— Ладно, — пожала плечами Тэсса. Она уже собралась разогнать зевак, заранее предвкушая, сколько усилий ей понадобится, чтобы сдвинуть с места Джона с его рогатиной, как тут же остановилась. — Подожди, Эллиот, ты пел Деборе? Поэтому она открыла для тебя свой дом?
— Она случайно услышала, — виновато ответил он, — совсем немного. Я надеялся, что ее не успело сильно зацепить.
Тэсса расстроенно покачала головой. Сердечные дела — всегда самые запутанные, а если в них еще и вмешивается всякие аномалии, то совсем беда. Но с Деборой они разберутся чуть позже, пока следовало угомонить альпак.
***
Эллиот пел что-то нежное, колыбельное, теплое. Даже у Тэссы, несмотря на инквизиторский иммунитет, сердце таяло и обрывалось. На всякий случай она и Ларса отправила подальше, а именно к отшельнику Эрлу, чтобы тот собственными глазами полюбовался на горку камней, оставшуюся от призрачной женщины.
Сидя на невысоком ограждении, которое Фрэнк сколотил собственными руками, Тэсса поймала себя на ощущении, как ей все нравится. И взбесившиеся альпаки, и зубастые кусты в саду доктора Картера, которые пришлось выкорчевать под корень, и мертвые танцовщицы, пристающие к женатым мужчинам. И пусть Тэсса сейчас была вся в ожогах, лишилась бровей и ресниц, а ее голую макушку припекало солнышко, зато сколько всего разного происходило вокруг — йохоу! Разве не такой должна быть настоящая жизнь?
— Ой, — вдруг воскликнул Эллиот, разрушив редкое сентиментально-мечтательное настроение, — посмотри-ка на них. Я же пел им колыбельную, а вышло… вроде как наоборот?
Она перевела взгляд с безоблачного неба на загон. Там происходило нечто столь энергичное, что Тэсса немедленно захотела домой к Холли и Фрэнку.
***
Оперативный штаб развернули прямо в «Кудрявой овечке», поближе к еде.
— Вот что бывает, — сердито заметил Ларс, ставя галочку напротив альпак в списке дел, — когда вы привлекаете гражданских.
— Что? — съязвила Тэсса. — Свободная и бесстыдная любовь среди альпак? Даже не знаю, как мир переживет подобное распутство.
— Детеныши, — восторженно и оживленно воскликнул Джон, — а мне-то говорили, что эти животные очень неохотно размножаются! Представляете, через год у нас появятся крохотные альпачата.
— Ну, альпачат я вам не гарантирую, — хмыкнула Тэсса, — а вот то, что в вашем стаде сегодня царит превосходное настроение, это уж наверняка.
— Поверить не могу, — вмешалась Мэри Лу, — что Эллиот обладает таким волшебным даром! Как это ему удавалось столько лет прикидываться бесполезным дурачком?
— Я и есть бесполезный дурачок, — сонно отозвался Эллиот, который, кажется, усыпил сам себя и теперь клевал носом, забыв про недоеденный кусок пирога.
— Альпачата, — никак не мог успокоиться сварливый Джон, безудержно любивший всяких животных. — Вот Бренда удивится!
— Кстати о Бренде, — вспомнила Мэри Лу, — что-то ее давно не видно.
— Она на меня дуется, — похвастался Джон. — Просто не знает пока о будущей свадьбе.
— О какой свадьбе? — насторожилась Тэсса.
— О нашей с Брендой свадьбе.
Мэри Лу так и села на стул, забыв про кофейник, из которого на пол полился кофе. Ее глаза увлажнились.
— Как это прекрасно, — прошептала она.
— Ну не знаю, — усомнилась Тэсса. — Мне как-то спокойнее, когда между этой парочкой есть забор.
Тут в кофейню вошла Камила, брезгливо переступила кофейную лужицу, увидела Тэссу и поморщилась.
— Милочка, — сказала она оскорбленно, — ну это же совершенно недопустимо — появляться в таком виде в общественных местах. Существуют шляпы, в конце концов, я не знаю… На твоем месте я провела бы ближайшие полгода в подвале, потому что, дорогуша, в это сложно поверить, но ты все-таки женщина.
— Что бы это значило? — спросила Тэсса у Ларса.
Тот испуганно моргнул.
— Меня не вмешивай, Тарлтон. Итак, какой план на завтра? Танцующие веселые девы? Может просто взорвать этот каменный круг?
— Вы должны защитить моего мужа, — безапелляционно заявила Камила. — Разбить палатку возле его дома и сторожить от нашествия неведомых женщин! Я, знаете ли, не потерплю, чтобы вокруг него вились всякие распутницы, живые они там или мертвые.
— Вот Ларс этим и займется, — быстро сказала Тэсса, поднимаясь, — а мне пора прислушаться к твоему ценному мнению и замуровать себя на полгода в подвале. Пока-пока.
— То есть? — возмутилась Камила. — А кто тут шерифствовать будет?
Засмеявшись, Тэсса поспешила домой. Мысль о том, что надо бы навестить Милнов и проверить, как они там, мелькнула да растаяла — все-таки после вчерашнего пожара она была еще очень слаба.
Глава 27
После нескольких неудачных попыток Джон вынужден был признать: их с Брендой разделяло обстоятельство непреодолимой силы. А именно — его застарелый артрит, который не позволял встать на одно колено и сделать предложение по всем правилам.
