Тѣмъ не менѣе она всеми была признана красавицей Барсетшира, и молодые люди из сосѣднихъ графствъ пріѣзжали издалека, по самымъ сквернымъ дорогамъ, ради того только чтобъ имѣть случай видѣть ее и потанцовать съ ней. Каковы бы не были ея недостатки, она составила себѣ громкую извѣстность. Прошлою весной она провела два мѣсяца въ Лондонѣ, и даже тамъ была замѣчена; шелъ слухъ, что она совершенно очаровала лорда Домбелло, старшаго сына леди Гартелтопъ.
Легко себѣ представить, что архидіаконъ и жена его гордились ею; мистриссъ Грантли даже, быть-можетъ, больше гордилась красотой дочери чѣмъ бы подобало такой примѣрной женщинѣ. Гризельда -- такъ звали ее -- была единственная дочь. У нея была, одна сестра, но сестра эта умерла. Въ живыхъ остались еще два ея брата, из которыхъ одинъ пошелъ по духовной части, другой вступилъ въ военную службу. Больше детей у архидіакона не было; и такъ какъ онъ был очень богатый человѣкъ (отец его въ продолженіе многихъ лѣтъ был епископомъ барчестерскимъ, а онъ был единственнымъ его сыномъ, а въ то время положеніе епископа барчестерскаго было завидное); всѣ предполагали, что у миссъ Грантли будетъ большое состояніе. Мистриссъ Грантли впрочемъ не разъ повторяла, что она не намѣрена спѣшить устроить свою дочь. Обыкновенныхъ молодыхъ дѣвушекъ выдаютъ замужъ, но дѣвушекъ, выступающихъ чѣмъ-нибудь из ряда, устраиваютъ. Матери иногда сами портятъ цѣну своему товару, слишкомъ ясно выказывая свое желаніе сбыть его съ рукъ.
Но чтобы разомъ и прямо высказать всю истину -- добродѣтель, къ которой не любятъ поощрять романиста,-- я долженъ сказать, что рука миссъ Грантли, до нѣкоторой степени, уже больше не принадлежала ей. Не то чтобъ она, Гризельда, знала что-нибудь объ этомъ, или чтобы тотъ счастливый смертный имел понятіе объ ожидавшемъ его благополучія. Но между мистриссъ Грантли и леди Лофтон не разъ происходили тайныя совѣщанія, и условія были заключены, подписаны и скрѣплены печатью, не такою подицсью и не такою печатью, какъ договоры между королями и дипломатами, нарушаемые почти въ то самое время, какъ составляются, но нѣсколькими, отъ сердца сказанными словами, значительнымъ пожатіемъ руку, достаточнымъ залогомъ вѣрности для такихъ союзниковъ. И по условіямъ этого договора Гризельда Грантли должна была превратиться въ леди Лофтон.
Леди Лофтон до тѣхъ поръ была счастлива въ своих матримоніяльныхъ предпріятіяхъ. Она избрала сэръ-Джорджа для дочери, и сэръ-Джорджъ самымъ добродушнымъ образомъ поддался ея желанію. Она избрала Фанни Монселъ для Марка Робартса, и Фанни не оказала ее ни малѣйшаго сопротивленія. Удачи эти придали ей вѣру въ свое всемогущество, и она почти не сомнѣвалась, что милый сынъ ея, Лудовикъ, влюбится въ Гризельду.
Лучше этой партіи, говорила себѣ леди Лофтон, нельзя было ей пожелать для сына. Леди Лофтон, уже это говорю я, имѣла твердыя религіозныя убѣжденія, а архидіаконъ был представителемъ именно того ученія, которое она признавала. Грантли, конечно не знатная фамилія; но леди Лофтон понимала, что нельзя же требовать всего. Умѣренность ея желанія ручалась ей за успѣхъ ея предпріятія. Она желала, чтобы жена ея сына была хороша собой; зная какъ мущины цѣнятъ красоту, она хотѣла, чтобъ онъ могъ гордиться ею. Но она страшилась слишкомъ живой, выразительной красоты этихъ сладкихъ, блестящихъ женскихъ прелестей, способныхъ опутать всех и каждаго; она боялась этихъ смѣющихся глазъ, выразительныхъ улыбокъ, свободныхъ рѣчей. Что если сынъ ея введетъ къ ней въ домъ какую-нибудь болтливую, вертлявую, кокетливую Еввину дочь? Какой бы это был для нея ударъ, хотя бы кровь нѣсколькихъ дюжинъ англійскихъ перовъ текла въ жилахъ этого существа!
