– Эй, Фреон! Решил корни вспомнить? – окликнул снизу Фельдшер.
– В смысле?
– Ну, то, что ты на дерево залез. Зов предков, я так понимаю? Учти, дружище, ежели хвост отрастёт, перед «долговцами» сам отдуваться будешь. Да и, к сведению, на сосне бананы не растут.
– Да ну тебя на фиг. Балабол. – Я отмахнулся и снова поднёс к глазам бинокль. Не хочу я идти туда. Просто не хочу. Как будто не пускает что-то.
– Слушай, ну что ты там высмотришь? Давай уже слезай. Обед остынет.
– Вот что, уважаемый. Сделай-ка ревизию припасов, что у вас остались. Я-то, считай, пустой после того самого обмена. Продукты надо беречь.
Фельдшер кивнул и начал выкладывать из рюкзаков банки и запайки с сухарями.
– Короче, ежели экономно, то на три дня. – «Свободовец» негромко присвистнул.
– Вот-вот. Нам три дня только обратно пилить, если проход не найдём. А если найдём, то можем неделю в подземельях лазить, уж поверь. Сколько банок подогрел?
– Ну, на всех три. Мутанты отказались.
– Мутант нехорошее слово. Доктор говорил – оно неправильное. – Пенка отвлеклась от рассматривания огня. – Я не мутировала. Я родилась вместе с Зоной. До Зоны меня совсем не было.
– А как же вас тогда называть?
– Я не знаю. Но мне слово не нравится. Есть похожие слова – другой, иной, чужой. Мутант – это слепой пёс, это тушкан, это плоть. Нет разума, нет обиды. Их называйте. Я не мутант. Не люблю это слово. Ваши мысли говорят мутант со злом. Мутант – чёрный, плохой, грязный, мутант урод. Мне не нравится.
– О… так ты ещё и мысли слышишь? – Фельдшер откашлялся, потёр нос. – Эм… м-да. Если что, извини.
– Я слышу мысли, которые вы думаете громко. Другие не слышу. У вас много мыслей. Они текут всегда. Они перебивают друг друга. Они очень сильно… сильно делают похоже на этот дым от костра. Вот так, – Пенка энергично покрутила рукой в воздухе. – Даже когда спите. Я бы не смогла. Я бы потеряла разум, если минуту думала так, как люди. Как вы. Это очень трудно. Это больно.
– Ага… интересно. – «Свободовец» выглядел озадаченным и даже немного виноватым. – Значит, консерву точно не будешь?
– Нет. Они для вас. Я сама могу найти еду. Скоро.
Пенка легко поднялась, осмотрелась, приложила ладони к буграм у высокого белого лба. Мне тут же немного заложило уши, Ересь выдохнул «фигасе» и начал тереть виски. Ничего не почувствовал, похоже, один только Фельдшер – он просто пожал плечами, прислонился спиной к стволу сосны и начал уплетать горячую фасоль с мясом.
– Да. Нельзя было здесь. На дерево все лезьте. Быстро. – Пенка сказала это спокойно, не повышая голоса, но Ересь и «фримен» сориентировались в момент. И полминуты не прошло, как они сидели на ветках рядом со мной.
– Что там?
– Там плохо. – Пенка поднялась и отошла от костра. – Сидите крепко. Я буду говорить.
То, что «там плохо», я понял очень быстро. По рукам и ногам разлилось онемение, словно я умудрился отсидеть их все и сразу. Ладони уже не чувствовали коры, и я вцепился в дерево ещё крепче, так, чтобы не свалиться, когда руки перестанут слушаться. В ушах начал медленно нарастать тонкий противный писк. Попали, называется. Шелестя по веткам, вниз полетел автомат Фельдшера, и тот выругался заплетающимся языком.
Сначала показались собаки – десятка два крупных слепышей-альбиносов. Видимо, мощный попался контролёр, если подчинил таких псов, не каждый пси-мутант может с ними справиться. Подняв своих собак и тушканов, Пенка смело пошла навстречу альбиносам. В этот момент я и увидел контролёра, державшегося чуть поодаль от своей стаи.
Здоровенный, матёрый мутант… голова не просто крупная, а огромная, даже как будто в стороны раздалась большими неровными буграми, и морда вся под какой-то чёрно-фиолетовой опухолью, даже глаз не видно, только торчат из вздутых дёсен полтора десятка широких жёлтых зубов, да ещё угадывается съехавший на сторону мясистый нос. Идёт, дёргается, плечами мерно вздрагивает и что-то бормочет шепеляво. И то ли грязными бинтами обмотался, то ли шкура полосами слезает, непонятно. В ушах у меня пищит, руки уже совсем не слушаются… ох, погано вот так в Зоне встретиться с контролёром. Хуже этого, наверное, ничего не бывает. Таких тварей только большим отрядом брать можно, и то не факт, что справишься. А ежели в чистом поле или, того хуже, в каком-нибудь коридоре натолкнёшься, то, считай, гарантированный труп, да не простой, а ходячий. И, что самое паршивое, сознание никуда не уходит, и слышишь ты, и видишь всё чётко, понимаешь, что с тобой происходит, – только тело не слушается. Точнее, слушается, да только не тебя. Вот и Ересь что-то попытался сказать, но только жалобно замычал сквозь сжатые зубы.
