А еще Ирма первый раз сделала мне прическу, уложив косу вокруг головы и закрепив шпильками. Закончив, шагнула назад, рассматривая… покачала головой.
— Жаль… локоны бы пустить. Но если на сладкое налетят мухи, никаким веером их не отгонишь. Илья отведет вас к месту на лошадке, Таисия Алексеевна, а там уже как скажете. Лучше пускай бы дождался вас поблизости, вздремнул где-нибудь на траве. Так оно надежнее, всегда лучше полагаться на свое.
— Лошадь? — ужаснулась я, — я… и лошадь?
— Так нужно или рано вставать, или вот как теперь… карету уже не найти.
Еще по ночному туману было понятно, что день будет жарким, так оно и оказалось. Но на этот предмет я была экипирована полностью: зонтом, веером и тонким, как паутинка, белым в голубую полоску шарфом — чтобы не обгорели плечи.
У крыльца тихо стояла невысокая темная лошадка под дамским седлом. Голова ее не была гордо поднята, как у рысака, а смирно опущена, что слегка успокоило.
А Илья оказался высоким мужиком лет пятидесяти с полуседыми, серыми по виду волосами. Бородой заросло все лицо, но видно было, что он равнял ее, держал более-менее аккуратной. Чисто одет и лицо в общем приятное, но шрам и правда… ужасный. Особенно бровь — она как бы… развалилась надвое. Такие раны обычно шьют. Но и не факт, что после врача он вообще выжил бы. Хорошо хоть глаз уцелел. Так что…
Мужчина старательно отворачивался, пряча правую сторону лица. А я понимала, что первый раз здесь чувствую себя так неловко. Трудно подбирались слова, я всеми силами избегала прямого обращения, понимая, что все равно придется:
— Илья… а как по батюшке?
— Дак тоже Ильич, вашбродие.
— Барышня или по имени-отчеству… какое из меня вашбродие, Илья Ильич? Я же не ротный унтер.
— Как прикажете, Таисия Алексеевна, — мирно согласился он, — пожалуйте на лошадку. Седло дамское, но надежное, да и пойдем мы шагом. Я подсажу, платьишко на седалище расправьте. Помоги барышне, Ирма. Вот так, — заключил он, когда я, как перышко, взлетела в седло: — Теперь за луку держитесь, а я всегда поддержу, упасть не дам. Ну, с Богом!
И мы пошли.
Я не знаю сколько времени это продолжалось. И не то, чтобы страшно было… высоко — да. Но, оказавшись наконец на земле, я поняла, что давно так не радовалась.
А еще я поняла, что Илья сильно напрягает своим присутствием. Не как личность… но мужика затюкали до такой степени! То, как он нечаянно поднимал плечо, будто прикрываясь и им тоже, упорно отворачивался… Прятался по норам и «ходил мимо» — по словам Ирмы. Нормальным это ни разу не было. Он свое лицо прятал, а я при этом с какого-то… чувствовала вину. И промолчать не смогла, иначе просто не могла бы общаться с ним дальше.
— Илья Ильич, меня нисколько не шокирует ранение, полученное, уверена, не в фехтовальной, а в боевой стычке. Шрамы только украшают воина, и я говорю это не лицемеря. Не нужно так старательно прятаться, у вас нормальное мужское лицо.
— Как прикажете, Таисия Алексеевна.
— Я не приказываю. Но, если неловкость есть… в конце концов, Потемкин носил повязку на глазу, у нас будет на брови, остальное грамотно скрыто бородой. Я уж думала и правда тут не пойми что… Завтра сошью повязку — как делать нечего! Илья Ильич, если оставлю… тебя ждать, где ты поешь?
— Найду, барышня, голодным не останусь. Благодарствуйте. Во-он под той деревиной мы с Ладушкой вас и дождемся.
Неловко. Все это было ужасно глупо и неловко — и заставлять его ждать… голодным — я уверена. Но еще труднее было заставить себя сказать «ты» человеку, настолько старшему по возрасту.
Я проводила их с Ладушкой взглядом. Лужайки Колонистского парка возле пруда были заставлены экипажами. На траве паслись стреноженный лошади. Слуги и кучера тоже отдыхали — растянувшись на траве или собравшись группками и беседуя.
В наше время берег и Царицын остров соединял надежный мостик. Такой же, но длиннее, был протянут от Царицына к Ольгиному. Сейчас их не было, зато под островом стоял маленький паром с лавочками, а по воде сновали лодки. Мужчины сидели на веслах и катали дам с зонтиками. А ближе к тому берегу виднелась огромная посудина на несколько пассажиров. Оттуда доносились звуки музыки, играла скрипка.
Специально поставленный здесь слуга подозвал мне лодочку и помог в нее сесть.
Я попросила гребца медленно обойти Царицын по кругу.
Вообще место узнавалось только благодаря павильонам. Ивы по берегам пруда только недавно высадили, и на самом острове деревца только-только поднимались. В наше время это место поражало не только архитектурными красотами, но и растительным буйством.
Старые ивы клонились и изгибались, на них можно было даже присесть. На острове с трудом просматривались постройки, так поднялись там деревья. А сейчас парковая поляна хорошо просматривалась, я видела дам и кавалеров, прогуливающихся по дорожкам. Лиц не рассмотрела, мужчины были одеты для отдыха, не в мундиры. Но, скорее всего, здесь отдыхало старшее поколение.
