-- Я никогда не прощу лорду Де Террье, сказала жена, возвращаясь къ гдавному предмету сегодняшнихъ тревогъ.
-- Что за вздоръ! сказалъ архидіаконъ;-- не проститъ нельзя.
-- Признаюсь, мнѣ очень непріятно уѣзжать из Лондона именно теперь.
-- Что жь съ этимъ дѣлать? угрюмо отвѣчадъ архидіаконъ. Онъ был человѣкъ съ характеромъ, и подчасъ любилъ поставить на своемъ.
-- О! я очень хорошо знаю, что дѣлать нечего, сказала мистриссъ Грантли, и въ голосѣ ея слышалось глубокое оскорбленіе,-- я знаю, что дѣлать нечего. Бѣдная Гризельда!
И они оба улеглись спать.
На другое утро, Гризедьда пріѣхала къ матери, и тутъ, наединѣ съ нею, мистриссъ Грантли говорила откровеннѣе чѣмъ когда-либо о своих планахъ относительно ея будущности. До сихъ поръ, мистриссъ Грантли почти ни слова не проронила передъ дочерью объ этомъ предметѣ. Ей было бы очень пріятно, еслибы Гризедьда приняла любовь и клятвы лорда Дофтона, или лорда Домбелло, без всякаго вмѣшательства съ ея стороны. Она хорошо знала, что въ такомъ случаѣ ея дочка сама бы ей все повѣрила, и на кого бы ни палъ ея выборъ, во всякомъ случаѣ дѣло приняло бы видъ премиленькаго романа. Она не боялась, чтобы Гризельда поступила необдуманно или неосторожно. Она была совершенно права, сказавъ, что дочь ея никогда не позволитъ себѣ увлечься безразсудною страстью. Но, при настоящемъ положеніи дѣлъ, когда имѣлись въ виду двѣ такія блестящія партіи, и был уже заключенъ лофтоно-грантлійскій трактатъ, о которомъ она, Гризельда, не имѣла и мысли,-- не могло ли бѣдное дитя ошибиться потому только, что ея не направили надлежащимъ образомъ? Подъ вліяніемъ такихъ соображеній, мистриссъ Грантли написала дочери несколько строкъ, и Гризельда пріѣхала въ Монтъ-Стритъ часа въ два, въ экипажѣ леди Лофтон, который, пока она сидѣла у матери, дожидался ея у поворота улицы, противъ пивной лавочки.
-- Такъ папа не будетъ вестминстерскимъ епископомъ? спросила молодая дѣвушка, когда мать объяснила ей гнусный поступокъ гигантовъ, разбившій въ прахъ всѣ ея надежды.
-- Нѣтъ, душа моя; во всякомъ случаѣ, не теперь.
-- Какая жалость! А я думала, что все порѣшено. Какой прокъ въ томъ, что лордъ Де Террье первымъ министромъ, если онъ не можетъ сдѣлать епископомъ кого ему угодно?
-- Мнѣ кажется, что лордъ Де Террье не совсѣмъ хорошо поступилъ съ твоимъ отцомъ. Впрочемъ, это длинный вопросъ, и нечего намъ теперь разбирать его.
-- А эти Проуди, какъ они обрадуются!
Гризельда цѣлый часъ протолковала бы объ этомъ предметѣ, еслибы мать допустила; во мистриссъ Грантли хотѣла обратить ея вниманіе на другіе вопросы. Она завела рѣчь о леди Лофтон, о томъ, какая она отличная, достойная женщина; потомъ сказала, что Гризельда останется съ нею во все время ея пребыванія въ Лондонѣ, присовокупивъ, что вѣроятно это будетъ не очень долго, потому что леди Лофтон обыкновенно спѣшитъ вернуться въ Фремлей.
-- Но нынѣшній годъ она, кажется, не торопится, мама, сказала Гризельда, которая въ маѣ мѣсяцѣ предпочитала Лондонъ Пламстеду, и вовсе не прочь была разъѣзжать въ каретѣ, украшенной аристократическимъ гербомъ.
Тутъ мистриссъ Грантли приступила къ задуманному объясненію, конечно самымъ осторожнымъ образомъ.
-- Правда, душа моя; я сама думаю, что нынѣшнія годъ она не станетъ торопиться, то-есть, пока ты останешься у нея.
