ивали себѣ лицо красною глиной, а поселянка одѣвалась въ овечьи шкуры.
По этимъ и по многимъ другимъ причинамъ, леди Лофтон постоянно отправлялась въ Лондонъ около середины апрѣля и оставалась тамъ до начала іюня; но для нея довольно тягостно тянулось это время. Въ Лондонѣ она не играла видной роли. Она никогда не добивалась такого рода величія, никогда не блистала въ качествѣ дамы-патронессы или законодательницы моды. Она просто скучала въ Лондонѣ, и не принимала участія въ городскихъ развлеченіяхъ и интересахъ. Самыя счастливыя минуты ея были тѣ, когда она получала извѣстія из Фремлея, или писала туда, спрашивая новыхъ подробностей о мѣстныхъ событіяхъ.
Но на Этот разъ ея поѣздка имѣла цѣль особенно близкую ея сердцу. У ней должна была гостить Гризельда Грантли, и она намѣревалась употребить всѣ старанія, чтобы сблизить ее съ сыномъ. Планъ кампаніи был слѣдующій: архидьяконъ и мистриссъ Грантли должны отправиться въ Лондонъ на одинъ мѣсяцъ, взявъ съ собою Гризельду; а потомъ, когда они вернутся въ себѣ въ Шанстедъ, Гризельда поселится у леди Лофтон. Это распоряженіе не вполнѣ удовлетворяло леди Лофтон: она знала, что мистриссъ Грантли, не такъ рѣшительно устраняется отъ клики Гартльтоповъ, какъ бы слѣдовало ожидать послѣ семейнаго трактата заключеннаго между ею и миледи. Но, съ другой стороны, мистриссъ Грантли могла извинить себя непростительною медленностью, съ которою лордъ Лофтон велъ свои дѣла относительно ея дочери, и необходимостью имѣть въ виду и другое прибѣжище, въ случаѣ неудачи съ этой стороны. Неужели до мистриссъ Грантли дошли слухи объ этой злополучной платонической дружбѣ между лордомъ Лофтономъ и Люси Робартс?
Подъ самый конецъ марта пришло письмо отъ мистриссъ Грантли, которое еще увеличило безпокойство леди Лофтон и ея желаніе перенестись поскорѣе на самыя театръ войны, чтобъ имѣть Гризельду Грантли въ собственныхъ своих рукахъ. Послѣ нѣкоторыхъ общихъ извѣстій о Лондонѣ и лондонскомъ обществѣ, мистриссъ Грантли перешла къ семейнымъ дѣламъ.
"Не могу не сознаться," писала она съ материнскою гордостью и материнскимъ смиреніемъ, "что Гризельда имѣетъ большой успѣхъ. Ее приглашаютъ безпрестанно, гораздо чаще чѣмъ я могу вывозить ее, а иногда и въ такіе дома, гдѣ я бы вовсе не желала бывать. Я не могла отказаться повезти ее на первый балъ къ леди Гартльтопъ, потому что во весь Этот сезонъ ничего не будетъ подобнаго; конечно, когда она будетъ съ вами, милая леди Лофтон, объ этомъ домѣ и помину не можетъ быть. Я сама бы туда не поѣхала, еслибы дѣло касалось одной меня. Герцогъ конечно был тамъ, и я право удивляюсь, что леди Гартльтопъ не ведетъ себя осторожнѣе въ собственной своей гостиной. Очевидно, что лордъ Домбелло очень занятъ моею Гризельдой, гораздо более даже чѣмъ я могла бы желать. Конечно, она такъ благоразумна, что не дастъ вскружить себѣ голову -- но сколько молодыхъ дѣвушекъ моглы бы увлечься вниманіяни такого человѣка! Вы знаете, что маркиз уже очень слабъ, а говорятъ, что съ тѣхъ поръ какъ возгорѣлась у него эта страсть къ постройкамъ, ланкаширское помѣстье приноситъ около двухъ сотъ тысячъ фунтовъ въ годъ!! Я не думаю, чтобы лордъ Домбелло сказалъ что-нибудь особенное Гризельдѣ. Впрочемъ мы кажется, вообще свободны отъ какихъ бы то ни было обязательствъ. Но онъ всегда ищетъ случая танцовать съ ней, и я постоянно замѣчаю, какъ ему бываетъ не пріятно и неловко, когда она встаетъ танцовать съ кѣмъ-нибудь другимъ. Въ самомъ дѣлѣ, нельзя было без жалости смотрѣть на него, вчера на балѣ, у миссъ Данстеблъ, когда Гризельда танцовала съ однимъ из нашихъ друзей. Но она была очень интересна въ Этот вечеръ; рѣдко бывала она такъ оживлена."
