— Классика, — согласилась я, за Пушкина прощая ему сомнения в моей правоте.
Юное тело было легким, с Таиным ростом и длиной ноги шаг получался достаточно широким и даже летящим. Никогда еще я не двигалась так свободно, практически не чувствуя своего тела. И даже… кажется, у нас даже получалось достаточно изящно. Облако вуали взлетело в очередном кружении и тут же опустилось, зацепившись за правый эполет высочества и полностью скрыв его руку, обнимающую меня. Мы улыбнулись, глядя друг на друга.
Размытыми пятнами мелькали другие пары. Всё остальное проносилось мимо широкой смазанной полосой. Казалось небрежной пробой художественной кисти на холсте, невнятным росчерком, смешавшим краски. И только мужское лицо надо мной представлялось на этот момент единственно реальным.
И нужным.
И даже не сама мысль, а ощущение от нее… вот что испугало. Сгинь! Это даже не Дубельт…
Потом он провел меня обратно. Мы шли вдоль человеческой стены, народ еще не расходился, бал еще не был объявлен оконченным. И всё это были сплошь голые женские плечи и руки, пена пышных юбок, блеск дорогих украшений. А еще военные мундиры, золотые позументы, эполеты, усеянные бриллиантами орденские планки; знаки отличия, украшенные эмалью и камнями, будто образующие на груди очаги света…
Пиршество для глаз, да и только. Но в зале уже было душновато, попахивало потом и жженым воском.
— Благодарю вас за танец, Таисия Алексеевна, — слегка склонился высочество в поклоне.
— А я вас за то, что поддержали в дебюте, Константин Николаевич.
— Это было только приятно…
Оставив меня, он ушел, а Аня сразу схватила меня за руку.
— Это было не страшно, он крепко держал меня.
— Я знаю, — прошептала она дрогнувшим голосом.
О, Господи! Это же и она танцевала с ним вальс, только в Смольном, на выпуске. Заслужено танцевала. А я сейчас просто так… чем не повод для ревности? И даже не к мужчине, а к самому факту незаслуженного мною «успеха».
— Иллюминация… я приглашаю тебя в парк на прогулку, Анни.
— Нет. Нет… я провела там полночи в день помолвки. Устала. И сейчас тоже. Пойдем спать?
— Аня! Я же не видела еще ничего, — удивилась я, — с какого, извини, я должна спать, когда тут… такое?
— Ты снова говоришь дерзостями, — заметила она.
— Горбатого могила исправит…
— Позвольте помочь вам решить вопрос к обоюдному удовольствию, — чертиком из табакерки возник рядом Загорянский, — проводим Анну Владимировну и будем смотреть иллюминацию. И я тоже ее еще не видел.
Всё. Теперь нужно быть особенно осторожной — она меня возненавидит.
— Анни, ты не передумала?
— Нет. Я принимаю ваше предложение, Сергей Фаддеевич, проводите пожалуйста.
— А я подожду здесь, — поспешила я.
— Пойдемте все вместе, так веселее, — забивал Фаддеевич последний гвоздь.
Заодно заскочив к себе, я посетила горшок, попросила Ирму отстегнуть трен и снять кокошник с фатой. И захватила ту самую кашмирскую шаль — ночью прохладно. Мимоходом поинтересовалась, насколько прилично прогуливаться вдвоем с мужчиной на людях.
И с легким сердцем…
В конце концов мы с ним оказались в Верхнем парке. Зрелище и правда оказалось изумительным — большие деревья все были увешаны стеклянными шкаликами со светящимся содержимым, имитирующими виноградные лозы с гроздьями ягод. Причем светилось оно разными цветами — лоза изумрудными, а гроздья синими и янтарного цвета. Кроме того, весь сад горел множеством искусственно созданных пальмовых деревьев и светящихся колонн, увенчанных корзинами с цветами. И цветы в них переливались разным цветом. Шпалеры из белых огоньков обрамляли дорожки на высоту коленей, поддерживая правильную геометрию парка, и все гуляющие шли будто по указателю…
Толпа текла двумя густыми потоками в разные стороны, норовя разделить нас, и Загорянский предложил мне локоть:
— Прошу. Я буду вас вести, а вы смотрите. И, Таисия Алексеевна… не сочтите за странность, но мне было бы очень приятно, называй вы меня просто по имени.
— Сергей? — судорожно искала я в памяти ограничения и не находила. Сейчас речь не шла о субординации, и мы не переходим на «ты».
— Да, обоюдно… — согласилась я, — пожалуйста и ко мне тогда по имени. По-дружески, — уточнила я.
— А как еще, Таис? — странно хохотнул он, — исключительно по-дружески, мне совершенно нечего вам предложить. Но здесь дело такое… красоты иллюминации бесспорны, но позвольте совместить любование ими и серьезный предметный разговор? К вашим словам об угрозе для Российской империи в районе черноморского бассейна — дело в том…
— А… да. Сергей Фад… Сергей, а вы не знаете за счет чего, собственно, шкалики источают свой свет? — пялилась я на малиновые и васильковые цветы, водруженные на светящуюся белым колонну.
— Полагаю, это эфир? — удивился он.
— А-а-а… дайте минуту, — зависла я. И, как очарованная, двинулась к ближайшим фонарикам.
