– Я всегда буду помнить вашу доброту, – сказал Фрэнк.
В этот миг закончилась вражда с Бобби Кеннеди. Больше Фрэнк не позволял себе критических высказываний в адрес Бобби. До конца своих дней он испытывал глубокую благодарность за сочувствие к человеку, который всего пару недель назад похоронил родного брата, а также за людские и прочие ресурсы, выделенные Бобби для поисков Фрэнки.
Бобби пожелал лично поговорить и с Синатрой-младшим.
– Как ты, сынок? Всё в порядке?
Фрэнк сказал, что чувствует себя отлично. Тоже поблагодарил за помощь. После этого Бобби попросил к телефону «кого-нибудь из моих ребят». Трубку взял Дин Элсон.
– Не расслабляйтесь там, – распорядился Бобби.
Это означало: теперь, когда Синатра-младший в безопасности, нужно поймать похитителей, да поживее.
Поимка похитителей
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Телефон разрывался. Долли и Марти звонили беспрестанно, беспокоясь о здоровье обожаемого внука – не простудился ли мальчик, не отощал ли? Позвонил Сэм Джанкана, выразил радость по поводу благополучного исхода дела.
Фрэнки дал показания ФБР.
– Думаю, меня похитили какие-то недоумки. Это точно были не профессиональные киднепперы. Один – главный у них – показался мне знакомым. А еще один, самый старший из троих, сдрейфил и отпустил меня, пока главарь не видел.
На следующий день после доставки Фрэнки домой патрульный Джордж Джонс, явившись на работу, обнаружил записку. Его приглашали в дом Синатры. Прибыв туда, он получил конверт.
– Сам Синатра вышел из гостиной, чтобы пожать мне руку, – вспоминал Джонс. – Синатра сказал: «Прошу вас, возьмите этот скромный подарок. Счастливого Рождества».
Вернувшись на работу, Джонс вскрыл конверт. Внутри обнаружилось десять новеньких, хрустких стодолларовых купюр.
Через два дня, четырнадцатого декабря 1963 года, Фрэнку позвонил глава ФБР Эдгар Гувер. Киднепперов уже взяли. Джо Эмслера сдал родной брат, Джеймс, когда тот отсыпался дома. Уже через час Эмслер был арестован. Следом задержали Ирвина. Барри Кинана арестовали в доме родителей его подруги, в калифорнийском городе Ла-Канада. За ним прибыли целых пятнадцать агентов ФБР.
– В тот вечер, узнав, что все трое похитителей задержаны, мы открыли огромную, полуторалитровую бутылку шампанского, – вспоминает Нэнси Синатра. – Мама, которая вообще не употребляет алкоголь, выпила бо́льшую часть. Она была счастлива. Наверное, поэтому шампанское, что называется, «хорошо пошло», и наутро у мамы даже голова не болела.
Незадолго до ареста Барри Кинан дал бывшей жене несколько тысяч долларов на новую мебель. Позднее Синатра, узнав об этом, попросил ФБР не изымать вещи, купленные на его деньги.
– Черт с ними, с диванами и креслами, – сказал Синатра. – Пускай пользуется. Похоже, эта женщина ничего плохого не сделала.
Дети Синатры взрослеют
Фрэнк Синатра-младший после похищения продолжал музыкальную карьеру, но его отношения с отцом практически не изменились.
– В семье у нас было всего двое мужчин – папа и Фрэнки. К сожалению, опасная ситуация, в которую угодил мой брат, не стала толчком для потепления, – говорит Тина Синатра. – Всё было не так, как в голливудском фильме.[10] Папа и Фрэнки по-прежнему почти не общались. Они любили друг друга, каждый из них отдавал себе в этом отчет. Угроза жизни Фрэнки их ненадолго сблизила. Но едва лишь всё утряслось, едва потускнели воспоминания – связь между отцом и сыном порвалась.
Итак, Фрэнки продолжал музыкальную карьеру. Ему не хватало харизматичности отца; у него не было знаменитой магии Синатры; однако Фрэнки обладал особой невозмутимостью и самоуверенностью. В 1971 году он выпустил альбом «Перчинка» (Spice) на студии «Дэйбрейк Рекордз», которая являлась дочерней компанией «Эр-си-эй». Альбом имеет несомненные достоинства, в числе которых – выдержанность, продуманность и собственный стиль. «Перчинка» продается по сей день.
Нэнси-младшая спокойно миновала трудный подростковый период. Она пользовалась популярностью в школе, хорошо училась, увлекалась музыкой и успевала бегать на свидания. Когда Фрэнк бросил семью ради Авы, Нэнси было уже восемь лет. Уход Фрэнка больно ранил девочку, но по крайней мере становление ее личности произошло еще при отце. То есть имелся фундамент, на котором можно было строить дальнейшие отношения. Как и ее брат, Нэнси приняла уход отца и сумела с ним смириться. В 1961 году она заключила контракт с «Репризой» как вокалистка. В 1963-м Фрэнк продал «Репризу» дочерней компании «Уорнер Бразерз» – «Севен Артс инкорпорейтед». Эта компания принадлежала Джеку Уорнеру и занималась кино. Продав ей «Репризу», Фрэнк Синатра, что называется, влил в компанию свежую кровь. Президент «Репризы», Мо Остин, возглавил лейбл, а Фрэнк начал получать по двадцать процентов от общей прибыли и стал вице-президентом и консультантом «Уорнер Бразерз Пикчерз корпорейшн».
