ое дорогое — мощный заряд жизненной энергии.
Совсем к иному типу относилась Ава. Бурлящая юная энергия с годами растрачивалась, жажда удовольствий притуплялась. Для наполнения жизни иными стимулами у простенькой Люси не было никаких ресурсов, кроме внешности. Красота увядала, пустоту заполняла тоска, разгоняемая простейшим доступным ей средством — алкоголем. Ава все больше удалялась от шумного мира, общалась лишь с узким кругом самых преданных друзей, изредка снимаясь в кино и телепостановках. За ставнями викторианского дома в Кенсингтоне она обрела покой и уединение — то, к чему уже так давно стремилась.
Ее поведение становилось все более странным: Ава созывала друзей, а сама исчезала из дома; журналисты приходили за намеченными актрисой интервью, а мисс Гарднер лишь пожимала плечами: «Я никого не ждала!»
Наряды от Валентино и Диора уступили место непритязательным свитерам, вязаным жакетам и английским юбкам. Она проводила почти все время дома, продолжала содержать свою сестру Баппи, с которой восстановила отношения после размолвки. Ава не копила деньги, не делала экстравагантных покупок и никогда не отказывала в помощи друзьям.
Синатра время от времени появлялся на ее горизонте. И каждый раз у нее оставалось впечатление, что они где-то серьезно ошиблись и все можно было бы сыграть по-другому — снять новый дубль.
Звонки Фрэнка были нередки, как правило, он осведомлялся, не требуется ли Аве какая-нибудь помощь. Милый добрый родственник.
— Ты слышала про меня? — спросил он однажды.
— Еще бы! О твоем намерении жениться на этой девчонке трещат все газеты. Совращаешь малолеток?
— Миа очень миниатюрна и стрижется под мальчика… Но ей уже девятнадцать.
— Ты ждешь поздравлений? Эй, что ты там притих, старый бабник?
— Мне грустно.
— Не смеши. Только будь добр, не трахайся с ней нон-стоп — ты уже не мальчик.
— Ава, мне правда грустно. — Голос Фрэнка был тихим и неуверенным — казалось, он хотел спросить у нее совета.
Она помолчала, с трудом собираясь с мыслями: «А что, если он придумал этот нелепый брак, чтобы хорошенько разозлить меня, и теперь звонит, чтобы я сказала: «Нет! Ты нужен мне, мне!»
— Может, стоит повременить с заключением брака? — сделала она шаг навстречу.
— Слишком поздно, детка, — вздохнул Фрэнк. — Но знай: что бы ни было у меня с этой девчонкой… я по-прежнему люблю тебя…
Ава повесила трубку и разрыдалась.
На следующее утро привратник принес газеты. Увидев фотографии новобрачных, на которых коротко стриженная Миа напоминала тринадцатилетнего подростка, Гарднер отбросила газету:
— Я всегда знала, что он закончит в постели с мальчиком.
Что оставалось делать? Виски, пластинка Фитцджеральд, потом альбом Фрэнка «Одинокая ночь». На атласном покрывале — пепельница, полная окурков. Огромная пустая кровать и его ласкающий голос. «Моя единственная, я чувствую тебя всей кожей… В моих днях, в моих снах… и в судьбе — ты одна…» Так Фрэнк когда-то пел для нее… В конце концов это стало невыносимо. Ава позвонила ему:
— Позови к телефону твою жену.
— Ава, ты уверена?
— Зови, не обижу. — Выпустив яркими губами сигаретный дым, Ава прищурилась, высматривая в сизых клубах ту, чья детская ручка сейчас брала телефонную трубку. Ей хотелось плакать и было страшно жалко себя, своих несбывшихся надежд.
— Миа? Привет, это Ава… Я только хотела сказать тебе… Хотела сказать… — Она закашлялась, поперхнувшись дымом, голос внезапно сел. Ава почти прошептала: — Ты ребенок, которого у нас с Фрэнки никогда не было. И уже никогда не будет… — Не дожидаясь ответа, она бросила трубку на покрывало, зарылась лицом в подушки, заглушая рыдания.
«Моя единственная, я чувствую тебя всей кожей… В моих днях, в моих снах… и в судьбе — ты одна…» — пел бархатный баритон в пустой гостиной.
«Я заблуждался вновь и вновь, отвергнув назидания ошибок»
Брак Синатры продлился недолго. Миа Фэрроу курила марихуану, а Фрэнки этого не переносил. Через год супружества Миа, забрав только свое кресло-качалку, уехала в Индию медитировать с хиппи, а потом, вернувшись, связала свою жизнь с Вуди Алленом. Когда в начале девяностых Аллен решил жениться на ее приемной дочери кореянке Сун-и, Синатра предложил Мие помочь доступным ему способом — переломать Вуди ноги…
Фрэнк Синатра был одним из тех, кто привык называть вещи своими именами и в ком магически сочетались кулачная бравада и искушенность. Его друг Пит Хэммил однажды сказал: «Фрэнк часто ведет себя как королевская особа, что не мешает ему поступать порой в духе отъявленного хулигана. Он и плохой и хороший парень, и жесткий и нежный».
