему скромному опыту и тому, что помнило тело Таи. Есть такое понятие, как «машинально» или «на автомате». Двигательный навык, как говорится, не пропьешь — он или наработан, или нет его. А еще Константин отвлекал меня разговором:
— Я много думал о нашей беседе, почти постоянно.
— И к чему пришли в итоге? — насторожилась я.
— Со многим я бы поспорил.
— Да спорьте на здоровье, только разумно аргументируйте.
— Но… кое-что все же имеет смысл.
— Все там имеет смысл, — становилось мне обидно.
— Вы прелестны, Таис, в своей уверенности, — снисходительно улыбался высочество.
— А вы с Загорянским говорите на одном языке. Получается — прелестна я во всем, что ни возьми.
— Мне далеко в этом до Сергея, во флирте я не так силён, — серьезно признался Константин, кружа меня по залу.
— Не расстраивайтесь так — у вас получается, Константин Николаевич.
— Однообразный и безумный… как вихорь жизни молодой… кружится вальса вихорь шумный… чета мелькает за четой.