Там — внутри, должно быть что-то реально материальное. Масло, керосин? В это время Петербург уже освещался газовыми фонарями. Так может газ?.. Но он светит только желтовато-белым… шипит и воняет. И я ведь не попала в параллельную реальность, где практикуется магия. Здесь Российская империя, до мелочей соответствующая историческим данным. Была соответствующей…
Потому что в шкаликах светился воздух.
Эфир… — судорожно вспоминала я вполне доступное и при желании общеизвестное. Всё это есть в интернете. Было дело, и я интересовалась. В физике не соображала, так что… только на научно-популярном уровне.
Всё просто — эфир входил когда-то в таблицу Менделеева, и занимал в ней первое, вернее — нулевое место. Дмитрий Иванович назвал его Ньютонием и подробно разъяснил природу. Записки эти существуют в свободном доступе. И если простыми словами… сущность эфира состоит в том, чтобы передавать энергию на расстоянии.
После смерти Менделеева таблицу исказили: эфир убрали, нулевую группу отменили. И тут как бы…
Есть предположения ученых относительно того, почему убрали эфир: чтобы перекрыть человечеству доступ к бесплатным неисчерпаемым источникам энергии. Начавший изучать эфир Тесла пострадал. Морган сразу прекратил финансирование его опытов и случился поджог лаборатории, как только он узнал, что Тесла вплотную подошел к беспроводной передаче энергии. Нефтяные магнаты Морган, Рокфеллер и не только они… утрата роли нефти в этом мире их не вдохновляла. И наступил XX век. Век НТР, век банковской кабалы, спекуляций и манипуляций мировых масштабов в политике, экономике и науке. Держатели нефтяных компаний поддержали Эйнштейна — его теория относительности, отрицающая эфир, их вполне устраивала.
Да это все и не скрывается, есть в общем доступе, но! Агрессивно подается, как фантастика, бред и безграмотные домыслы. Мировой заговор? Да у вас паранойя! И вот… эфир тупо замалчивают.
А он… а это?..
Я подняла из травы шкалик, поднесла к глазам… закрытый, он заключал в себе светящееся ярким изумрудным светом облачко. Или комочек света. Растерянно оглянулась… купол Гербового корпуса, увенчанного золоченым императорским орлом и верхушки куполов Церковного корпуса светились подобно огням Святого Эльма на верхушках корабельных мачт.
— Сережа… — просипела я, хватая ртом воздух…
*** Все источники, так или иначе связанные с технической стороной иллюминаций, закрыты или полностью, или купюрами в самой интересной части. Единственное объяснение — свечи в масле и стаканчики разноцветного стекла. Ага — 52 000 штук и на колышущихся деревьях.
Глава 19
— Вам плохо, душно? — мигом подхватил меня под локоть мужчина.
Мимо плыла толпа, и лица в ней озарялись этим странным светом. Не изумрудным, не алым и не янтарным, как шкалики, а будто смешанным — тусклым. Таким же невнятным и даже неприятным бывает запах в цветочном магазине — смешение уничтожает прелесть отдельного. Сумерки сгустились, бледное небо почти прикрыли собой ночные облака и свет иллюминации стал ярче. И шпили… навершия зданий все так же светились бледным потусторонним светом.
Я оторвала взгляд от призрачных огней, которые явно же были просто физикой.
— Нет. Просто не понимаю… почему светятся купола?
— Полагаю, это и есть собиратели. Эфирные волны от них плывут к шкаликам и колоннам.
Исчерпывающе.
Хотя как еще может объяснить вот это вот всё неспециалист? Мне так вообще в голову ничего не приходило… разве что конденсаторы. Накопители, собиратели — конденсаторы.
— Каким образом собирателями вдруг стали архитектурные шпили? Они как-то подключаются? А посредством чего?
— Вероятно, способы есть, но я их не знаю. Только то, что в Европах какое-то время уже происходит массовое любование иллюминациями. Но эти шкалики лили уже у нас — на императорском стеклянном заводе. Это я знаю доподлинно, из газет. Лили из цветного стекла с добавлением то ли порошка металлов… то ли чего-то еще. Простите, Таис, я часами могу рассказывать об огневых стычках на море, о гениальных приемах маневрирования, но здесь не моё. Интересовался только мимоходом.
— Здесь не за что извиняться. То есть… светится само стекло? А что тогда там — внутри? — крутила я перед глазами изумрудный шкалик.
— Пустота?
— Тогда зачем такая форма, если они пустые? Лили бы стеклянные шарики.
— Вероятно, в этом есть свои резоны. Может, это преломление света, отраженного частицами металла… внутри пустоты шкалика? Полагаю… был бы это шар, и он также являлся бы полым.
— Но это шкалик. И он закрыт?
— Все может быть просто… от дождя, к примеру? Я обещал бы найти объяснение всего происходящего — самое полное, но в этом может быть свой секрет.
— Тайна изобретения. Понимаю…
— Давайте просто гулять и любоваться. Ночные сумерки коротки… Вы не устали, не желаете присесть на скамью? Здесь есть трельяжные беседки, а в ногах правды нет.
— Ее нет ни в одной конкретной части человеческого тела, — отстраненно заметила я, продолжая обдумывать: — На аллее все скамьи заняты, а в беседки я не пойду… простите уж, Сергей. Но