шаком, и олицетворяет обычно город, являясь его, так сказать, неофициальным гербом.
Новое время в лице Фрица Хёгера оставило Гамбургу оригинальное десятиэтажное здание, известное под именем «Чили-хауз». Несмотря на свои внушительные размеры, дом создает впечатление необычной легкости, даже стремительности, вызывая образ разогнавшегося корабля.
Очевидно, от сегодняшнего поколения в памяти Гамбурга останутся: высотный дом на Гриндельберге, новый Ломбардский мост через Альстер и, конечно же, мост через Эльбу, получивший название «Коль — Брандт» — по имени лидеров двух крупнейших политических партий нынешней Западной Германии.
А теперь нам пора к самой главной «достопримечательности» города, благодаря которой и образовался и существует весь этот невообразимый лабиринт улиц, немыслимо накрученный клубок железных дорог, автобанов, подъездных и объездных путей, имя которой — гавань.
До порта нас может доставить метро, лучше сказать, подземка». Это очень мрачное сооружение, и попасть и него не так-то просто. У входа — целый выводок автоматов. Стоимость проезда зависит от расстояния. Надо точно знать, куда едешь и сколько стоит проезд. Не дай бог взять неправильный билет. Автоматы не выпустят, и обратиться за помощью не к кому. Допустим, что мы все знаем и не боимся заблудиться. Этот состав не наш. А вот этот наш. Садимся. Грохочут рельсы. Мелькают тусклые лампочки. И вдруг туннель обрывается. Мы на высокой эстакаде. Под нами крыши домов, провалы улиц. Невдалеке проплывает зеленая беседка. Очень знакомая. Да это же купол Михеля. В уличный пейзаж как-то естественно вписываются пароходы. Огромные и неуклюжие, они стоят, прижавшись друг к другу, ощетинясь мачтами и лебедками, похожие на обычные дома. Нашу «подземку» накрывает стеклянный колпак станции. Выходим на платформу. Опускаемся вниз по лестнице. Мы на набережной. Мы в Гамбургском порту. Перед нами дремучий лес подъемных кранов, стальные кружева верфей, гигантские туши плавучих доков. Все это сливается в одно целое. Это и есть порт. Можно облокотиться о перила и часами наблюдать его жизнь. Но стряхнем с себя гипноз воды, сядем в небольшой катер и отправимся в путешествие по гавани.
Затарахтел мотор. Матрос (он же и механик) отдал концы (в буквальном, конечно, смысле). Капитан (он же штурман, он же гид) взялся за штурвал и включил микрофон.
— Гамбургская гавань занимает семьдесят пять квадратных километров. Общая длина ее причалов свыше шестидесяти километров. Она оснащена более чем девятьюстами портальными кранами. Кроме тоге, имеется около полусотни подъемных устройств грузоподъемностью до двухсот тонн. Имеется шестьдесят зернососов… Склады механизированы… тысячи…
За кормой упругая, черная в белой накипи води. Все дальше высокий берег. Все шире простор. Легкая, невесомая башня Михеля. Рапиры церковных шпилем. Бетонный фронт города. Идем вдоль берега. Набережная плотно забита народом. Это известный здесь Альтонский рыбный базар. Сюда действительно рыбаки доставляют свежую рыбу. Ио не только рыбаки и но только рыбу. Здесь продается все: и цветы, и продукты и ремесленные поделки, и чучела, и заморские штуке вины, словом, все, что можно продать, и даже больше.
Справа — крутой, заросший зеленью склон, застроенный красивыми особняками. Слева — лес труб, подлесок подъемников, лебедок, пароходных палуб. Мы плывем вниз по Эльбе.
— В Гамбургском порту занято около двадцати тысяч человек. В год сюда прибывает до двадцати тысяч судов, то есть в среднем пятьдесят пять в день. Их обсуживают свыше полутысячи буксиров, баркасов…
Цифры впечатляют, разумеется. И видимо, защищаясь от чрезмерной информации, организм приспосабливается их просто фиксировать, воспринимать без особых эмоций. Как, скажем, мы не чувствуем атмосферного давления. Поэтому и существует искусство. Оного и снимает равнодушие и заставляет человека чувствовать.
Мимо нас проплывают черные корпуса судов. Каких наций? Да всех, какие существуют на земле или, точнее, на море. Цепь зеленых островов и бесконечные, бесчисленные рукава, пароходы, каналы. Эльба предстает здесь запутаннейшим лабиринтом водных рукавов, бухт, каналов, разобраться в котором способны лишь многоопытные лоцманы. Над нами нависает усеянная рядами иллюминаторов стена пассажирского лайнера. Незнакомые, пестро одетые люди машут нам приветственно руками, мы задираем повыше головы и весело им отвечаем. Вокруг белого гиганта суетятся буксиры, тянут какие-то тросы. Крики матросов. Крики чаек. Все вертится, движется, живет своей непонятной для посторонних, но сложной и содержательной жизнью.
Я смотрю на прикрученный к причалу так называемый «десятитысячник» — судно водоизмещением десять тысяч тонн. Странно. Людей не видно. Лениво покачиваются длинные шеи подъемных кранов. Издали они кажутся большими болотными птицами с длинными клювами, любопытно заглядывающими в люки трюмов: нельзя ли чем поживиться?
Наш катерок резко меняет курс. Мы углубляемся к один из заливов, пробираясь между берегом и торчащими из воды сваями из связанных огромных бревен. На берегу сооружена гигантских размеров клетка. Сквозь решетку проглядывается остов будущего корабли. Это верфь. Здесь рождаются суда.