-- Какая она добрая!
-- Она точна чрезвычайно добра, и тебѣ слѣдуетъ очень любить ее. Я, по крайней мѣрѣ, люблю ее отъ души; нѣтъ женщины, которую бы я такъ искренно уважала и цѣнила какъ леди Лофтон. Поэтому-то я такъ рада оставить тебя у нея.
-- А все-таки мнѣ веселѣе было бы, еслибы вы съ папенькой остались въ Лондонѣ; то-есть еслибы папеньку произвели въ епископы.
-- Объ этомъ теперь нечего и думать, душа моя. Но вотъ о чемъ собственно я хотѣла съ тобою поговорить: ты должна знать какія у леди Лофтон намѣренія и виды.
-- Какія намѣренія? повторила Гризельда, которая, признаться, не слишкомъ-то заботилась о намѣреніяхъ и помышленіяхъ своих ближнихъ.
-- Да, Гризельда. Пока ты гостила въ Фремле-Кортѣ, и я думаю, съ тѣхъ поръ также, какъ ты здѣсь въ Лондонѣ, ты часто видалась съ лордомъ Лофтономъ.
-- Онъ не такъ часто бываетъ у насъ въ Брутонъ-Стритѣ, то-есть не очень часто.
-- Гмъ! вполголоса воскликнула мистриссъ Грантли. Несмотря на все свое желаніе, она не въ силахъ была удержать этого тихаго возгласа. Если окажется, что леди Лофтон поступаетъ съ ней измѣннически, она сейчасъ же увезетъ отъ нея дочь, расторгнетъ трактатъ, и приметъ мѣры для заключенія гартльтопскаго союза. Все это быстро промелькнуло у нея въ головѣ. Но,-- между тѣмъ, она сознавала въ глубинѣ души, что леди Лофтон вполнѣ искренна. Не она тутъ была виновата; собственно говоря, нельзя было обвинять и лорда Лофтона. Мистриссъ Грантли вполнѣ поняла упрекъ, который леди Лофтон сдѣлала ея дочери; и хотя она заступилась за Гризельду, и заступилась довольно успѣшно, она однако не могла не сознать, что надежды блистательно пристроить дочь было бы гораздо больше, еслибы въ самой Гризельдѣ было несколько более живости. Рѣдкій мущина захочетъ жениться на статуѣ, какъ бы эта статуя ни была красива. Конечно, она не могла требовать отъ дочери, чтобъ она увлекалась и горячилась, точно также какъ не могла отъ нея требовать, чтобъ она вдругъ выросла на несколько футовъ, но не льзя ли научить ее по крайней мѣрѣ показывать видъ нѣкотораго увлеченія? Задача была щекотливая, даже для родной матеря.
-- Очень понятно, что онъ теперь не можетъ такъ постоянно бывать съ матерью какъ въ деревнѣ, когда они жили въ одномъ домѣ, сказала мистриссъ Грантли, чувствуя, что теперь ея дѣло заступаться за лорда Лофтона:-- онъ долженъ бывать въ палатѣ лордовъ, въ клубѣ, и въ двадцати различныхъ мѣстахъ.
-- Онъ очень любитъ бывать на вечерахъ, и танцуетъ отлично.
-- Вѣрю, душа моя. Я сама это замѣтила, и знаю также, съ кемъ онъ больше всего любитъ танцовать.
И мать ласково щипнула свою дочку.
-- Вы говорите обо мнѣ, мама?
-- Да, о тебѣ, душа моя. Развѣ это не правда? Лордъ Лофтон говоритъ, что онъ ни съ кѣмъ такъ не любитъ танцовать какъ съ тобою.
-- Не знаю, мама, отвѣчала Гризельда, потупивъ глаза.
Мистриссъ Грантли подумала про себя, что это начало недурное. Конечно, оно могло бы быть и лучше. Она могла бы пожелать, чтобъ ея дочь сошлась съ своимъ нареченнымъ на чемъ-нибудь посеріознѣе танцевъ. Но и танцы лучше чѣмъ ничего -- такъ трудно найдти какую-нибудь точку соприкосновенія съ людьми, чуждыми всякаго увлеченія!
