ей в первую мировую войну Париж.
Пушек фирма «Крупп» больше не производит. У входа на виллу установили гигантский пароходный винт, как бы символизирующий новое плаванье. Сегодняшний «Крупп» — это суда, машины, прокат, то есть сталь, сталь и сталь.
О Круппах ходят легенды.
Энергия. Смекалка. Труд. Труд не может быть не коллективным. Цель труда — общее благо! В этих словах философия Круппов — основателей фирмы. Да, это верно: в эпоху безудержной эксплуатации пролетариата, еще не организованного, еще не обретшего оружия, рабочие Круппа находились в привилегированном положении. На предприятиях фирмы было введено больничное страхование, существовала пенсионная касса, больница, клиника, дом для престарелых рабочих… Владельцам фирмы хотелось классовой гармонии.
Классовой гармонии не получилось.
Получилось вот что. Бурное развитие германской промышленности привело к усилению экономического господства буржуазии, к росту финансового капитала и его влияния. Главным итогом этого процесса явился классовый блок милитаристов, главенствующих в политике, и капиталистов, господствующих в экономике. Основой этого блока были боязнь организованного пролетариата и жажда захватов.
Прусская военщина проводила широкую захватническую политику, немыслимую без тяжелой промышленности, обеспечивающей агрессора оружием, снаряжением, боеприпасами.
Ярчайшим примером, иллюстрирующим историю этого процесса от его начала до неизбежного логического конца, могут служить и история самой фирмы «Крупп», и история фамилии Круппов… Войны, фашизм, крах.
Фасады наступают на дорогу и постепенно загоняют ее под землю. Так даже удобнее. Тот же бетон, теперь нс только по сторонам, но и сверху.
Километры туннеля выливаются наконец в узкое бетонное ущелье. Бетон сменяется кирпичом. Это заборы предприятий, складов, шахт. Дно ущелья ползет неуклонно вверх, и вот уже стеклянные стены банков, правлений, страховых обществ. Ни деревца, ни кустики, пи травинки. Асфальт и этажи. Размер стекол увеличивается. Окна превращаются в витрины. Проезд закрыт. Зона пешеходов. Здесь начинается торговый центр города. Сити. Закупочный центр.
Новизна радует глаз. Всегда ли? Всегда ли хороши чистота и порядок? Вот мы шагаем по центру Эссена, вдоль бесконечность витрин, по вылизанному асфальту. Я взираю на безупречную рациональность выштампованных зданий и чувствую себя то ли в музее, то ли и закупочном центре Леверкузена либо Дортмунда… Об этой ли экзотике незнакомых городов мечтал я мальчишкой…
Когда-то Эссен считался крупнейшим угольным центром Европы. В его границах двадцать одна шахта. Их копры возвышаются над серой корой крыш. Но большинство их уже закрыты. Двор одной из таких шахт виден нам из окна рабочего локаля (столовой), куда мы зашли выпить по стакану пива. Известно, что неработающий, отстраненный от дел человек, как правило, опускается. Становится неряшливым, поникшим, заброшенным. Точно такое происходит и с закрытым предприятием.
Заросший кустами двор. Разбитые стекла. Запустение. На крышу одноэтажного флигелька какой-то чудак затащил автомашину. Может, для рекламы?
— Вот, закрыли шахту. Говорят, убыточна. Неужели все в жизни только и сводится к одной прибыли?
Это, очевидно поймав мой взгляд и как бы подслушав мысли, произносит наш случайный сосед по столу. Старый, по всему видать, шахтер. Нет, он совсем не производит впечатление бедного, тем более опустившегося человека. Только грустного. Только, пожалуй, одинокого. Что ж, жизнь шагает вперед. Старое уступает место новому. Эссен остается бастионом промышленности, и многочисленные параллелепипеды небоскребов, начиненные управлениями и отделами бесчисленных объединений и фирм, подпирают купол мутных рурских небес ничуть не хуже старых копров и заводских труб. И они, и этот Сити, сконцентрировавший на пятачке, чуть превышающем полгектара, свыше тысячи магазинов и складов, кричат о том, что город уже не желает котироваться ни как шахтерский поселок, ни как индустриальный центр. Сегодняшний Эссен желает быть центром, неофициальной столицей всего рурского края. Того же, впрочем, желают Дортмунд и Дуйсбург.
Похоже, что безрадостный промышленный стан, из которого деловые люди с окончанием рабочего дня уезжали, лучшим достоинством которого считалась его близость к Дюссельдорфу, уходит в прошлое, туда, куда уже давно канул ничтожный средневековый городок, прозябавший столетия под властью епископов, изгнанных лишь в начале прошлого века. Впрочем, Эссен и сегодня — резиденция епископа Рурского…
В самом центре фантастического храма менял и торгашей, каким представляется Сити, притулилась средневековая церковь, построенная еще в 852 году, разумеется, восстановленная после 1945-го, так называемая Мюпстеркирхе. Толстые, очень толстые каменные стены ее не пропускают городского шума. Трепетное, удивительно мягкое пламя свечей. В нише, за толстой стальной решеткой, золотая фигура богоматери. Самая древняя из всех известных в Европе изображений девы Марии. Ее немигающие черные глаза смотрят в темноту. На ее коленях непропорционально большой, толстый младенец — Христос…
Вечереет, и Эссен зажигает огни.