Джон терпеть не мог небрежностей, а уж в таком серьезном начинании и вовсе не было места тяпляпству. Готовился он основательно: заказал по каталогу семена коллекционного сорта редиса, способного растопить сердце такой женщины, как Бренда Ловетт. Вместе с Кенни они выбрали в интернете простое и дорогое кольцо, оставалось только как-то вручить его.
Сорок лет назад, когда Джон ухаживал за своей дорогой Джейн, мир был совсем другим. Не то что бы лучше или хуже, но куда более интересным. Тогда-то можно было позвать девушку замуж хоть стоя на голове, но в карманах свистел ветер, а жизнь казалась такой огромной, что ты понятия не имел, на что ее потратить.
Теперь транжирить было, считай, что и нечего, и остаток дней сверкающей на солнце пеной таял с неприличной скоростью.
Джону очень не хватало могилы покойной жены, куда он привык приходить в любое время и рассказывать обо всех своих радостях и печалях. Но Тэсса сказала, что смытое морем кладбище — это хороший повод, чтобы смотреть вперед, а не назад, и так захотелось ей поверить. В то, что у него есть то самое будущее, на которое можно таращиться.
Решительно ковыляя по садовой дорожке, Джон поклялся себе, что заставит доктора Картера вылечить это чертово колено, хоть бы даже пришлось всю ночь прикладывать к нему волшебные целительские ладони. Стоило шагнуть за калитку, как призрачная дева в белой тряпке замельтешила вокруг, что-то лопоча о танцах.
— Изыди, бестолочь, — буркнул Джон, опираясь на трость из остролиста, которую Джеймс смастерил специально для него. — Все бы вам, нечисти, плясать да веселиться. Лучше бы сделали хоть что-то полезное, вон хотя бы грядки Бренде пропололи.
Дева не торопилась внять его наставлениям. Она все смеялась и пританцовывала, и прогонять ее было жалко — вон какая веселая. Нынешняя-то молодежь ничему не радуется, все им не так и все им не этак. А эта, древняя, улыбалась от уха до уха. И ведь не сказать, что сотни лет назад очень забавно было жить на этом свете, вот уж вряд ли.
Остановившись посреди улицы, Джон одобрительно кивал в такт ее прихлопываниям и притоптываниям. Босые пятки по сухой земле стучали звонко, как кастаньеты. Красота молодости и задора так и манили тоже пуститься в пляс. Когда-то Джон был чемпионом по быстрому фокстроту, и яркие юбки Джейн лихо закручивались вокруг его бедер.
— Я бы с тобой потанцевал, милая, — с сожалением сказал он, — да только видишь ли какое дело, совсем колени никуда не годятся. А ведь они мне нужны, как никогда.
Тут призрачная дева вдруг присела на корточки, подула на крепкие заплатки на штанах, которые прикрывали вышеупомянутые суставы, а потом хрустально-нежно засмеялась, вскочила и протянула руки Джону, снова приглашая его присоединиться к ней. Он недоверчиво поднял сначала одну ногу, потом другую, присел, привстал, а потом с величайшим сожалением замахнулся тростью, проявляя общечеловеческую неблагодарность.
Нечисть взвизгнула и унеслась прочь, а Джон легкой и юной походкой направился обратно к дому.
***
Проснувшись ночью от пронзительной волынки, Тэсса вдруг поняла, что ее дом остался единственным в Нью-Ньюлине, не защищенным остролистом.
Что же, сапожник всегда ходит без сапог.
Мысленно чертыхаясь, Тэсса осторожно выбралась из кровати и спустилась вниз, не тратя времени на одежду и обувь. Она нисколько не сомневалась в том, что холодно не будет.
Ночь встретила ее яркими крупными звездами, ароматом костра, дикой музыкой, в которой не было ни ритма, ни мелодичности, а одна только первобытная дикость. Эта музыка звучала как пульсирующая кровь, как крик, как стон. Девятнадцать танцующих дев выстроились кругом на поляне перед пансионом, и их одеяния трепетали как белое пламя.
Тэсса хрипло закричала, приветствуя своих сестер, и от их ответного крика вздрогнуло небо. Она побежала в их круг, ощущая, как все тело вибрирует от нетерпения, а сердце горит от невероятного возбуждения. Круглая луна подсвечивала ей дорогу, а ветер срывал лепестки цветов и бросал Тэссе под босые ноги.
Это была волшебная ночь, это была последняя ночь. С рассветом живая женщина займет свое место среди камней, и слепой скрипач будет вечно вести за собой волынку. Ожидание сводило Тэссу с ума сильнее, чем самый пылкий любовник. Ее прекрасный предсмертный танец станет самим совершенством, поэзией тела и исповедью тоже. Она успеет рассказать о себе этой ночи прежде, чем сгинуть навеки. Звезды ее услышат, сестры ее услышат, примут в свои объятия и окружат своей любовью.
Костер уже разгорался под ее ногами, скорость нарастала, ночь становилась гуще, плотнее, ложилась на плечи, прижималась к животу и груди. Тэсса ощущала, как начинают гореть ее пятки, как раскаляется воздух в легких. Смычок все быстрее терзал струны, и скрипка почти визжала от напряжения. Волынка не успевала за ней, звучала лирично, тоскливо, в ней не было страсти, а только печаль. Она разбивала сердце на мириады острых осколков, осыпающихся по телу кровавыми иголками.
Девятнадцать танцующих дев взялись за руки и встали в хоровод. Их песни закружились в ночи, и Тэсса слышала все сразу и каждую по отдельности. Разные и похожие истории о том, как люди украли чужую силу. Как похоронили чужую молодость. Как изуродовали чужую красоту. И обида перетекала в ненависть. И горе превращалось в злобу. И месть становилась единственной целью.