Поблескивая агатовой матовостью граней, уходят в синеву этажи универмагов. Кажется, что стоишь у подножия циклопического гнезда невиданных кристаллов. А может быть, наоборот. Кристаллы как кристаллы, а вот человек сжался до микроскопических размеров, стал букашкой, муравьем. Не это ли подсознательное чувство протеста и заставляет меня повертываться спиной к этим хрустальным парусам, несущим меня в завтрашний день? А может быть, другое, подтвержденное тысячелетним опытом: цивилизация, если она не планируется, оставляет после себя пустыню.
Один из местных школьников в сочинении на тему «Леверкузен, каким я его вижу» писал: «В дождливую погоду всегда страшно». Конечно, страшно, если с неба моросит не ласковый дождь, а раствор серной кислоты.
Согласно официальным уведомлениям, кислотные дожди в связи с переходом на использование в качестве топлива природного газа над Леверкузеном больше не хлещут. Более того, состав атмосферы над территорией комбината «Байер» якобы не отличается ничем от любой другой бундесреспубликанской атмосферы. А если верить рекламным плакатам, на которые так щедры отцы города, то оказывается, что благодаря фильтрующим установкам фирмы «X и У» воздух над Леверкузеном по своим показателям далеко превосходит воздух соснового бора. Но это уже из области западногерманского юмора.
Нам надо отдышаться. Пойдемте на Рейн.
ВВЕРХ ПО РЕЙНУ
Скучно называть его торговой артерией Западной Европы. Смешно рядить в романтический плащ средневековья. На свете немало рек длиннее, шире, мощнее Рейна, но едва ли отыщется река, так органически сочетающая в себе понятия творца и труженика. Разве что Волга. Несхожи эти реки! Должно быть, в той же степени, что и народы, населяющие их берега. Несхожи, и в то же время есть в этих реках какое-то неуловимое сходство. Может быть, то самое, что заставляет обращаться к ним с той высшей формой почтения, на которую способен язык. Матушка-Волга. Батюшка-Рейн.
Эта самая знаменитая из рек Западной Германии рождается в горах швейцарского кантона Граубюнден и кончается на равнинах Нидерландов. Бурна, яростна юность Рейна. Спокойна, величественна его старость.
Впитав в себя сорок четыре притока, миновав шесть государств, пройдя сквозь турбины гидростанций, через винты и лопасти тысяч пароходов, Рейн исчезает, давая жизнь множеству рукавов и каналов, давая десятки новых имен островкам, бухтам, проливам, заливам. Растворяется, дав жизнь таким портам, как Антверпен, Роттердам, Амстердам, а может быть, и целой стране. Ведь, строго говоря, дельта Рейна не что иное, как частица Альп, перемолотая и перенесенная течением реки за тысячи лет на побережье Северного моря.
Век за веком плывет эта тысячекилометровая дорога жизни, то пробиваясь сквозь насупленные горы, то извиваясь между мягких холмов, то лениво разливаясь среди распахнутых равнин. Плывет, отражая цветы, деревни, города, древние замки, фабричные трубы. Плывет, порождая песни, легенды, сказания. И как Рейн пробивает нагроможденье горных пород, так и рожденные им легенды пробивают толщу времен и доносят нам живое дыхание когда-то существовавших здесь народов и культур. Легенды сплетаются и образуют эпос.
«Песнь о Нибелунгах». Неувядаемый венок страстей: любовь, страдание, верность, обман, честь, низость, жизнь, смерть, слава, презрение…
Выйди на берег. Прищурь глаза. И проплывающая самоходка превращается в старинный бургундский челн. На его корме закованный в броню воин. Ужасом искажено его лицо. В отчаянии швыряет он в пенящиеся волны несметные сокровища, отвоеванные Зигфридом у воинственного племени карликов Альбов…
Давно уже по обоим берегам Рейна проложены железнодорожные пути, а за ними и автострады. Удобные и скучные. Вдоль Рейна можно проехать, но не пройти. Этому препятствуют многочисленные гавани, причалы, заводи… И уж, конечно, прочувствовать реку можно лишь с палубы парохода, и тем глубже, чем более продолжительным будет плавание. Скажем, от Роттердама до Базеля. Или, на худой конец, от Кёльна до Майнца. Рейн многолик. И лики его несхожи. Разделенный на участки, различающиеся и скоростью течения, и рельефом русла, и пейзажем берегов, Рейн как бы вмещает в себя несколько рек, продолжающих друг друга, но сохраняющих вместе с тем свое своеобразие и теряющих его в своеобразии общего потока.
Видеть Рейн в его самом нижнем течении по территории Голландии мне пришлось лишь мельком, из окошка уходящего в высь самолета. Вспоминается сплошной изумрудный луг, густо забрызганный яркими точками цветников, и на нем венозное переплетение нескольких рукавов. Самолет вошел в облако. А когда вышел, не было ни реки, ни Голландии.
