Вы слышите? В рурских городах грохочут прокатные станы, скрежещут зубья угольных комбайнов, шуршат ленты конвейеров. Уголь превращается в кокс, анергию, химикаты. Руда становится сталью, трубами, рельсами, машинами и тысячами других хороших и полезных вещей. Вот их подхватывают стальные руки крапов и осторожно опускают в трюмы длинных барж. Они доберутся до Роттердама, Антверпена, Бремена, Гамбурга и, перегруженные на океанские суда, разойдутся по всем странам света. А потом, неважно когда и где, воплотясь в руду, шерсть, дерево и тысячи других хороших и полезных вещей, возвратятся в дуйсбургскую гавань.
Темнота слизывает контуры. Остаются цвета. Сигнальные фонари барж, факелы труб, голубые всплески прожекторов, а над ними — широкая червонного золота полоса. И чем гуще темнота, тем ярче разгорается эта кровавая полоса огня. Вот она опрокидывается в Рейп и зажигает его. И отсюда, с высокого моста, ясно различимы два широких золотых кольца с вкрапленными драгоценными камнями: рубинами, сапфирами, бриллиантами. Это и есть корона «стальной королевы», главной сталеварки страны.
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ГАРЦ
— Город Гёттинген, — объяснял я своему приятелю, счастливому обладателю казенного «Мерседеса», — расположен совсем рядом с самой красивой во всей Западной Германии горой Гарц. Эту гору посетили многие выдающиеся писатели.
— А чем еще знаменит этот Гёттинген?
— Колбасами, университетом, обсерваторией, историей и погребком, где пиво превосходно! Город очень красив. И всего двести километров.
Разговор этот происходил между нами ранним воскресным утром в Кёльне, а продолжение его имело место а Касселе, после четырехчасовой бешеной гонки, во время которой мой товарищ неоднократно грозился повернуть назад, но угрозу выполнить не мог, поскольку свернуть с автобана некуда. Именно на это я и рассчитывал, преуменьшая расстояние между Кёльном и Гёттингеном ровно вдвое.
Случай соскочить с целенаправленной магистрали представился лишь где-то возле Касселя. Мы им воспользовались и очутились вскоре перед бесконечно длинным кирпичным корпусом, над которым красовалась гигантская, под стать самой фирме, эмблема — соединенные в одну две буквы: фау и дубль вэ, символизирующая самое крупное в Западной Германии предприятие — «Фольксваген», далеко опередившее по обороту таких китов западного рынка, как «Сименс», «Даймлер-Бенц», «Крупп»…
Полукилометровый кирпичный корпус знаменитой фирмы окружала небольшая асфальтовая пустыня, расчерченная на аккуратные прямоугольники и дорожки — места стоянок автомашин, закрепленные за сотрудниками фирмы. Можно себе представить, что творится здесь в будничные дни в минуты, предшествующие началу работы! Вместе взятые, они образовывали подобие лабиринта, вырвавшись из которого будешь радоваться любой дороге, независимо куда она ведет. Нас она привела в Кассель.
Существует предположение, что наименование города происходит от римского слова Castellum — замок, хотя первые письменные упоминания о его существовании относятся лишь к X веку. Удачно расположенный на естественном пути между Рейном и Везером, Кассель быстро превратился в значительный центр средневекового мира. В период наполеоновских войн он становится резиденцией вестфальского князя. Положение обязывает. Торговый и промышленный Кассель обрастает дворцами, галереями, библиотекой, парками. Получилось все наоборот. Обычно средневековые города начинались именно с дворцов, замков. Говорят, что до войны дворцовый Кассель не уступал по своей роскоши Версалю. Правда, Версалю без Парижа.
Однако богатое оформление не изменило индустриального содержания города. Кассель подвергался массированным бомбардировкам и был сильно разрушен. Даже и сейчас, треть века спустя, город напоминает не дворцовый комплекс, а скорее площадку для строительства. Однако за ненадобностью дворцов капиталовложения производятся ныне главным образом в промышленные и торговые предприятия.
Сегодняшний Кассель представляет собой плод союза блистательной изысканности абсолютизма с жадным бизнесом послевоенного периода. Уцелевшие, частично восстановленные дворцовые сооружения разбросаны, как обломки нарядного корабля, в море фабричных корпусов, складских помещений, скороспелых построек, бараков, заводских территорий и т. п.
Подкрепившись в одной из пивных точек, мы продолжали наш путь. Как всякий разумный человек, мой спутник думал об обратном пути. Стрелка спидометра нервно дрожала у цифры «160» и, честно говоря, здорово отвлекала меня от любования окружающим пейзажем. По обеим сторонам автобана простирался лес. Ранняя весна, уже оставившая там и сям свое дыхание, яркое солнце и ветер превращали монотонную зелень в живую, вспыхивающую бликами самых необычных расцветок поверхность неведомого океана, роль ноли которого заменяли набегающие друг на друга холмы, заросшие деревьями.
Автобаны, как правило, обходят стороной мелкие города и деревни, показывая их издали, убирая несущественные подробности, то есть поступают как истинные художники. Оттого, возможно, и преувеличивалась красота или, лучше сказать, эффектность окружающего нас пейзажа. Глядя из окна автомобиля, можно подумать, что здешние места совершенно безлюдны. Постепенно ото мнение укрепляется так, что рощи заводских труб, показывающихся иногда из-за складок местности, или гигантские телевизионные башни кажутся заброшенными сооружениями иных эпох.