Да къ тому же и деньги Гризельды будутъ не лишнія. Леди Лофтон, со всеми своими романтическими идеями, была женщина осторожная. Она знала, что сынъ ея немного кутилъ хотя не думала, чтобъ онъ надѣлалъ серіозныхъ глупостей; и ей было пріятно думать, что бальзамъ, накопленный старымъ епископомъ, дѣдушкой Гризельды, поможетъ залѣчить раны, нанесенныя Лудовикомъ родовому имѣнію. И вотъ какимъ образомъ и по какимъ причинамъ выборъ леди Лофтон палъ на Гризельду Грантли.
Лордъ Лофтон не разъ встрѣчалъ Гризельду; встрѣчалъ ее до заключенія знаменитаго договора, и всегда восхищался ея красотой. Лордъ Домбелло мрачно промолчалъ цѣлый вечеръ въ Лондонѣ, потому что лордъ Лофтон ужь очень разлюбезничался съ предметомъ его страсти; но нужно сказать, что молчаніе лорда Домбелло было у него самымъ краснорѣчивымъ способомъ выражаться. Леди Гартелтопъ и мистриссъ Грантли обѣ знали, что оно означаетъ. Но партія эта не совсѣмъ бы пришлась мистриссъ Грантли. Она не сходилась въ понятіяхъ съ семействомъ Гартелтоповъ. Они принадлежали къ совершенно другому кружку, они были связаны съ Омніумскими интересами,-- "съ этимъ ужаснымъ гадеромскимъ людомъ", какъ сказала бы леди Лофтон, возводя очи къ небу и покачивая головой. Леди Лофтон вѣроятно, воображала, что на полночныхъ пирахъ въ Гадеромъ-Касслѣ съѣдались младенцы; что въ подземельяхъ содержались несчастныя дѣвы и вдовы, и что ихъ иногда колесовали для удовольствія гостей герцога.
Когда семейство Робартсовъ вошло въ гостиную, архидіаконъ, его жена и дочь уже находились тамъ, и голосъ его, громкій и торжественный, поразилъ слухъ Люси еще прежде чѣмъ она переступила порогъ комнаты.
-- Милая моя леди Лофтон, что бы вы мнѣ про нея ни разказали, я ничему не удивлюсь. Эта женщина на все способна. Странно только то, что она не облачилась въ епископскую ризу.
Робартсы тотчасъ же поняли, что онъ говоритъ о мистриссъ Проуди: онъ эту даму терпѣть не могъ.
Послѣ первыхъ привѣтствій, леди Лофтон познакомила Люси съ Гризельдой Грантли. Миссъ Грантли милостиво улыбнулась, слегка наклонила голову, и тихимъ голосомъ замѣтила, что на дворѣ очень холодно. Тихій голосъ, какъ извѣстно, большое достоинство въ женщинѣ.
Люси, думавшая, что и она обязана сказать что-нибудь, отвѣтила, что въ самомъ дѣлѣ очень холодно, но что она не боится холода при ходьбѣ пѣшкомъ. И тогда Гризельда опять улыбнулась, но уже не такъ милостиво какъ въ первый разъ, и разговоръ этимъ кончился. Миссъ Грантли могла бы легко поддержать его; она была старше Люси и более привыкла къ свѣту; но должно-быть она не имѣла особеннаго желанія вести разговоръ съ миссъ Робартс.
-- Такъ вотъ какъ, Робартс! До меня дошли слухи, что вы говорили проповѣдь въ Чальдикотсѣ, попрежнему громко сказалъ архидіаконъ.-- Я на дняхъ видѣлъ Соверби, и онъ мнѣ сказалъ что вы избрали себѣ лучшую часть, а имъ предоставили самую черную, работу.
-- Напрасно онъ это говоритъ. Мы весь матеріалъ раздѣлили на три части. Гарольдъ Смитъ взялъ первую, я послѣднюю...