Наша вторая встреча произошла в ФРГ. И уж коль скоро мы начали с низовья, то отправимся на голландско-западногерманскую границу, туда, где рейнские берега снимают фартук садовника и надевают рабочую спецовку, Здесь кулисами будут не цветы, а заводы. По мере нашего продвижения вверх пейзаж меняется на глазах. Безмятежные дали опутываются линиями электропередач, огораживаются частоколом труб, переплетением арматуры. Воздух наполняется почти ощутимой копотью и пропитывается столь специфичным для индустриальных центров запахом угля и железа… Это начинается Рурская область. Все плотнее частокол заводских труб: кирпичных, бетонных, железных. Воздух заволакивается дымом и бензинной гарью, стелющейся над самой водой. Утро здесь кажется вечером, а самый безоблачный день — мрачным. Черный от копоти, оглохший от гудков и сирен, ослепший от ядовитых выхлопных газов, как бы ощупью пробирается Рейн на территории гигантского, на десятки километров растянувшегося заводского двора, огибая гудящие огнедышащие печи, горы каменного угля и железной руды. Пробирается все плотнее, прикрываясь грузными тушами самоходных барж. Сплескиваются поднятые беспрерывным шевелением судов волны. Вспучивается разрываемая винтами вода, завивается в воронки, сбивается в высокие валы, спешащие к берегам, чтобы скорее плюхнуться на жирные пологие плиты. Этот клокочущий, кипящий ведьмин котел и есть знаменитая дуйсбургская гавань, точнее, средоточение десятков гаваней. Самый крупный из всех известных речных портов мира! Годовой грузооборот его достигает чуть ли не тридцати миллионов тонн, превосходя порой оборот морского гамбургского порта, именуемого в ФРГ воротами в мир. Рурская гавань была основана еще в XVIII веке, на пересечении Рейна с «Янтарным путем» — старинной торговой дорогой, связывающей балтийские берега со средиземноморскими. Но конечно, своему нынешнему положению и значению она всецело обязана индустриализации Рурской области.
Может показаться странным, что в сравнительной близости от этой промышленной кухни расположено местечко, связанное с одной из самых светлых и красивых рейнских легенд. Речь идет о старинном городе Клеве, несчастной принцессе Эльзе и таинственном рыцаре Лоэнгрине, прибывшем в сей город на позолоченной лодке, влекомой лебедем, и таким же способом выбывшем в неизвестном направлении после того, как прекрасная, но, увы, неблагоразумная Эльза вынудила его открыть свое имя.
Мне довелось побывать в Дуйсбурге. В центральной его части расположено старинное здание ратуши и еще более старинная церковь. И это, кажется, все, что не относится непосредственно к промышленности. Вся остальная территория города занята заводскими корпусами, плавильными печами, градирнями, трубопроводами и, разумеется, магазинами. Помнится, мы долго колесили по вымершим улицам и площадям этого индустриального заповедника, одинокие в плотном автомобильном потоке, пока на одном из дорожных указателей, чересчур уж щедро расставленных на здешних магистралях, не прочли; «Эссен — 1 км». Оказывается, мы попросту заблудились в стальном лабиринте Рура, чудовищной агломерации, захватившей в свою сферу свыше десяти миллионов человек. Четыре тысячи человек на один квадратный километр!
Выше Дуйсбурга промышленный пейзаж редеет и отступает от берегов в глубь страны. В этом смысле не представляет исключения и Дюссельдорф — столица земли Северный Рейн-Вестфалия. Несмотря на свои размеры и безусловную элегантность, город этот так и остался «деревней на Дюсселе», повернутой к Рейну спиной. Здесь Рейн меняет направление, резко сужается и убыстряет течение, словно старается поскорее пробежать это неприветливое место.
К многочисленным достопримечательностям Дюссельдорфа следует отнести в первую очередь фешенебельную Кё (Кёнигсаллее, Королевскую аллею), центральную улицу города, выдающийся образец современной архитектуры — небоскреб фирмы «Тиссен», смахивающий на стометровый стеклянный парус, и, разумеется, средневековые кварталы «старого города». В одном из этих домов родился Генрих Гейне. Не тратьте времени на поиски памятника. Такового пет.
Предложение присвоить имя поэта местному университету было отклонено руководством этого учреждения, не признавшим за покойным выдающихся заслуг на научном поприще[5]. К числу попыток, имеющих целью увековечить память выдающегося дюссельдорфца, следует также отнести поползновение городских властей отторгнуть земельный участок, на котором стоял дом Гейне, с целью организации музея у нынешних законных владельцев после того, как последние отказались его продать. Говорят, их даже исключили из числа читателей городской библиотеки. Однако эта отчаянная попытка потрясти принципы частной собственности шокировала многих здешних почитателей поэта и оказалась обреченной на провал.
Будучи в Дюссельдорфе, я отыскал Болькерштрассе и дом № 53 — место, где в семье неудачливого еврейского коммерсанта Самсона Гейне родился сын Гарри. Так его звали в детстве, на английский манер… Район этот один из самых старых, однако благодаря обилию увеселительных заведений, главным образом эротического толка, производит впечатление процветающего и жизнерадостного. Стилизованный трехэтажный дом, занимающий ныне участок, приспособлен под кондитерскую. Поэт не забыт! На доме име