К моему удивлению, по мере нашего продвижения к Гарцу горы отодвигались от дороги, мельчали и наконец исчезали вовсе. Вокруг нас расстилалась плоская, частично распаханная, частично застроенная равнина. Сплошь новенькие, кирпичные, крытые красной черепицей домики, то сгруппированные в небольшие поселки, то разбросанные поодиночке, создавали впечатление большого, искусно выполненного макета. Я начал было сомневаться в правильности нашего маршрута: настолько открывшийся пейзаж не соответствовал моим представлениям. Однако вскоре все сомнения отпали. На железном щите, стоявшем сбоку полотна автострады, белым по синему значилось: «Гёттинген». А еще через десяток-другой метров под колеса машины бросился мост с укрепленной табличкой: «Река Лейне». Мы были у цели нашего путешествия. Посуровевшее лицо моего приятеля красноречиво говорило мне о том, что он разочарован, что никаких обещанных мною красот он не видит. Я и сам был расстроен, но пенять мне было не на кого. Разве на Генриха Гейне. Подстерегавший нас третий дорожный указатель: «Сити» (торговый центр) — несколько приподнял наше настроение. Что ж, город как город. В конце концов лучшее украшение города — его магазины. Как-то незаметно слепились улицы. Составлявшие их дома становились все старее и все живописнее. Вскоре мы очутились в лабиринте средневекового города. Пробираться по нему в автомобиле было бессмысленно. Мы остановились у какой-то церквухи и вышли из машины.
Город Гёттинген под именем Гутинга существовал уже в X веке. Можно подумать, что многие из его построек с тех пор так и сохранились в неприкосновенности, поскольку любое прикосновение рассыпало бы их в прах. Большинство домов старого города построено по излюбленному здесь в прошлом методу: сооружается деревянный каркас, который забивается каменной кладкой так, однако, чтобы бревна каркаса оставались видны. Стены закрашиваются в светлый, чаще всего в белый цвет, бревна остова — в черный или темно-коричневый. Сооружение прикрывается остроконечной крышей из красной черепицы. На окна укрепляются ставни, чаще всего зеленого цвета. На подоконники ставятся герани. Вот, пожалуй, и все. Такие дома создают особый, непередаваемый колорит. Но дерево, как известно, материал непрочный. С течением времени стены кособочатся. Крыши нависают над улицей, придавая ей не столько романтический, сколько угрюмый характер.
Славу города до настоящего времени составляет университет. Основанный в 1737 году, он через сто лет стал самым крупным высшим учебным заведением Германии, сосредоточив до полутора тысяч студентов. Сколько их сейчас — неизвестно. Университет разросся — сегодня его корпуса (факультеты, кафедры, лаборатории) занимают многие кварталы и в самом городе, и вне его. Несмотря на все превратности судьбы, готическое здание ратуши сохранилось в целости и сохранности, равно как и погребок, упомянутый в «Путешествии по Гарцу» — произведении, вот уже полтора века остающемся образцом подражания бесчисленных авторов «Путевых картин». В погребок нас загнал начавшийся проливной дождь, собственно и закончивший наш осмотр города. Мы метались по вымершим улицам в поисках нашей машины, не обращая внимания ни на медные таблички, украшающие стены многих домов, в память выдающихся ученых, некогда обитавших в их стенах, ни на другие достопримечательности. Почему-то запомнился старинный колодец на базарной площади с фигурой Эльзы-гусятницы, якобы самой красивой девушки города. Запомнился, я полагаю, потому, что мы, запутавшись в улицах, неизменно на него выскакивали. Потом, уже в машине, мы, как заклятые, долго кружили вокруг стрелки с надписью: «Домик Бисмарка». Действительно в нем когда-то проживал студент Отто Бисмарк. Однако до самого домика добраться мы не сумели.
Распрощаться с городом оказалось делом нелегким. Выяснилось, что он окружен не только кварталами институтов, но и крупными промышленными предприятиями. Наконец нам это удалось, и какое-то время мы мчались по обсаженному густыми деревьями шоссе, как вскоре выяснилось, в направлении прямо противоположном от Кёльна. Ошибка была обнаружена, курс изменен. Моя тайная надежда повидать Гарц на сей раз оказалась недосягаемой.
Прошло полгода. Мечта встретиться с Гарцем не ославляла меня, наоборот, грозила перерасти в навязчивую идею. Поэтому вполне логично, что однажды поздней ночью я очутился в поезде, спешащем на восток. Спутника себе теперь я выбрал максимально надежного — собственную жену. Кроме нас в купе находилась дама того возраста, который принято называть «лучшим».
В Дюссельдорфе наше общество пополнилось еще одним пассажиром, молодым, с густой черной шевелюрой, в потертом, явно не индивидуального пошива костюме. Незнакомец был обременен багажом, состоящим из двух картонных коробок. Расставив по полкам имущество, он смахнул со лба испарину, достал пачку сигарет и широким жестом, сразу выдавшим его иностранное происхождение, предложил нам всем угощаться. Мы с женой отрицательно покачали головами, а соседка плотнее закуталась в шаль и демонстративно уставилась на табличку с надписью: «Для некурящих». Вновь прибывш