В 1964 году Нэнси исполнилось двадцать четыре. Она уверенно делала сольную карьеру. Нэнси нашла свой стиль, а унаследованная от отца работоспособность позволяла ей не отвлекаться на всякую ерунду. Самой большой проблемой этой одаренной и целеустремленной певицы стал разрыв с мужем, актером Томми Сэндзом.
Тине в 1964 году было шестнадцать. В отличие от брата и сестры девочка очень трудно переживала подростковый период. Как и многие подростки, Тина считала, что мир устроен неправильно, что всё в нем плохо. Тина посещала католическую школу в Мэримаунте. Порядки в этом учебном заведении царили строгие, каждый день к концу занятий девочка была готова взорваться. Монахини не знали, что с ней делать. Не знали этого и родители.
На день рождения Фрэнк подарил «младшенькой» нежно-голубой «Понтиак» с откидным верхом. Пожалуй, это был не самый удачный подарок для юной бунтарки. Тина очень расстроила отца, посреди ночи выскользнув из спальни и умчавшись вместе с компанией приятелей в клуб. Это случилось, когда Тина гостила в доме Фрэнка в Палм-Спрингз. Самым тяжелым наказанием для нее стало отцовское недовольство.
Нэнси-старшая проводила совсем иную воспитательную политику. Когда Тина уже в Лос-Анджелесе повторила свой «подвиг» с «Понтиаком», мать была вне себя от гнева и на несколько недель заперла Тину в доме.
Минуло два года. Тина по-прежнему вела себя так, будто злилась на весь белый свет, и Фрэнк с Нэнси решили побеседовать с дочерью по душам. Все трое уселись за обеденный стол. Родители пытались выяснить, что мучает Тину. Впрочем, они и так знали: всему виной их развод. Будучи самой младшей, Тина оказалась и самой уязвимой из детей Синатры. Она никак не могла пережить, что отец бросил семью. С родителями Тина об этом говорить отказывалась, не давая им возможности выработать стратегию.
– Когда папа нас бросил, я была совсем крошкой, – впоследствии объясняла Тина. – Я не успела привыкнуть, что в доме должен быть мужчина, отец, глава семьи. Боли от утраты я не чувствовала – я ведь не понимала, что именно потеряно. Наоборот, мне пришлось привыкать к тому, что время от времени – всегда по особым случаям – в доме появляется очень милый дядя. Но каждый праздник неминуемо заканчивается, и ты понимаешь – так будет всегда. Нас с сестрой и братом к приезду отца тщательно умывали, причесывали, наряжали. Это нервировало. Отец приезжал – и снова уезжал. И я не знала, где и как его найти, если бы он вдруг срочно понадобился. Понимаете? Он мог приехать, он знал, где мы находимся, – а мы этого про него не знали. По крайней мере я не знала. Что я чувствовала? Что при отце я должна становиться другой. А почему, зачем? Кто он такой, чтобы ради него меняться? Перед встречами с отцом я всегда очень волновалась. Я даже боялась этих встреч.
Когда Тина отказалась говорить об истинной причине своего поведения – то есть об Аве, – Фрэнк вздохнул с облегчением. Может, оно и лучше, что девочка предпочитает справляться сама, в одиночку. Не по части Фрэнка было сортировать столь сложные эмоции, а уж делать это при бывшей жене ему и вовсе не улыбалось, ведь Нэнси до сих пор не смирилась ни с разводом, ни со своим разочарованием в муже. Она также не хотела обсуждать развод с несовершеннолетней дочерью.
На самом деле Нэнси всё еще жила надеждой на возвращение мужа. Периодически они с Нэнси-младшей мечтали об этом вслух. Нэнси даже культивировала в сознании матери эти фантазии. Тина не понимала, почему мать и сестра не видят истинной сути Фрэнка, как могут рассчитывать, что он вернется в семью. Конечно, беспочвенные разговоры на тему «А вот когда папа снова будет с нами» очень раздражали юную Тину.
– Я знала, что отец не вернется, и не могла уразуметь, почему мама цепляется за эту глупую надежду, – признавалась Тина. – Правда, мне было всего шестнадцать. В этом возрасте многим кажется, будто они способны решить все проблемы на свете.
Часть десятаяЭпоха Миа
Миа
Синатра познакомился с ней в сентябре 1964 года на съемках фильма «Экспресс Фон Райана», на студии «ХХ век Фокс». Миа тогда снималась в сериале «Пейтон-плейс» в паре с Райаном О’Нилом. Хрупкая блондинка показалась Фрэнку существом нездешним, неземным. Сама Миа, не переодевшись после сцены, в которой представала в прозрачной белоснежной ночной сорочке, так и мелькала перед Синатрой, то и дело поднимая на него взгляд огромных синих глаз. Тоненькая, как тростинка, белокожая, она выглядела одновременно по-детски невинной и обольстительной. Рост Миа был всего метр пятьдесят два сантиметра, вес – сорок четыре с половиной килограмма, фигурка – совсем мальчишеская. И всё же она обладала качеством, которое Синатра позднее назвал «разновидностью женской магии». Ему нестерпимо захотелось узнать эту девушку поближе. Он коснулся ее плечика и спросил:
– Тебе сколько лет, малютка?
– Такие вопросы не задают леди, – отвечала Миа. Затем тряхнула гривой золотистых волос и добавила: – Мне девятнадцать.