Все это, и многое тому подобное въ томъ же письмѣ, пробудило въ леди Лофтон желаніе поскорѣе переѣхать въ Лондонъ. Положительно вѣрно было то, что Гризельда Грантли не будетъ уже видѣть лживаго величія леди Гартльтопъ, когда будетъ выѣзжать въ свѣтъ подъ покровительствомъ леди Лофтон. И миледи удивлялась, какъ мистриссъ Грантли могла повезти свою дочь въ такой домъ.
Весь свѣтъ зналъ леди Гартльтопъ и ея отношенія къ герцогу Омніумъ. Извѣстно было, что только въ ея домѣ можно было постоянно встрѣчать его. По мнѣнію леди Лофтон, повезти туда молодую дѣвушку -- все тоже что повезти ее въ Гадеромъ-Кассль. Итакъ леди Лофтон несколько досадовала на свою пріятельницу, мистриссъ Грантли. Но не подозрѣвала она, что письмо было написано именно съ тѣмъ, чтобы пробудить это чувство досады, именно съ цѣлью заставить миледи принять рѣшительныя мѣры. Надо сознаться, что въ такого рода дѣлѣ мистриссъ Грантли была искуснѣе леди Лофтон. Союзъ Лофтоно-Грантлійскій она считала лучшимъ для себя, потому что въ ея глазахъ деньги не составляли всего. Но если ему не суждено состояться союзъ Грантли-Гартльтопскій также имѣетъ свои выгоды. Какъ pis-aller онъ даже вовсе не дуренъ.
Отвѣтъ леди Лофтон был самый ласковый. Она душевно радовалась тому, что ея милая Гризельда веселится; намекала, что лордъ Домбелло извѣстенъ всему свѣту за дурака, а его мать за женщину вполнѣ достойную своей репутаціи; потомъ она прибавляла, что обстоятельства заставляютъ ее пріѣхать въ Лондонъ четырьмя днями раньше чѣмъ она предполагала, и выражала надежду, что ея дорогая Гризельда тотчасъ же переселится къ ней. Лордъ Лофтон, писала она, хотя у него особая квартира, обѣщалъ проводить съ нами все время, свободное отъ парламентскихъ занятій.
О леди Лофтон, леди Лофтон! Пришло ли вамъ въ голову, когда вы писали эти послѣднія строки, желая по сильнѣе подѣйствовать на вашу любезную пріятельницу, что вы, по просту сказать -- солгали? Или вы забыли, какъ вы сказала вашему сыну самымъ нѣжнымъ, материнскимъ голосомъ: "Лудовикъ, а надѣюсь, что ты будешь почаще у насъ бывать въ Брутонъ-стритѣ. Гризельда Грантли будетъ у меня гостить, а надо же намъ постараться, чтобы она не соскучилась; не правда ли?" А онъ развѣ не отвѣтилъ вамъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ: "Конечно, мама" а тотчасъ же потомъ вышелъ из комнаты не въ самомъ любезномъ расположеніи духа? Развѣ было, хотя единымъ словомъ, упомянуто о парламентскихъ занятіяхъ? О леди Лофтон! Сознайтесь, что вы солгали вашему любезному другу!
Въ послѣднее время мы стали очень взыскательны къ нашимъ дѣтямъ относительно истины; страшно взыскательны, если принять въ соображеніе естественное отсутствіе нравственной твердости въ возрастѣ десяти, двѣнадцати или четырнадцатилѣтнемъ. Но я не замѣчаю, чтобы мы, люди взрослые, въ такой же мѣрѣ требовали отъ самихъ себя правдивости. Боже упаси, чтобы я возставалъ противъ развиванія правдивости въ дѣтяхъ; я говорю только, что въ нихъ неправда извинительнѣе чѣмъ въ ихъ родителяхъ. Такого рода маленькій обманъ, какой позволила себѣ леди Лофтон, обыкновенно считается весьма позволительнымъ для взрослыхъ людей; но тѣмъ не менѣе, нельзя не сознаться, что она въ нѣкоторой мѣрѣ пожертвовала истиной для личныхъ своих видовъ. Предположимъ, что какой-нибудь мальчикъ написалъ из школы, что другой мальчикъ обѣщался пріѣхать къ нему погостить, между тѣмъ какъ тотъ и не думалъ давать такого обѣщанія; какому строгому порицанію подвергся бы бѣдняжка со стороны родныхъ и наставниковъ!
