— Господи, мамочки мои! — Провинциалка шарахалась от машин и натыкавшихся на нее людей. С открытым ртом она проводила взглядом гигантский сверкающий «ролле». — Ни фига себе тачка! Вот бы Кора уписалась!
— Ну ты даешь, деревня! Рот разинула. — Баппи с видом собственного превосходства тянула сестру мимо витрин Пятой авеню.
— Я же… я ж такое только в кино видала, и то чуточку. — Люси замерла как вкопанная перед мерцающей афишей над аркой кинотеатра — симпатяга Микки Руни головой отбивал яркий мяч. Это получалось у него чрезвычайно комично. — Ой, он весь лампами светится! А мяч снова летит… И снова по башке — бах! Ну, класс… И как это все устроено?..
— Посмотрим, что ты через час скажешь! — подмигнул свояченице Лари. — Рекламы засияют в полную силу.
От буйства огней, красок, звуков, запахов, калейдоскопа людских лиц у Люси закружилась голова. Она взмолилась:
— Давайте сегодня дома поедим. Очень прошу! У меня живот от волненья раздуло. Так и бурлит.
Лари щелкнул проходившую мимо пару — маленького негра и высоченную блондинку, шествующих в обнимку с огромными гамбургерами в руках. Высокий, немного сутулый, но с элегантной бородкой и длинными, до плеч, светлыми волосами, Лари выглядел весьма художественно, отлично вписываясь в пеструю толпу.
— О'кей, едим дома. Я ж на вас, дурехи, сэкономлю. — Лари простер руки: — О, Нью-Йорк, Нью-Йорк! Неплохо живем, а? Рузвельт пообещал, что американцы станут самой процветающей нацией на земле. Так оно и вышло. Поглядите, все при деньгах!
Ужинали они дома. Люси варила спагетти в полной рассеянности — пенная вода сбежала на плиту. Перед глазами крутился, разливался огнями, высился домами богатый, как пещера Алладина, город. Жить здесь, конечно, страшно. Если бедной. А если богатой… Ой, представить невозможно…
Сливая воду, она обожгла руку и даже не ойкнула, затерявшись в своих мыслях… Шуба, мягкая и легкая, как снег, соскальзывает с плеч, а под ней только комбинация, нежная, как лепесток розы… Такая, как на витрине висела, на манекене. А на шубе — бумажка золотая и цена написана. Ой, мамочка моя! Полгода на такие деньги жить можно. И ведь покупают же счастливицам! Такие птицы, как этот Микки Руни, — звезды!
— Актеры жутко богатые. Я в журнале видела. Харлоу такая роскошная! А Хамфри Богарт — это вообще! Я его обожаю! Если бы у меня было столько денег, я бы… — Она замерла, не решив, что выбрать в первую очередь.
— Есть-то скоро дадите, красотки? Заработался ваш кормилец. — Явившись из темной лаборатории, Лари щурился. Рабочий халат на нем пестрел пятнами от химикатов. — Проявил снимки вчерашней свадьбы и напечатал. Вроде вышло неплохо. Если бы еще физиономии получше были. Да, это не манекенщиц снимать. — Он присел у окна, закурил. Пальцы у Лари были тоже прожженные химикатами — желтые в черных подпалинах. — Только вот скажите, милые дамы, отчего мне в объектив лезут сплошные уродины? Вкалываешь, вкалываешь, проявишь — и глазам больно!
— Сам говорил: нет некрасивых женщин, есть плохие фотографы, — напомнила Баппи, расставляя тарелки. — Снимать надо уметь.
На столе появились кастрюля с горячими макаронами и миска, полная раздувшихся розовых сосисок. Люси бурно смешивала салат с соусом из масла и горчицы, пробовала, облизывая ложку.
— А ну застынь, дитя природы! — Лари вытянул руки, сложив пальцы решеткой. Нацелил этот «объектив» на кулинарку и присмотрелся. — А знаешь, малышка, я тебя сниму. Витрину надо обновить, и есть идея — ни одной отвратной физиономии. Все красотки! Не захочешь, а остановишься рассмотреть. А уж если остановился — бац — и ты мой клиент!
— Это я красотка? — Люси приподняла густые смоляные брови. Никто из представителей художественного мира (ни киномеханик в киношке «Ори- зон», ни билетерша) ей этого не говорил. А мать ее такой «комплимент» сочла бы за оскорбление. Платье с маками осталось в чемоданчике. Люси не решилась надеть столь яркий туалет в городе, прямо- таки кишащем мужчинами. Серое ситцевое платьице в синий горошек и синяя жакетка — вполне пристойно. Нет, мисс Джонсон не какая-нибудь…
— Красотка, да еще какая! — взвыл Лари с набитым ртом. — Только одета как чучело. Ты уж будь добра, приоденься понарядней, не старуха ж из богадельни. — Лари шлепнул свояченицу, собиравшую со стола посуду, по крутому бедру…
Потом в мастерской, увидав Люси в платье с маками, он заставил ее распустить тяжелые со смоляным блеском волосы, присесть на высокий стульчик и вертеться то так, то эдак. Даже шляпка пригодилась. Баппи, стоявшая в глубине комнаты, затянутой черным сатином, хлопала в ладоши:
— Моя сестра будет лучше всех! А снимки мы пошлем маме.
— Эти карточки никто не должен видеть, — решила Люси, рассматривая еще сырые фотографии. Вот он — соблазн чистой воды, от которого предостерегала мать! Прямо кукла с витрины. Грудь торчком, талия осиная и ножки, которые Лари заставил обнажить аж выше колена — якобы в порыве ветра, как на рекламе чулок. — Этот разврат совершенно нельзя выставлять! Неприлично это.
— Глупышка, что же тут неприличного? — Баппи любовалась снимками. — Молоденькая девушка в расцвете красоты. Прелесть. Правда, Лари?