-- А жена нашего почтеннаго епископа среднюю. Вы втроемъ воспламенили все графство. Но всех больше, говорятъ, отличилась она.
-- Мнѣ очень непріятно, что мастеръ Робартс был тамъ, сказала леди Лофтон, когда архидіаконъ повелъ ее къ обѣду.
-- Я полагаю, что онъ иначе сдѣлать не могъ, сказалъ архидіаконъ, не имѣвшій обыкновенія слишкомъ строго нападать на собрата, развѣ только въ томъ случаѣ, еслибъ онъ окончательно перешелъ въ непріятельскій станъ и пропалъ для него безвозвратно.
-- Вы думаете, архидіаконъ?
-- Да, если принять въ соображеніе, что Соверби другъ Лофтона...
-- Какой же онъ ему другъ? сказала бѣдная леди Лофтон, какъ бы моля о пощадѣ.
-- Во всякомъ случаѣ они были очень коротки, и Робартсу не ловко было бы отказаться, когда его просили сказать проповѣдь въ Чальдикотсѣ.
-- А оттуда онъ отправился въ Гадеромъ-Кассль. Я не хочу сказать, чтобъ я сердилась на него за это, но вы понимаете, это такое опасное мѣсто.
-- Это такъ. Но будемъ надѣяться, что желаніе герцога видѣть у себя здравомыслящее духовное лицо есть хорошій знакъ. Атмосфера тамъ конечно нечистая; но без Робартса она была бы хуже чѣмъ при немъ. Но, Боже милосердый, какое кощунство произнесли мои уста! Я говорю о нечистой атмосферѣ и забываю, что самъ епископъ был тамъ.
-- Да, епископъ был тамъ, сказала леди Лофтон, и они переглянулись и совершенно поняли другъ друга.
Лордъ Лофтон повелъ мистриссъ Грантли къ обѣду, и мѣры были приняты такія, что по другую его сторону пришлось сидѣть Гризельдѣ. Случилось это какъ бы совершенно нечаянно; и та же судьба назначила капитана Колпепера и Марка сосѣдями Люси. Капитанъ Колпеперъ был человѣкъ одаренный отъ природы огромными усами и большими охотничьими способностями; но такъ какъ другихъ способностей за нимъ не водилось, то нельзя было надѣяться, чтобы сосѣдство его было очень пріятно для бѣдной Люси.
Она видѣла лорда Лофтона только одинъ разъ послѣ той вечерней прогулки съ нимъ, и тогда онъ заговорилъ съ ней какъ съ старою знакомой. Встрѣтились они въ гостиной пасторскаго дома, въ присутствіи Фанни. Для Фанни ничего не значили его ласковыя слова, но для Люси они были очень пріятны. Онъ был такъ добродушенъ, милъ и вмѣстѣ съ тѣмъ почтителенъ, что Люси не могла не сознаться себѣ, что онъ ей нравится.
Въ Этот же вечеръ онъ почти не говорилъ съ ней; но она понимала, что есть другія лица въ обществѣ, съ которыми онъ обязан говорить. Люси не была смиренна въ обыкновенномъ значеніи этого слова, но она сознавала, что здѣсь въ этой гостиной, она по своему положенію должна имѣть менѣе другихъ значенія, и что поэтому ей вѣроятно придется играть второстепенную роль. Но тѣмъ не менѣе, ей было бы пріятно сидѣть на томъ мѣстѣ, которое заняла миссъ Грантли. Она не желала, чтобы лордъ Лофтон ухаживалъ за ней; она была слишкомъ разсудительна для этого; но ей пріятно было бы слышать его голосъ, вмѣсто стука ножа и вилки капитана Колпепера.
Въ Этот день, она въ первый разъ послѣ смерти отца занялась своимъ туалетомъ; и хотя ея траурное платье все еще было очень мрачно, однако она была одѣта къ лицу.
-- Въ ея лицѣ есть что-то необыкновенно поэтическое, сказала однажды Фанни своему мужу.
-- Нe вскружи ты ей голову, Фанни, и не увѣрь ее, что она красавица, отвѣтилъ Марк.