— Мнe покуда не возможно объявить, что именно я намeрен дeлать, сказал он; — мнe нужно видeть сперва, что станут дeлать другие.
Потом он взял шляпу и вышел; на дворe гостиницы он сeл на ту самую лошадь, которая так дорого досталась ему, и медленно поeхал домой.
Много мыслей и предположений промелькнуло в его умe по дорогe домой, но на одном рeшении стоял он твердо: он должен все повeрить женe. Слишком было бы жестоко оставлять ее в прежнем невeдeнии дeла, пока не постучатся к ним в дверь с тeм чтоб отвести его в тюрьму и распродать все из его дома, все, до послeдней кровати. Да, он признается ей во всем с полною откровенностию, тотчас же, прежде чeм успeет остыть в нем благое намeрение. Он сошел с лошади перед своим домом, и увидeв у дверей кухни горничную жены, поручил ей попросить Фанни к нему в библиотеку. Он ни на минуту не котeл откладывать необходимаго объяснения. Если человeку суждено утонуть, не лучше ли уж утонуть сразу, и дeло с концом?
Мистрисс Робартс вошла в комнату почти в одно время с ним, я положила ему руку на плечо.
— Мери говорит, что ты меня спрашивал. Я прямо из сада; она меня встрeтила на самом порогe.
— Да, Фанни, мнe нужно с тобою поговорить. Присядь на минуту.
А сам он прошел но комнатe и повeсил хлыстик на обычное мeсто.
— Ах, Марк, не случилось ли чего-нибудь?
— Да, душа моя, да. Садись, Фанни, мнe ловче будет говорить с тобою, когда ты сядешь.
Но ей, бeдняжкe, не хотeлось садиться. Он намекнул на какое-то несчастие, и потому она чувствовала непреодолимое желание обнять его, прижаться к нему.
— Ну хорошо; я сяду, если ты непремeнно этого хочешь. Но не пугай меня, Марч: отчего ты так печален и разстроен?
— Фанни, я поступил не хорошо, сказал он,— я сдeлал непростительную глупость. Боюсь, что я причиню тебe много горя и узнаешь...
И он отвернулся от нея, закрыв лицо рукой.
— О, Марк, милый, дорогой, безцeнный мой Марк, что такое? И быстро подбeжав к нему, она бросилась перед ним на колeни.— Не отворачивайся от меня... Скажи мнe, Марк, скажи мнe все, чтоб я могла раздeлить твое горе.
— Да, Фанни, я теперь все должен сказать тебe. Но я не знаю, что ты подумаешь, когда узнаешь...
— Я буду думать, что ты мой муж, мой дорогой Марк! Это буду думать я прежде всего.
И она к нему ласкалась, смотрeла ему в лицо, и взяв его руку, сжимала ее в своих.
— Если ты сдeлал глупость, то кому же и извинить, тебя если не мнe?
И он разказал ей все, начиная с того вечера, когда мистер Соверби зазвал его в свою комнату, всю эту историю о векселях и лошадях, так что бeдная жена его совершенно растерялась в этом лабиринтe разчетов. Она не в состоянии была усладить за всеми подробностями дeла, она не могла также вполнe раздeлять его негодование против мистера Соверби, потому что не понимала хорошенько, что собственно значит "возобновить" вексель. Для нея был важен только вопрос, сколько именно должен заплатить ея муж, да еще ея надежда, почти доходившая до твердаго убeждения, что он уже никогда не будет входить в долги.
— А что же это составляет все вмeстe, друг мой?
— Они с меня требуют девять сот фунтов.
— Боже мой! Вeдь это страшная сумма.
— Да еще полтораста фунтов, которые я занял в банкe: это за лошадь; да еще есть кой-какие долги, немного, кажется, но теперь с меня требуют все, до послeдняго шиллинга. Вообще придется заплатить тысячу двeсти или триста фунтов.