Вышеприведенный разговоръ между леди Лофтон и ея сыномъ -- въ которомъ не было и помину о парламентскихъ занятіяхъ -- происходилъ наканунѣ отъѣзда молодого лорда въ Лондонъ. Онъ на Этот разъ, конечно, был не въ самомъ лучшемъ расположеніи духа и не слишкомъ-то любезно отвѣчалъ матери. Онъ вышелъ из комнаты, лишь только мать завела рѣчь о миссъ Грантли; и въ Этот же вечеръ, когда леди Лофтон, не совсѣмъ можетъ-быть кстати, сказала несколько словъ о красотѣ Гризельды, онъ хладнокровно замѣтилъ, что отъ ней "Темза не загорится ".
-- Не загорится! повторила леди Лофтон обиженнымъ тономъ.-- Да, я знаю этихъ барышень, отъ которыхъ, по вашему мнѣнію, Темза загорится; онѣ не знаютъ, что такое помолчать, онѣ будутъ болтать если не громко, такъ шепотомъ. Я ихъ терпѣть не могу, да и тебѣ, я увѣрена, въ душѣ не могутъ онѣ нравится.
-- Ну, что касается до души, то это статья особая.
-- Гризельда Грантли отлично воспитанная дѣвушка, мнѣ очень пріятно будетъ вывозить ее въ Лондонѣ; я увѣрена, что и Юстинія будетъ рада съ нею выѣзжать.
-- Именно, сказалъ лордъ Лофтон:-- она придется какъ нельзя лучше для Юстиніи.
Это было ужь чрезчуръ зло со стороны лорда Лофтона, и мать его тѣмъ более огорчилась, что поняла из его словъ рѣшительное намѣреніе отказаться отъ Лофтоно-Грантлійскаго союза. Она знала напередъ, что это случится непремѣнно, если только онъ догадается о маленькомъ заговорѣ, составленномъ противъ него, а теперь онъ, кажется, о немъ догадался. А то, какимъ образомъ объяснить эту насмѣшку надъ сестрой и Гризельдой Грантли?
Намъ придется здѣсь прервать нить нашего разсказа и вернуться несколько назадъ, чтобъ описать маленькую сцену въ Фремлеѣ, которая объяснитъ досаду лорда Лофтона и его нетерпѣливые отвѣты матери. Эта сцена произошла спустя дней девять послѣ описаннаго нами разговора между Люси и мистриссъ Робартс, и, въ продолженіи этихъ десяти дней, Люси не позволила себѣ ни разу завлечься въ особенный разговоръ съ молодым лордомъ. Въ Этот промежутокъ времени она одинъ разъ обѣдала въ Фремле-Кортѣ и провела тамъ вечеръ; лордъ Лофтон также заходилъ раза три въ домъ священника и отыскивалъ ея въ мѣстахъ, гдѣ она обыкновенно прогуливалась; но между ними ни разу не возобновились прежніе непринужденные разговоры, съ тѣхъ поръ какъ леди Лофтон намекнула мистриссъ Робартс на свои опасенія.
Лордъ Лофтон сильно скучалъ этою перемѣной. Сперва онъ считалъ ее чисто случайною и не искалъ ей никакого объясненія. Но, по мѣрѣ того какъ приближалось время его отъѣзда, ему стало казаться страннымъ, что онъ никогда уже не слышит голоса Люси иначе какъ въ отвѣтъ на какое-нибудь замѣчаніе его матери или мистриссъ Робартс. Тогда онъ рѣшился переговорить съ нею передъ отъѣздомъ и добиться причины внезапнаго охлажденія.
Съ этимъ намѣреніемъ онъ разъ отправился въ домъ священника, передъ самымъ тѣмъ вечеромъ, когда мать раздражила его неумѣстными похвалами Гризельдѣ Грантли. Онъ зналъ, что Робартса дома нѣтъ, а что мистриссъ Робартс въ эту самую минуту занята съ его матерью составленіемъ списка всех бѣдныхъ, на которыхъ слѣдуетъ обратить особое вниманіе въ отсутствіе леди Лофтон. Пользуясь этимъ, онъ прямо вошелъ въ садъ; равнодушнымъ голосомъ спросмлъ у садовника, дома ли кто нибудь из дамъ, и остановилъ бѣдную Люси на самомъ порогѣ.