В принципе любое слово — образ. Вечерний Эссен, точнее, его торговая сердцевина ассоциируется у меня со словом «оргия». В густую, влажную, лучше потную темноту льются потоки света. Тысячи, десятки, может быть, сотни тысяч трубок, лампочек, фонарей, прожекторов искрятся, вспыхивают, сияют, расплываются, гаснут и снова зажигаются ярчайшими цветами в бесчисленных штрихах фантастической, огненной, затопляющей мир и сознание феерии.
И снова дорога. Теперь на Дуйсбург.
В надвигающихся сумерках скорее угадываются, чем различаются, ставшие уже привычными глазу пустыри, клочки зелени, силуэты заводских корпусов. И вообще вся окрестность представляется гигантским, не очень хорошо прибранным двором невидимого и невиданного завода. Впечатление усиливается заревами оставленного Эссена и другим, пока еще бледным, но все сильнее разгорающимся по мере нашего продвижения вперед.
На дорожных знаках замелькало новое имя: «Рурский центр». С основного ствола автобана соскальзывают ручейки съездов. Оставим их без внимания. Нам в Дуйсбург. А на «Рурский центр» полюбуемся издали. Стеклобетонная коробка. Десяток суперунивермагов под одной крышей.
— Почему не в городе? — спрашиваем у нашего спутника.
— Потому что в городе нет места!
— А как же покупатель?
— А на автотранспорте!
Можно ли представить любой современный крупный город без транспорта? Нет, нельзя. Вот точно так же нельзя представить Бундесрепублик без автодорог. Словно щупальца неведомого космического чудовища, расползаются они по земле, ползут, выбрасывая все новые и новые отростки. Оплетая и ощупывая землю слов но в поисках чего-то очень важного, главного.
Все ближе, все плотнее, все ярче надвигающаяся полоса электрического света и висящее над ней крова-во-медное, не похожее на эссенское зарево. Все гуще стволы заводских труб: «классических» кирпичных, бетонных, стальных, сдвоенных, строенных, оплетенных какими-то конструкциями, обросших стенами зданий. Неразбериха, кажущийся хаос труб, конструкций. Ажур словно шагающих колоннами вдаль подъемных кранов. Пространство наполнилось освещенными окнами. Это Дуйсбург.
Немецкое слово «бург» (замок, крепость) — женского рода. В силу этого огнедышащий Дуйсбург величают королевой, точнее, «стальной королевой». Действительно, это одна из крупнейших сталеварок мира! Здесь, в ревущем огненном царстве Тиссена и Маннесмана, производится более трети всей западногерманской стали. Здесь же, где Рейн встречается со своими притоками Руром и Эмшером, разместились гавани. Говорят, что общая длина их причалов составляет около пятидесяти километров! Здесь ежегодно пришвартовывается и отчаливает шестьсот судов, обеспечивающих ежегодный товарооборот от тридцати до пятидесяти миллионов тонн.
Морские ворота Рура. Зерно из Канады, шерсть, хлопок, рыба из Англии, руда и фрукты из Испании, мясо, кофе, нефть из Азии, руда, шерсть из Австралии, целлюлоза, руда, дерево, рыба из Скандинавии.
Как над Эссеном витают тени Круппов, так над Дуйсбургом витают тени Тиссенов. Тени, не более. Самих Тиссенов здесь нет. Друг Гитлера Фриц Тиссен угодил в Бухенвальд, а благородная наследница «стальной» фамилии графиня Анита Амелия Тиссен де Зихи обитает в каком-то модерновом замке, вдали от Рура, благополучно снимая дивиденды со своих акций, составляющих сумму двести пятьдесят миллионов.
Заводы фирмы «Тиссен» на севере. Заводы фирмы «Маннесман» на юге. Чудовищные легкие города, от дыхания которых гибнут деревья и чахнет все живое.
С понятием «королева» все-таки связывают нечто изящное, возвышенное, благородное… Здешняя короле-пл — исключение. Трудно придумать город более унылый, бесформенный, безликий. Из старых построек здесь сохранились ратуша да стоящая рядом с ней церковь. Оба здания, правда, очень хороши.
Впрочем, понятие о красоте — дело сложное! По-своему красив и Дуйсбург. Во всяком случае впечатляющ! Этого от него не отнимешь! Взгляните на карту. На тридцать километров растянулся он по правому берегу Рейна. Но что карта: черные фигурки и значки. Заменим эту карту цветной фотографией, сделанной, как говорили в старину, с птичьего полета. Где же город? Бурая, скорее, оранжевая, «горящая» земля. Оранжевые кирпичи корпусов, оранжевые горы рудных пород, оранжевые черепицы крыш, оранжевая пыль, пропитавшая воздух и землю. Жерла труб, жилы железнодорожных путей, оранжевые составы. И ровная, широкая голубая, серая или оранжевая, в зависимости от погоды, лента Рейна.
Батюшка-Рейн! Нет тебе равной по красоте реки во всей Западной Европе. Сколько городов, деревень, поселков разместилось на твоих берегах. Но нет, наверное, среди них такого другого огнедышащего города, как Дуйсбург — морские ворота Рура.
Лента дороги начинает круто уходить вверх. И вот обрывается берег, город, Рур. Под нами Рейн. Выхваченная из темноты прожекторами бурлит рейнская вода. Бурлит под винтами сотен самоходок, причаливающих и отчаливающих. Громадные и одновременно легкие, даже грациозные портовые крапы наклоняются над водой и потрошат железные туши барок.