— Это весь годовой доход наш, Марк, даже с новым мeстом.
Это было с ея стороны единственным словом упрека, если только это можно назвать упреком.
— Да, сказал он.— И я знаю, что эти люди будут безжалостны. А вeдь я не получил ни шиллинга из этих денег. Что ты теперь подумаешь обо мнe?
Но она ему клялась, что никогда и в душe не будет его попрекать этим, что ни на волос не уменьшится ея довeрие к нему. Развe он не муж ея? Она так рада, что теперь ей все извeстно, что она может утeшать и поддерживать его. И она точно стала утeшать его. Все легче и легче казалось ему угрожающее горе по мeрe того, как он говорил с нею. Так всегда бывает. Бремя, слишком тяжкое для сил одного человeка, становится легче пера, когда его несешь вдвоем и когда каждый готов взять на себя самую тяжелую часть.
Жена с радостью и благодарностью приняла доставшуюся ей часть бремени. Не трудно ей было выносить вмeстe с мужем его горе и страдания; это было ея дeло, ея обязанность. Одно бы ей показалось невыносимым: знать, что у мужа есть горе и заботы, которыя он от нея скрывает.
Потом они стали вмeстe обсуживать, как бы им лучше выпутаться из этого страшнаго затруднения. Как истая женщина, мистрисс Робартс тотчас же предложила отказаться от всякаго рода роскоши. Они продадут всех своих лошадей; коров они не продадут, но будут продавать масло; продадут кабриолет и разстанутся с конюхом. Само собой разумeется, что лакея придется отпустить. Но что касается до дома в Барчестерe, до этого великолeпнаго жилища в соборной оградe,— нельзя ли им будет еще с год туда не переeзжать — отдать бы его внаймы? Конечно, свeт узнает о их несчастии; но если они это несчастие будут выносить бодро и твердо, свeт не так строго станет осуждал их. Во всяком случаe, нужно во всем признаться леди Лофтон.
— Ты можешь быть увeрена в одном, Фанни, сказал он,— ни за какия сокровища в мирe не соглашусь я подписать ни единаго векселя.
Поцeлуй, которым она поблагодарила его за это обeщание, был так горяч и радостен, как будто бы он принес ей самыя лучшия вeсти; и вечером, разсуждая обо всем этом не только с женой, но и с сестрою Люси, он сам удивлялся, что вдруг ему так легко стало на душe.
Не беремся рeшить в эту минуту, слeдует ли человeку затаивать в себe свои радости; но, право, не, стоит, затаивать в душe горе!
Глава XXXIV
Возвращаясь в Лондон, лорд Лофтон не вдруг умeл рeшить в своем умe как ему поступить. Минутами возникал в нем вопрос, дeйствительно ли Люси заслуживает тeх забот и хлопот, которыя она бросила на его дорогу. В такия минуты он говорил себe, что он конечно очень ее любит, и очень был бы счастлив имeть ее женою, но... Впрочем, он не долго останавливался на подобных мыслях. Человeк влюбленный рeдко охлаждается к предмету своей страсти вслeдствие каких-нибудь затруднений. И потому, он мало-по-малу приходил к рeшению немедленно открыться матери, просить ее, чтоб она увeрила мисс Робартс в своем согласии. Он знал, что она не слишком будет довольна таким браком; но если он покажет твердую, непоколебимую рeшимость, то она едва ли захочет противорeчить ему. Он не станет смиренно упрашивать ее, как о какой-нибудь милости; но смeло потребует как исполнения одной из тeх обязанностей, которыя добрая мать всегда берет на себя относительно сына. На этом рeшении он остановился, прибыв вечером в свою квартиру в Альбани.
На другой день он не видался, с матерью. Он думал, что лучше будет переговорить с нею перед самым отъездом в Норвегию, чтобы не пришлось еще несколько раз возобновлять тягостный разговор; и потому он отложил свое объяснение до послeдняго дня, и нарочно для этого отправился, наканунe своего отъезда, завтракать в Брутон-стрит.