-- По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ говорила леди Лофтон, осторожно продолжала мистриссъ Грантли.-- Она увѣряетъ, что лордъ Лофтон ни съ кѣмъ не находитъ такого удовольствія какъ съ тобою. А ты сама какъ думаешь, Гризельда?
-- Не знаю, мама.
-- Но молодым дѣвушкамъ вѣдь слѣдуетъ подумывать обо всемъ подобномъ, не правда ли?
-- Въ самомъ дѣлѣ, мама?
-- Или, по крайней мѣрѣ, обыкновенно ихъ это сидьно занимаетъ. Вотъ видишь ли, Гризельда, леди Лофтон думаетъ, еслибы.... Не можешь ли ты угадать, она думаетъ?
-- Нѣтъ, мама.-- Но тутъ миссъ Гризельда сказала неправду.
-- Она думаетъ, что моя Гризельда была бы отличною женой для ея сына, и въ этомъ я съ нею согласна. Мнѣ кажется, что ея сынъ будетъ пресчастливый человѣкъ, если ему удастся найдти такую жену. Ну, а ты что думаешь, Гризельда?
-- Я ничего не думаю, мама.
Но, наконецъ, нужно же ей было подумать что-нибудь; мать была даже въ правѣ потребовать этого отъ нея. Такая неподвижность поведетъ Богъ знаетъ къ какимъ послѣдствіямъ. Самыя блистательныя партіи пропадутъ для молодой дѣвицы, которая не хочетъ даже подумать о благородномъ лордѣ, добивающемся ея благосклонности. Къ тому же, такое равнодушіе неестественно. Мистриссъ Грантли знала, что у ея дочери не черезчуръ пылкая натура, но все же у нея были свои пристрастія и антипатіи. Она приняла очень близко къ сердцу вопросъ объ епископствѣ, она способна была очень горячо заняться какимъ-нибудь новомоднымъ нарядомъ. Не можетъ быть, чтобъ она такъ мало заботилась о своей будущности и чтобъ она не понимала, что вся эта будущность зависитъ отъ замужства. Мистриссъ Грантли уже начинала досадовать на дочь, но впрочемъ проговорила самымъ кроткимъ тономъ:
-- Ты ничего не думаешь! Однакожь, душенька, тебѣ нужно подумать. Ты должна рѣшить, какой ты дашь отвѣтъ лорду Лофтону, если онъ сдѣлаетъ тебѣ предложеніе. Леди Лофтон только и желаетъ, чтобъ онъ за тебя посватался.
-- Но этого никогда не будетъ, мама.
-- Ну, а если онъ посватается?
-- Да я знаю, что онъ этого никогда не сдѣлаетъ. Онъ и не думаетъ объ этомъ, да къ тому же....
-- Что, душа моя?
-- Не знаю, мама.
-- Право, ты со мною можешь быть откровенна. Я только и забочусь о твоемъ счастіи. Мы съ леди Лофтон думаемъ, что вы оба были бы счастливы, еслибы полюбили другъ друга. Она полагаетъ, что ты ему нравишься. Но я ни за что на свѣтѣ не стану къ тебѣ приставать съ лордомъ Лофтономъ, если увижу, что онъ тебѣ нравиться не можетъ. Что же ты хотѣла сказать, душа моя?
-- Мнѣ кажется, что лордъ Лофтон гораздо больше думаетъ о Люси Робартс, чѣмъ о.... о комъ бы то ни было другомъ, сказала Гризельда, несколько оживись:-- объ этой маленькой черномазой дѣвочкѣ!
-- Люси Робартс! повторяла мистриссъ Грантли въ изумленіи; она вовсе не ожидала, чтобы Гризельду могло расшевелить чувство ревности, но между тѣмъ твердо была убѣждена, что эта ревность не имѣетъ никакого основаніи.-- Люси Робартс, душа моя! Да лордъ Лофтон, кажется, я двухъ словъ съ нею не сказалъ!
-- Онъ очень много съ нею говорилъ, мама. Развѣ вы не помните, въ Фремлеѣ?
Мистриссъ Грантли стала перебирать въ умѣ все, что происходило въ Фремлеѣ, и, точно, ей припомнился какой-то очень оживленный разговоръ между лордомъ Лофтономъ и сестрою викарія. Но она была увѣрена, что это ровно ничего не значило. Неужели въ этомъ заключается причина холодности Гризельды къ молодому лорду?