полностью – «свет-плесень» не то что вещи, уже прилавок дожирала, всё в труху. А вот полсотни ламп в картонных упаковках оставались. Так вот, ни одна не горела, но в подсобке в цоколе торчала грязная, вся в какой-то шелухе лампочка. Она одна и светила, а пятьдесят её новых, ни разу не включавшихся товарок – шиш. Странные тут закономерности… Зона. Или взять те же радиоточки… до сих пор кое-где «Пионерскую зорьку» в домах по утрам услышать можно. А, ладно… потом как-нибудь.
– Чё-то не так здесь, да, Фреон? – поинтересовался Фельдшер, вытряхивая в уголок из большой пластиковой клетки мумию кошки.
– Да, есть немного… а ты чё делаешь-то? – спросил я.
– Да вот… посидеть здесь не на чем, табуретки эти все заняты… а мне как-то стрёмно немного, когда покойник под задницей лежит. Извини, конечно, киса, но тебе уже всё равно, где валяться…
Фельдшеру наконец удалось вытрясти трупик, и он загнал его ногой в щель между клеток.
– Ну, так что тебе не нравится? – «фримен» повторил вопрос, усаживаясь на клетку.
– Бюрер не пошёл дальше в лабораторию. Там, в прихожей, на пропускнике, и обустроился. А сюда – ни ногой. И я понятия не имею почему.
– Пси-поле, наверно. Карлетоны его очень стремаются.
– Откуда такие данные?
– У нас база на Складах, а рядом – хуторок такой гнилой с погребами. Там мерещится иногда чушь разная, особенно перед Выбросом. Всякой там твари по паре, а вот бюреров – ни одного за всё время не видели. Реально они обходят хуторок этот. Может, и здесь та же фигня. Меня по крайней мере разок глюкнуло в одной комнатке, чуть мордой в пол не стукнулся.
– И когда это было?
– Да вот, минут пять назад…
– Дружище, ещё раз такое случится, сразу говори. – Я проверил, переключен ли флажок «феньки» на стрельбу дробовыми, осторожно выглянул из-за двери. Вот это погано… очень погано. А я-то, дурак, предупредить забыл, что ежели башка кружиться начинает, то лучше из подземелья сразу выскакивать.
– Думаешь, контролёр?
– Нет, не он. Следов на полу не видно. По ходу, иллюз.
– Тва-ю налево… – негромко выдохнул Фельдшер.
– Глаза закройте… оба. Быстро! – прошипел я. – И чтоб ни звука! Что если услышите – молчать! Орать буду если, рёв, визг там или ещё что – сидеть на месте! О-ох… но если чётко скажу, – и я начертил на пыльном полу «хана», – тогда отстреливайтесь от всего, что увидите. За меня не бойтесь, не подставлюсь.
Так вот почему бюрер не лез дальше, вот кого он здесь чуял, подлец… и не надо было тебе, Фреон, даже заходить в эту чёртову лабораторию, ведь должно было насторожить то, что карла по этим коридорам явно не гулял – чёткая у него граница была: до двери в раздевалку. И кому он за постой недожранными собаками платил – тоже понятно теперь. Мясо с гнильцой, размякшее – самая вкуснятина для беззубых, слабых челюстей этой твари, иллюза, будь он неладен.
Я вышел из вивария, прикрыв за собой подгнившую дверь.
– Уже знаю, что ты здесь!
Тишина, только мой голос громко ахнул в кафельных коридорах. Молчит, гадёныш… и это плохо. Значит, очень зол.
– Я не буду стрелять! – В подтверждение положил на пол «феню» – толку от неё в этой ситуации нет совершенно. Иллюз может сделать человека слепоглухим за долю секунды – выстрелить ни в монстра, ни на звук уже не выйдет. Матёрые твари способны отключить даже осязание – и человека ждёт страшная, совершенно дикая смерть в полнейшем безумии – такого испытания не выдержит ни одна психика. Оставалась только одна надежда – что тварь, как и излом или контролёр, понимает речь, и с ней можно будет мирно разойтись. По крайней мере так утверждали «ботаники». О говорящих иллюзах рассказывали у костра сталкеры… да, договориться. Попытаться это сделать. А вдруг…
– Уже знаю, что ты здесь! – бодро гаркнуло из темноты соседнего лабораторного отсека. – Я не! Я! Я не буду! Стрелять-стрелять! Я!
Абсолютно ничего человеческого не было в этом голосе. Гавкающий, отрывистый, он выплёвывал слова, словно из жестяной, лужёной глотки какого-то безумного механизма, и от этих звуков начала стынуть кровь в жилах. «Приехали», – подумал я…
– Мы уйдём. Прямо сейчас!
– А-аа ААЗ, – откликнулся иллюз. – Дьом. У-дьом ща-аа АААЗ!
Из черноты лабораторного отсека выплыл здоровенный белый шар. Я никогда раньше не видел этих тварей так близко… ох и до чего же страшен…
Морда иллюза была очень похожа на человеческое лицо… только безобразно, жутко растянутое на шарообразном черепе во все стороны, от чего губы широко разошлись, открыв гладкие бледные дёсны. К безразмерной тыкве летящей по воздуху головы было как будто подвешено тщедушное багровое туловище с широкой, костлявой грудной клеткой, впалым животом и крошечными, атрофированными ногами, не достававшими до земли. Руки, напротив, были очень длинны, пальцы, похожие на паучьи лапки, непрерывно шевелились.
– Аггн-гг ГЛА! – оглушительно гавкнул монстр, медленно, плавно подлетая всё ближе, и я заметил, что он совершенно слеп – в растянутых до состояния узких щелей веках не было видно глаз, а только какая-то красноватая масса.