— Матушка, сказал ему отрывисто, усаживаясь на одно из кресел в столовой,— мнe нужно поговорить с вами.
Мать тотчас же поняла, что рeчь должна идти о чем то важном, и с тонким женским инстинктом сообразила, что вопрос касается женитьбы. Она знала, что если-бы сын захотeл поговорить с нею о деньгах, то выражение его лица и голоса было бы совсeм другое; выражение его лица было также не то, если-б ему вздумалось предпринять путешествие в Пекин, или отправиться на рыбную ловлю куда-нибудь на берега Гудзонова залива.
— Поговорить со мною, Лудовик! Я с удовольствием готова тебя слушать.
— Мнe хочется знать, что вы думаете о Люси Робаргс?
Леди Лофтон поблeднeла; ее так и кольнуло в сердце. Она и перед тeм больше испугалась чeм обрадовалась, угадывая что сын ея заговорит о любви; но такого удара она не предвидeла.
— Что я думаю о Люси Робартс? повторила она, совершенно растерявшись.
— Да, матушка; вы говорили как-то недавно, что мнe надо жениться, и я сам начинаю соглашаться с вашим мнeнием. Вы выбрали мнe в невeсты дочь священника; но эта дeвица, кажется, нашла случай гораздо лучше пристроить себя...
— Совсeм нeт, рeзко прервала леди Лофтон.
— И потому я выбрал для себя сестру другаго священника. Надeюсь, вы ничего не имeете против мисс Робартс?
— О, Лудовик!
Леди Лофтон больше ничего не была в силах выговорить.
— Какие вы находите в ней недостатки? Что вы можете против нея сказать? Или вы думаете, что я не могу быть с нею счастлив.
Минуты двe леди Лофтон сидeла молча, стараясь собрать свои мысли. Она находила, что очень многое можно сказать против Люси Робартс, если смотрeть на нее как на будущую леди Лофтон. Ей трудно было бы сразу изложить всe свои доводы, но она не сомнeвалась в их силe и важности. В ея глазах, Люси Робартс не имeла ни красоты, ни прелести, ни изящества в приемах, ни даже такого образования, какого можно бы пожелать. Леди Лофтон сама не была свeтскою женщиной; в ней было даже замeчательно мало свeтскости для особы ея положения. Но, тeм не менeе, она иныя свeтския качества считала необходимыми для молодой дeвушки, долженствующей заступить ея мeсто. Она, конечно, желала, чтобы жена сына соединяла эти качества с другими, с нравственными достоинствами. Она не бралась рeшить, имeет ли Люси Робартс эти нравственныя достоинства; других же необходимых свойств положительно недоставало. Очевидно было, что она никогда не будет смотрeть настоящею леди Лофтон, никогда не сумeет держать себя в графствe как подобает супругe лорда Лофтонэ. Она не имeла ни той плавности, ни той осанки, ни того величаваго спокойствия, которыя леди Лофтон так цeнила в молодой женщинe высшаго круга. Люси, по ея мнeнию, не могла имeть никакого значения в обществe, развe только посредством своего языка; между тeм как Гризельда Грантли, не раскрывая рта в продолжении цeлаго вечера, на всех может подeйствовать одним величием своего присутствия. Притом Люси не имeла никакого состояния; притом же еще она сестра священника ея собственнаго прихода. Трудно прослыть пророком в своем отечествe, и Люси не была пророком в Фремлеe, по крайней мeрe в глазах леди Лофтон. Читатель припомнит, что уже прежде у нея были нeкоторыя опасения, не столько за сына — ей и в голову не приходило подозрeвать его в таком безразсудствe — сколько за самую Люси, которая могла бы себe вообразить, что молодой лорд влюблен в нее. И вот теперь — увы!— каким страшным ударом пал на бeдную женщину вопрос Лудовика!