— На самом видном месте выставлю. И нечего дрожать — никто из милейшего Смитфилда сюда не заявится.
«Звонок! Спектакль твоей судьбы готов начаться»
Клиф Оуэн, двадцатипятилетний сотрудник студии МGМ, чувствовал себя великолепно. Он окончил экономический институт и совсем недавно получил отличное место. Ему назначили приличную зарплату, намекнули на перспективы и, главное, выдали пропуск на студию — темно-синюю книжечку с фирменной эмблемой: прилегший в арке золотой лев. Пока должность скромная — «служащий отдела по подбору и учету кадров». Но если постараться, до агента по связям с общественностью недалеко, а там и до продюсера рукой подать. Клиф прибыл в Нью-Йорк с заданием посмотреть в мюзикле на Бродвее молоденькую актрису, данные которой хранились в картотеке студии. Режиссер приметил ее в качестве претендентки на роль второго плана. Отправляя Клифа, имевшего всегда безупречный вид, подмигнул:
— Ты уж там держи ухо востро! И не очень-то размахивай своим… пропуском. При виде этой штуковины любая за тобой побежит.
Прогуливаясь до начала спектакля, Клиф опытным кинематографическим взглядом окидывал девушек. Теперь он знал, что ищут экранные боссы — то же, что любой прыщавый сопляк мечтает увидеть в своей постели. Специалист по кадрам засмотрелся на бедра вышедшей из фотомастерской женщины. Та остановилась у киоска с прессой и сделала вид, что рассматривает журналы. Клиф отвернулся к витрине, увешанной фотографиями. В стекле отражалась заинтересовавшая его куколка, блондинка с голубыми глазами. Лет двадцать — двадцать пять, вздернутый носик, очаровательная, аппетитно обтянутая крепом попка. Блондинка? О, нет… Он тряхнул головой и вновь уставился на фотографию в центре витрины, словно проявившуюся за отражением блондинки.
Черненькая! Вот это красотка! Невероятно! Так не бывает, чтобы все — тютелька в тютельку! Как по мерке скроено. Наверняка умелый фотомонтаж!
Вскоре он получил от фотографа Дари Тери полную, весьма лестную характеристику скромной провинциалки. А еще через две недели в Вильсон, в дом мисс Милред, где снимали комнаты Кора и Люси, пришло письмо с вензелем киностудии, который, впрочем, ни о чем им не говорил. Текст письма вызывал лишь недоумение: мисс Люси Джонсон приглашалась на кастинг в МGМ, в случае согласия сам директор мистер Майер желал бы подписать с мисс Джонсон контракт… Дорога от Нью-Йорка будет оплачена работником киностудии Клиффордом Оуэном.
В Нью-Йорке письмо вызвало переполох. Явившаяся туда с ним, с маленьким чемоданчиком и корзинкой яиц Люси и вправду надумала ехать в Лос-Анджелес! Неблизкий путь — через всю страну! Билет стоит чертову прорву денег, да и самолета она никогда не видела. Что еще за приглашение? Кто такой этот Клиффорд Оуэн? Баппи пробежала глазами текст письма и с недоумением посмотрела на стоящую в полном дорожном снаряжении сестру.
— Кора, моя подруга, сказала, что я буду самой последней идиоткой, если упущу этот шанс, — выпалила с порога Люси, забрав листок у огорошенной Баппи.
— Ты и есть идиотка, если веришь всяким глупостям. — Баппи поджала губы и стала сразу похожа на мать. Охватившие ее чувства были противоречивы и свидетельствовали лишь об одном: она завидовала. Чушь! Полная чушь. Не может же случиться, в самом деле, что перед этой дурехой Люси откроется волшебная дверца? А если может, то почему не перед ней, Баппи? — Они, наверное, всем дурочкам такие письма присылают на всякий случай — вдруг кто клюнет и припрется.
— Можешь не сомневаться, я уж точно припрусь. — Люси даже не стала расстегивать чемодан.
— На волшебной палочке или на метле? Ты хоть представляешь, сколько стоит билет? — Баппи набирала в фартук луковицы из стоящего за дверью мешка. И так вдруг ей стало тошно от этой кухни и ежедневного стояния у плиты. А ведь десять минут назад, затевая жаркое из хорошего куска баранины на ребрышках, она была совершенно счастлива.
— Билет мне оплачивают! — Люси подошла к телефону, набрала номер. — Мистер Оуэн? Это Люси Джонсон. Я в Нью-Йорке… Да… Вы заедете за мной? Вот это здорово! — Она аж подпрыгнула. — Знаете адрес? Потрясно!..
— Пф-ф-ф… — Баппи села у стола, из фартука выкатились и разбежались по комнате луковицы. — А знаешь, чем дело кончится? Этот авантюрист завезет тебя в какой-нибудь темный притон, напоит и изнасилует!
— Ой, не могу! — демонстративно расхохоталась Люси. — Здесь телку не нашел — из Вильсона вызвал! Ты просто завидуешь, старая карга. — Она обняла сестру за шею. — Да, я поеду с ним! И знаешь, что сделаю в первую очередь? Выйду замуж за самого знаменитого актера Голливуда. За самую звездющую звезду. Вот!
Оуэн ждал мисс Джонсон у входа в известную ему фотомастерскую. Он вышел из машины и встал у журнального киоска — если что, не поздно и сбежать. Волнения преследовали открывателя красоток — а вдруг фото все же сильно отретушировано? Как объясняться тогда с Майером, загоревшимся заполучить новый бриллиант? За такие просчеты можно и со студии вылететь. Сейчас выползет из ателье оштукатуренная каракатица с кривыми ногами… Оуэн мысленно обратился к Богу, что делал крайне редко.