Пенка остановилась между нашим деревом и стаей собак. Встал и контролёр, протяжно, хрипло заревел, расставив в стороны клешнятые, со сросшимися пальцами руки. Пенка издала короткий злобный хрип, и сжатый кулак длинной боевой руки гулко стукнул в землю, после чего она отвела его в сторону и стала им угрожающе покачивать. Её собаки начали рычать и щёлкать челюстями, на загривках поднялись остатки шерсти. В ответ стая контролёра молча оскалилась. Их «хозяин» снова протяжно, почти горестно заревел. И тут Пенка, громко взвизгнув, упала на бок, схватившись за голову, а контролёр, не переставая реветь, двинулся в её сторону. Два слепыша Пенки бросились в атаку. Первого сразу сбили с ног и под короткий смертный вой разорвали более крепкие и крупные альбиносы, второму удалось увернуться от ощеренных пастей и в прыжке вцепиться в морду контролёру. Рёв твари стал громче, завибрировал, но контролёр неожиданно прытко обхватил собачье тело и прижал к себе, от чего у несчастного слепыша хрустнул позвоночник. Атака пяти тушканов тоже не удалась – слепые псы легко расправились с ними ещё на подходах к «хозяину», хотя и не без потерь – один пёстрый зверёк, извернувшись в перемалывающих его челюстях, мощным ударом резцов вскрыл глотку крупному белому кобелю. Тем временем контролёр с горестным оханьем оторвал от морды уже мёртвую собаку, отшвырнул её в сторону и снова пошёл в свою неторопливую, шатающуюся атаку, словно не замечая крови, заливающей грудь. Пенка приподнялась, но снова, схватившись за голову, громко закричала совсем человеческим, девичьим криком, а моя одеревеневшая рука никак не могла нащупать ремень «фени», окоченели мышцы в плечах, и я понял, что не смогу снять оружие. Коротко, с шипением выдохнул сидящий рядом Фельдшер, закряхтел, и я сквозь мутную одурь рассмотрел, что он, краснея от напряжения, медленно поворачивается ко мне боком. Той стороной, где на поясе у него висит кобура с «кольтом», «фримен» скосил взгляд, показывая на оружие.
Понял я тебя, анархия. Да вот только рука совсем чужая, не слушается… не схвачу я пистолет. А тут ещё и с ветки я сползаю, равновесие потеряно, руки не держат. Э-эх…
«Пенка, милая, отвлеки тварь. Ну, хоть чуть. Самую капельку. Давай, постарайся, ты ведь тоже это умеешь», – мысленно заорал я так «громко», как только можно.
И Пенка снова закричала. Истошно, громко, но завизжал и контролёр, даже присел на корточки, схватившись облезлыми руками за бугристую башку. И чувствую – отпустило немного. Рука всё ещё не своя, «затёкшая», но смог, смог дотянуться я до «кольта», обхватить рукоятку, совсем не чувствуя её в ладони. Но Пенка, всхлипнув, вдруг замолчала, а контролёр завопил ещё громче, но уже не от боли, а от ярости. И разом ушла в сторону широкая ветка, на которой я сидел, хлестнуло по глазам хвоей, захрустело, треснуло, и земля, покрытая путанкой серой травы и хвойным опадом, вдруг резко и очень больно ударила меня в грудь и лицо, а левая рука, отставленная в сторону, странно, нехорошо хрустнула. Я скатился с холмика, на котором росла сосна, едва не угодив лицом в костёр, и от внезапно накатившей острой боли в руке у меня получилось привстать. Пенка уже не кричала… она тихо застонала, пытаясь приподняться на руках, но контролёр, видимо, пустил на неё всю свою мощь, лишь слегка «заглушив» нас… до поры. А пока он, хрипя от ярости, вразвалку подходил к нашей «иной», уже успев подобрать где-то валун размером с голову. Альбиносы, рыча и щёлкая челюстями, расходились в стороны, не нападая на Пенку, «хозяин», видимо, решил рассчитаться за причинённую боль сам.
Контролёр обрушил валун, метя в голову, но Пенка успела приподнять сгиб боевой руки, и тяжёлый камень, содрав известково-белую кожу на запястье, отскочил в сторону. Мутант злобно заворчал, придавил Пенку к земле и начал бить её клешнятой лапой. И опять крик, задавленный, короткий, но я снова почувствовал себя немного легче.
Пистолет при падении я не выронил.
И за трёхсекундную передышку, пока Пенка из последних сил защищала меня от пси-атаки, я успел оттянуть затвор, сносно прицелиться и отправить две тяжёлые пули сорок пятого калибра в контролёрскую тушу.
Тварь взвыла от новой боли, резко замотала башкой и начала раздирать грудь в том месте, где лоскуты не то бинтов, не то отстающей кожи пропотели красными пятнами. Контролёр углядел нового врага, и от пси-удара помутилось сознание, а рука, уже совсем не моя, начала подносить пистолет к виску.
Но Пенка вдруг вывернулась, ухватила мутанта за шею, после чего с силой отшвырнула его от себя, подпрыгнула и…
Воздух громко, сочно ухнул под мелькнувшей, словно белая молния, правой рукой Пенки. Удар пришёлся поперёк спины приподнявшегося на четвереньки контролёра. Звук, с которым надломилось его туловище, напоминал хруст громадного леденца, раскушенного крепкими зубами. Но контролёр был ещё жив, он попытался уползти на руках, подволакивая брюхо, похрипывал, но Пенка нанесла ещё один стремительный удар, снявший, словно топором, половину уродливого черепа. После чего утробно зарычала на собак, оскалив острые зубы и подняв боевую руку. Стая альбиносов, поджав хвосты, начала пятиться, припадая на лапах, после чего все псы кинулись врассыпную.
– Учти, дружище, сейчас будет больно. – Фельдшер ощупал плечо, вздохнул. – Хошь, у меня трамал есть в аптечке, но, брат, после пси-атаки я бы эту синь не советовал. Чревато.