К середине шестидесятых Синатру начали изрядно теснить уже не только Элвис Пресли, но и победоносные «Битлз», тягаться с которыми было не под силу никому. Синатра выступил в этой ситуации как мудрый учитель: он представил молодых певцов аудитории, как бы передавая эстафету новым кумирам. Робкий еще Элвис в строгом классическом костюме вышел на сцену, ведомый за руку «президентом эстрады». Синатра не боялся конкуренции. У него была своя постоянная аудитория, и довольно обширная. Да и его талант действовал по- прежнему гипнотически. 1965–1966 годы — время еще одного взлета популярности, третий пик в его полувековой карьере. За эти два года певец пять раз получал премию «Грэмми», которая увенчала два триумфальных альбома September of My Years («Сентябрь моих лет») и А Man and His Music («Человек и его музыка»), а также два сингла: It Was a Very Good Year («Это был очень хороший год») и Strangers in the Night («Путники в ночи») — бессмертную классику песенного жанра. Альбом September of My Years, симбиоз вокального джаза, традиционной и современной поп-музыки, лихо возглавил рейтинг продаж и достиг платинового статуса.
Создав собственную рекординговую компанию Reprise Records, Синатра проводил в ней, как минимум, половину студийного времени. Первый же сингл, выпущенный лейблом Reprise, — Тhe Second Time Around — организаторы церемонии «Грэмми» назвали лучшей записью года.
Синатра находил время и сниматься в фильмах. В 1962 году вышел политический детектив «Манджурский экспресс», где он сыграл главную роль.
Казалось бы, он шел по своему пути без страха и сомнений. Но о том, сколько взлетов было у этого железного человека и сколько падений, рассказывают его песни.
В 1969 году Пол Анка перевел для Синатры с французского песню-шансонье Му Wау («Мой путь»).
— Я ухожу со сцены! Меня все достало. Я сваливаю ко всем чертям! — Фрэнк отбросил листок с текстом. А вскоре сделал запись, мгновенно ставшую хитом номер один.
And now the end is near;
And so I face the final curtain.
My friend, I′ll say it clear,
I′ll state my case, of which I′m curtain…
I′ve lived a life that′s full.
I′ve traveled each and ev′ry highway;
But more, much more than this,
I did it my way…
Мой путь, он долгим был,
Но я б его прошел сначала.
Мой путь, он труден был,
Я шел вперед, мне было мало.
И что частенько был неправ,
Я признаю без сожаленья.
Я жизнь прожил бы снова
Без сомненья!..
Это было решительное, без слез и сентиментов прощание с карьерой, признание ошибок, совершенных на своем трудном пути.
В 1971 году Синатра официально объявил о своем уходе со сцены. Но через два года он вернулся в студию и одновременно на телевидение. Свежий альбом и новое специальное телешоу назывались одинаково — Ol' Вlue Еyes Is Васk («Вlue Еуеs» («Голубые глаза») — общепринятое прозвище певца, ставшее его вторым именем). Так началась последняя глава его карьеры…
Синатра спел едва ли не все известнейшие американские хиты, а песня «Нью-Йорк, Нью-Йорк», записанная в 1976 году, стала неофициальным гимном США.
«Все в жизни делал, как хотел, и ни о чем жалеть не стану…»
В постоянном люксе Фрэнка в отеле «Пески» царили чрезмерная роскошь, море света, цветов и дыма. Двое мужчин, обосновавшиеся в гостиной, отдыхали после концерта, курили, перебрасываясь репликами.
— Ты любишь жить на широкую ногу. А иногда ведешь себя как пьяный нувориш, швыряющий деньгами. Подарил «Кадиллак» другу юности! Какие сантименты! — бурчал тот, что постарше. Сидя у рояля, он расшнуровывал туфли.
— Санни — это не сантименты. Это жизнь. Толстяк Санни, по прозвищу Ларго… Маленький автомобиль — не его масштаб. А мои чувства к нему превосходят масштабы любого «кадиллака».
— Ларго! А я — Бинг! Как заладили тогда, в молодости, так и пошло. А куда подевался Гарри?
И кто помнит, что это мое настоящее имя? Ну, присосалcя ребенком к лото «Бинго-Бонго»! Смешно. Семьдесят лет, а я все еще Бинг и все еще «счастливчик»! — Бинг Кросби, пожилой джентльмен, мэтр эстрады, бизнесмен и любимец Америки, облегченно вздохнул, сбросив туфли. И начал неспешно перебирать клавиши.
— Что-то мы ударились в воспоминания… Похоже, уж очень ностальгический получился концерт…
Фрэнк хитро улыбнулся:
— Вредно мужикам засиживаться вдвоем в столь прекрасную ночь. Я молчу о мулаточке из «Топаза»… Или как?
— Что они все стоят в сравнении с твоей новой песней, Фрэнки… Ты обошел «Битлов». И с огромным отрывом… — Бинг наиграл мелодию «Путников в ночи». — Strangers in the night… — напел он тихонько. — Кажется, что я ее всегда знал.
— Терпеть не могу! Сладко и липко. Те, кому нравится это фигня, наверняка обожают йогурт с ананасами.
— Не зарывайся, парень! «Путники» — то, что надо. Я мечтал о такой песне. А ведь у меня их было полно — настоящих шлягеров!
— Ты снял сливки. Не жадничай, учитель. Ты и не представляешь, как я балдел от тебя там, в Хобокене… — Фрэнк вышел на балкон. Внизу светилось море огней — они вертелись, взрывались, рассыпались в пронизанном цветными сполохами воздухе. Лас-Вегас — огромная машина удовольствий — катил на всех парах. И он далеко не последний винтик в этом механизме. Оказалось, что и бизнес Фрэнки по зубам, не ошибся Джанкана.