Я жадно рассматривала здание, хорошо помня четкую планировку дорожек и яркие краски регулярных клумб… а вот хрустальной колонны здесь пока еще не стояло, король Пруссии подарит ее своей сестре только в 51 году.
Это семейное, наверное… братья Александры Федоровны участвовали в создании прекраснейших парков Германии: Шарлоттенхофа, имения Бабельсберг, парка Мускау… Я так мечтала когда-нибудь попасть туда! И парковый Петергоф тоже существует только благодаря Александре — это она упросила мужа «внести гармонию в мир Петергофа», полюбив его при первом же знакомстве.
Хрустальной колонны не было… зато с лодки хорошо видны были цветущие розы. Тоже родом из Пруссии — всего 800 кустов. В наше время… тогда еще не было всего этого бардака с враждой и санкциями. Узнав, что Царицын остров восстанавливают, из Германии прислали в подарок такое же количество и те же сорта роз — там сохранился список с названиями.
Я помогала высаживать их…
Самое прекрасное место в Петергофе — эти острова. Абсолютно все, устроенное на них, является произведением высокого искусства, выделяющим и подчеркивающим дух места. Миниатюрное творение, наполненное метафорами, ассоциациями, воспоминаниями и мечтами о солнечной Италии, так любимой Александрой. Все просто — там ей был климат…
Ольгу с мужем в компании молодежи я ожидаемо нашла на Ольгином. И сразу же пожалела, что приперлась сюда, да еще и с опозданием. Здесь была и сестра Ольги Мария, и братья. Все, кроме Константина, даже цесаревич Александр.
Пикник здесь понимали буквально — некоторые дамы в легких открытых платьях красиво присели на расстеленные в траве покрывала. Мужчины тоже… кто-то даже лежал, прикрыв ладонью глаза и разомлев похоже на солнце. Сюртуки были расстегнуты или даже сняты, открывая белую кипень рубах. С воды доносилась скрипка.
Чуть дальше стояли столы с выпивкой и закусками, а возле них — стулья и слуги, гоняющие мух большими опахалами. Но на стульях, похоже нельзя было вот так раскинуться, изогнуться, показать себя…
Отступать было некуда, меня уже увидели. Говорили здесь на немецком, так сделала и я:
— Guten Tag an alle! — присела я в поклоне и продолжила так же, на дойче: — Ваше императорское высочество… кронпринц, принцесса… великая княгиня… господа. Поздравляю вас в новом супружеском качестве, Ольга Николаевна, Карл Вильгельмович.
— Благодарим, Таис, — приветливо улыбалась Ольга, — как жаль, что здесь нельзя сыграть в буриме, я до сих пор под впечатлением от той игры.
— Можно сыграть во что-то другое, в неординарные загадки, к примеру. Но их нужно придумывать самим, — предложила я.
— Что-то новенькое? — обернулась и лениво окинула меня взглядом Мария.
Вопрос можно было понять двояко. Выражаясь куртуазно… ярко выраженная своеобразность Марии позволяла ей пренебрегать этикетом. И приличиями тоже.
Я улыбалась ей. Держала паузу, как Вия Артмане в «Театре» и так же улыбалась.
Молчание нарушил Александр:
— Таис?..
— Таисия Алексеевна Шонурова, фрейлина принцессы Вюртембергской, Ваше императорское высочество.
— А Шонуровы, это?.. — напрягся он, вспоминая.
— Которые от Рюрика, потомки Шонурова-Козельского, — опустила я зонт, гордо расправляя плечи.
— Титул утрачен, насколько я понимаю?
— Я надеюсь, он найдется в моих сыновьях, ваше…
— Мы здесь по-простому, Таис… — сел удобнее Александр, — так что там с загадками?
— Они с подвохом, Александр Николаевич, — улыбнулась я в предвкушении. Студенческие анекдоты и приколы, это нечто… тупое и остроумное, смешное и тонкое. Самое то для отдыха.
— К примеру… на что похожа половинка яблока?
— Ответ должен быть каким-то особенным? Он из области геометрии?
— Похожа на вторую его половинку. Это детская загадка.
— Ну, а взрослая тогда?.. Будет такой же глупой? — лениво отозвалась Мария.
— Взрослая… Каким станет брошенный в синее море красный камень?
— Зависит от глубины, на которой мы его набл… что? — сел ровнее Александр.
— Он будет мокрым.
— Еще!
— Как прожить восемь дней без сна?
— Это невозмож… что? — вскочил цесаревич, смеясь.
— Спать по ночам.
— Еще!
— Что вы не будете есть на завтрак?
— Тихо все! Пожалуйста — тихо… — отвернулся он, прикрыв глаза. Тихонько хмыкнул: — Я не буду есть на завтрак обед и ужин.
— В какой битве погиб воин?
— В кров… последней!
— Как бросить сырое яйцо на камень, не разбив его?
— Какая все-таки чушь, — отвернулась Мария.
— Как угодно, Мари, бросать его можно, как угодно, — ехидно улыбался ей цесаревич, — разбить камень сложно.
И Ольга улыбалась. А мне больше ничего и не было нужно. Она не выглядела расстроенной после первой супружеской ночи, пусть так и остается подольше.
А дальше все заговорили наперебой, обсуждая другие подобные штуки. Наконец я перестала быть центром внимания и подсела к Натали Бороздиной.
— Тебе не следовало опаздывать, — строго указала она.