— На восьмидесяти гамбургских верфях работают тридцать две тысячи человек. Они производят суда для всех стран мира. Свыше семидесяти процентов этой продукции идет за границу, иностранным заказчикам.
Остов рождающегося судна напоминает мне скелет гигантской рыбины. Еще безымянный, еще бесформенный, но уже существующий, уже судно. Над нами покачивают клювами долговязые краны, по его бокам ползают, как мухи, люди. То здесь, то там вспыхивает слепящий свет автогенов. Какая судьба ожидает тебя, кораблик? Какие страны ты увидишь, какие повезешь грузы? Пройдет несколько месяцев. Твои ребра обрастут стальной шкурой. На ней большими белыми буквами выведут твое имя. Пусть это будет имя достойного человека, сделавшего на своем веку много хорошего. Разнеси это имя, пароходик, по всей планете. И пусть твоя жизнь будет долгой и бурной!
Мы проплывали узкими и глубокими ущельями, облицованными высокими бортами бесчисленных пришвартованных к бесконечным пирсам судов. И казалось, что им никогда уже не будет ни предела, ни края.
— Чтобы обеспечить заданный оборот погрузочно-разгрузочных работ, ежедневно требуется сто пятьдесят товарных составов по пятьдесят вагонов каждый. Но это лишь часть грузооборота. Значительная доля поступавших в порт товаров перегружается на другие суда большого или малого каботажа или отправляется по внутренним каналам.
Мы оторвались от пирса и теперь плывем параллельно стенке исполинской стальной коробки, на которой удобно разместился средних размеров теплоход. Вытащенный из воды, оп кажется здесь странным, беспомощным существом, даже не особенно большим. Это оптический обман. Судно огромно, но док, его поднявший, еще больше. И снова причалы. Суда. Подъемные краны. Порт.
Но вот обрывается стенка причала, и перед нами чистое, широкое, даже очень широкое русло Эльбы. И над его простором высоко в воздухе изящно изогнутое, слов но взмывшая пружина, полотно моста. В первое мгновение как-то не верится, что это сооружение — дело человеческих рук: настолько оно неправдоподобно. Катер выруливает на середину реки, и мы получаем возможность разглядеть эту феерическую постройку в деталях.
— Перед вами новый мост через Северную Эльбу, вступивший в эксплуатацию в 1975 году. Его общая длина — пять тысяч метров, максимальная высота полотна над уровнем воды — пятьдесят четыре метра. Мост дает возможность…
Но светло-серой ленте моста непрерывно друг за другом, как муравьи, ползут, ползут, ползут автомобили. Полотно, разумеется, висит в пространстве не само по себе, а на паутине стальных канатов, перекинутых через вершины двух пилонов. По форме каждый из них напоминает, пожалуй, воткнутую в землю иголку, сквозь ушко которой свободно проходит не только верблюд, но и целые караваны в миллионы верблюжьих сил. Катер делает петлю почета, и все мы, кто на его палубе, словно подсолнухи, повертываем лица к чудо-мосту.
Я не представляю, как вообще можно разобраться и лабиринте этой гавани, казалось пронизавшей своими рукавами весь Гамбург. Мы проходили под мостами, поднимались шлюзами. Мимо нас проплывали самые разнообразные гавани: фруктовая, хлебная, нефтяная, оборудования и машин. И всюду бездонные элеваторы, склады, холодильники. И всюду покачивающие головами подъемные краны.
Нас запирают в старый шлюз. Поднимают и опускают в очередной канал. Он очень узок. Словно плывешь каньоном. С обеих сторон кирпичные многоэтажные стены складов. Эти крытые черепицей острокрышие склады, словно сошедшие сюда с иллюстраций старых книжек, мы уже видели. В районе Малого Альстера, напоминающего сегодня о временах, когда морская торговля была не только бизнесом, но и романтикой. Эти каналы-улицы, столь характерные для старого Гамбурга, носят специальное название «флееты». Когда-то они были забиты барками, подвозившими товар прямо к нависавшим над палубой дверям. Основная масса складов перекочевала на Эльбу, а роль барок переняли грузовики. Но, странное дело, чем больше пустели флейты, тем больше становилось на их мостах и набережных людей. Занятые, суетливые, вечно торопящиеся, они теперь находили время, чтобы бесцельно тратить его на созерцание какого-нибудь ничтожного, случайно наплывшего сюда суденышка. Да, мы в Малом Альстере, можно сказать, в центре города.
— Гамбург, который вы видите сегодня, начинался здесь. Весь огромный порт, который вы видели, — это дело рук многих поколений гамбуржцев. Благодарю за внимание.
Капитан-гид выключает микрофон. Матрос-механик наводит трап, и мы сходим на берег.
До второй мировой войны фундамент экономики Гамбурга составляли торговля, судостроение и отрасли, с ним связанные. Они и сейчас играют выдающуюся роль.
Еще больше развелось связанных с внешней торгов лей учреждений: различных агентств, банков, страховых обществ, контор, транспортных фирм. Однако сего дня все настойчивее пробиваются к жизни отрасли промышленности, не связанные непосредственно с портом. Роли меняются. Если промышленность работала на порт, то теперь он стал работать на промышленность, Это станет понятнее, если вспомнить, что сегодняшний Гамбург — это прежде всего крупнейший индустриальный город всей Западной Германии. Именно здесь сконцентрировано девять десятых табачной промышленно