Тварь, обдав меня сильным, приторным запахом парного молока, остановилась в полутора метрах. Я почувствовал, как ноги стали ватными, а под капюшоном зашевелились волосы.
– Мы не причиним зла… мы уйдём. – Голос стал немного писклявым, дрожащим.
– Мы НЕ! НЕ! – Пасть монстра разверзлась в широкую пещеру, а мир вдруг мгновенно исчез в полной черноте. Уже очень тихо, одним только дыханием прошептал своим ребятам «хана», не чувствуя даже удара о кафельный пол, а только слыша, как сухо клацнули застёжки «Кольчуги» о плитку. Слух он мне оставил. Один только слух в бесконечной чёрной пустоте небытия…
– Дгхрррааанннг… сшшххррррррр, – послышалось во тьме, иллюз снова оглушительно гавкнул, опять поползло откуда-то справа тихое, хриплое шипение, а потом была просто чернота перед тем, как меня вдруг начало отпускать…
Зрение и осязание возвращались долго и неохотно. Перед глазами висел чёрный, непроглядный занавес, и только по краям зрительного поля я с трудом различал белые квадраты плиток. Руки и ноги словно затекли после неудобной позы, казались набитыми ватой.
– Слышь, Фельдшер… помоги…
Меня подхватили сильные руки, и я, ещё ничего не видя перед собой, почувствовал, как меня куда-то несут и укладывают.
– Ну, Фреон, ты ваще… с такой тварюгой договорился… с иллюзом… охренеть… расскажу – брехуном обзовут. Ты веришь, я чуть червяка не родил, пока он там лаял. – Я унюхал водочный запах за секунду до того, как холодное бутылочное горлышко коснулось губ. – Ты лежи…
– Кой… на фиг лежать? Валить отсюда надо… срочно… где Ересь?
– Отрубился парень вместе с тобой… должно быть, зенки открыл. Пока ещё не очухался.
– Уходим! – Тьма перед глазами немного рассеялась, и я рванулся к двери, но только растянулся на полу. В голове металась одна мысль – бегом отсюда, как можно быстрее, но ноги и руки не слушались – меня начало трясти крупной дрожью.
– Он ушёл, слышишь? Ушёл вообще! Да, из подземелья… в последний раз заорал с улицы, я слышал чётко! – Фельдшер удержал меня за плечо.
– А если вернётся? Тогда что? Не будет здесь дороги, понял! Не будет, пока он не сдохнет или сам не уйдёт. Убить его под землёй нереально, скорее друг друга перестреляем.
– Смотри, – тихонько сказал Фельдшер. – Мне почему-то кажется, что не вернётся он сюда.
И «свободовец» протянул мне кусок серой бумаги, оторванный от обложки лабораторного журнала. На нём были коряво, по-детски нарисованы красным карандашом два человечка, один из которых с ненормально раздутой головой шёл за другим в сторону от четырёх полукругов, очень похожих на бетонные надстройки подземелья. Рисунок хромал на обе ноги, но этого, с большой головой, точно вела девочка. Это была именно девочка в платье-треугольнике с грубо нарисованными длинными волосами.
– Это было вложено тебе в руку. – Фельдшер выглядел совсем убито. – И можешь меня пристрелить, если я хоть что-нибудь понимаю.
На следующее утро мы нашли Малика.
Он оказался совсем рядом, в соседней с виварием душевой. От сталкера оставался только разорванный вдоль спины и вывернутый наизнанку комбинезон, пара десятков костей и аккуратно уложенный в раковину череп. ПМК, полупустой рюкзак, несколько банок консервов и тронутый ржавчиной АКСУ лежали тут же. Пулевых отметин на стенах я не нашёл, магазин автомата был полон, хотя пружина подавателя, похоже, уже пришла в негодность. Без боя сдался мужик… и мне стало страшно от понимания того, как именно погиб сталкер, сколько времени он здесь умирал от ужаса и жажды, не в силах даже ощупью найти выход.
– Прав был Лунь, – тихо прохрипел осунувшийся после вчерашней встречи с иллюзом Ересь. – Как же он был прав… эх, дурак. Знал бы, что такое тут есть, что это не сталкерские пугалки для новичков, а в реале Зона такая, – свалил бы отсюда в тот же день… тогда бы это прокатило. Точняк получилось бы свалить. Дебил, млин… на хрена я вообще сюда сунулся…
– Найдём выход – вали без проблем, – буркнул я, обыскивая рюкзак погибшего сталкера. – Извини, брат… сам понимаешь, не нужно тебе всё это, а нам сгодится. Ребятам скажу – помянем, вспомним тебя добрым словом.
– Ты что, с покойником разговариваешь? – Фельдшер подошёл, присел на корточки. – Странно. Ему по барабану – душа отлетает когда, то ей, по моему мнению, на тело по фиг становится.
– Если она есть, эта самая душа, – буркнул я, копаясь в рюкзаке. – Вот, держи… патроны для твоего автомата, лишними точно не будут. А тут… вот же гадство, а. Глянь!
Искал Малик выход за Периметр. И понятно почему. На дне рюкзака, под сопревшей, разъеденной плесенью тканью лежали деньги. На вид – не меньше тридцати тысяч долларов в бумажных свёртках, перекрученных изолентой. И толстые пачки пятитысячных, всё так же аппетитно красноватых, тоже в связках. Заработал Малик себе на жизнь… то-то из ходок не вылезал и, видать, сорвал-таки куш… наградила Зона. Правда, по-своему наградила, так, как только она одна умеет.